Читаем без скачивания Неведомому Богу. Луна зашла - Джон Стейнбек

Оурден положил руку Уинтеру на плечо и сказал:

— Спасибо, доктор. Я сам это знал, но мне было приятно услышать ваше подтверждение моим мыслям. Маленький народ не погибнет — ведь не погибнет? — он жадно следил за выражением лица Уинтера.

И доктор успокоил его:

— Ну, что вы, конечно, нет! Больше того — он получит помощь извне и окрепнет.

В комнате воцарилось молчание. Часовой переступил с ноги на ногу, и его винтовка звякнула о пуговицу.

Оурден сказал:

— Сейчас я могу говорить с вами, доктор, и, может быть, это в последний раз. Меня донимают мелкие, постыдные мысли, — он кашлянул и посмотрел на застывшего у двери часового, но тот не подавал вида, что слышит их разговор. — Я думал о своей смерти. Если они будут действовать обычным путем, то меня убьют, а следом за мной убьют и вас. — И, не дождавшись ответа, спросил: — Ведь убьют?

— Да, вероятно, так и будет, — Уинтер подошел к одному из золоченых стульев и хотел было сесть на него, но заметил, что кретон порван, и погладил сиденье пальцами, словно это могло чему-то помочь. Потом он опустился на стул, но очень осторожно, потому что обивка была порвана.

Оурден продолжал:

— Вы знаете, я боюсь, я даже думал о том, как бы мне скрыться, как выпутаться из этой беды. Я думал о побеге. Я хотел просить пощады, и теперь мне стыдно своих мыслей.

И Уинтер посмотрел на него и сказал:

— Но вы ничего этого не сделали?

— Нет.

— И не сделаете?

Оурден колебался.

— Нет, не сделаю. Но я думал об этом.

И Уинтер мягко сказал:

— А почем вы знаете, может быть, другие тоже об этом думают? Почем вы знаете, может быть, и я об этом думаю?

— Я удивляюсь, почему вы арестованы, — сказал Оурден. — Вероятно, им придется убить и вас.

— Полагаю, что да, — сказал Уинтер. Он завертел большими пальцами, глядя, как они бегают один вокруг другого.

— Не «полагаю», а «знаю наверное», — Оурден помолчал минуту и потом сказал: — Знаете, доктор, я человек маленький, и город у нас тоже маленький, но в маленьких людях, вероятно, тлеет искра, которая может вспыхнуть ярким огнем. Я боюсь, ужасно боюсь, о чем я только не передумал, чтобы спасти свою жизнь, а потом все эти мысли ушли, и меня охватил какой-то восторг, и мне кажется, что я больше и лучше, чем на самом деле, и знаете, доктор, о чем я еще думал? — он улыбнулся, припоминая. — Помните, в школе, в «Апологии»? Помните, Сократ говорит: «Но, может быть, кто скажет: — Не стыдно ли тебе, Сократ, что ты запутался в такие дела, которые теперь угрожают тебе смертью? — Я отвечу ему правдою: — Нехороши твои мысли, почтеннейший, если ты думаешь, что тот, в ком есть хоть немного разума, должен брать в расчет опасность жизни и смерти, а не смотреть на одно — справедливо ли он поступает или несправедливо», — Оурден замолчал, припоминая.

Доктор Уинтер подался всем телом вперед и подхватил:

— «И доброму ли человеку приличны дела его или худому». По-моему, вы тут напутали. Ведь в школе вы никогда не блистали. И на уроках риторики в публичных обвинениях тоже вечно сбивались.

Оурден усмехнулся:

— А вы это не забыли?

— Нет, — сказал Уинтер, — нет, не забыл. У вас вылетали из памяти отдельные слова, а то и целые строчки. В день торжественного экзамена вы так волновались, что забыли заправить сзади рубашку в брюки. И никак не могли понять, над чем это все смеются.

Оурден улыбнулся, и его рука украдкой протянулась за спину и пощупала, не торчит ли там хвост от рубашки.

— Я был Сократом, — сказал он, — и я выступал с обвинением школьного совета. Как я на них обрушился! Я рычал и видел, что они краснеют все больше и больше.

Уинтер сказал:

— Они еле сдерживались, чтобы не фыркнуть. У вас торчал сзади хвост от рубашки.

Мэр Оурден рассмеялся.

— Сколько с тех пор прошло лет? Сорок.

— Сорок шесть.

Мэр поднял голову, уставился в потолок и забормотал:

— Гм, гм, гм… Дай бог памяти… Как это там?

И Уинтер подсказал ему:

— «После сего…»

И Оурден повторил вполголоса:

— «После сего во мне рождается желание предсказывать вам, мои осудители…»

Полковник Лансер бесшумными шагами вошел в комнату; часовые вытянулись. Услышав Оурдена, полковник остановился.

Оурден смотрел в потолок, забыв обо всем на свете, кроме этих древних слов.

— «После сего во мне рождается желание предсказывать вам, мои осудители, — начал он, — ибо я… достиг уже такого возраста, когда люди, приближаясь к смерти, особенно предсказывают… Возвещаю вам, граждане, умертвившие меня… что тотчас после моей… моей смерти…»

И Уинтер сказал, встав со стула:

— Моего ухода.

Оурден посмотрел на доктора:

— Что?

И Уинтер поправил его:

— Там сказано «после моего ухода», — а не «смерти». Вы повторяете свою прежнюю ошибку. Эту же ошибку вы сделали сорок шесть лет назад.

— Нет, «смерть». «После моей смерти», — Оурден оглянулся и увидел полковника Лансера. Он спросил: — Ведь правда, «после смерти»?

Полковник Лансер сказал:

— «После ухода». «Тотчас после моего ухода».

Доктор Уинтер продолжал настаивать:

— Вот видите! Двое против одного. Там говорится «уход». Вы сделали эту ошибку сорок шесть лет назад.

Тогда Оурден устремил взгляд куда-то вдаль, и его глаза, полные прошлым, ничего не видели перед собой. И он продолжал:

— «Возвещаю вам, граждане, умертвившие меня, что тотчас после моего… ухода постигнет вас казнь, гораздо страшнее той, на которую обречен я».

Уинтер подбодрял его кивками, и Лансер тоже кивал, и они оба словно старались помочь мэру. А Оурден говорил:

— «Теперь вы сделали это с намерением уклониться от обличений вашей жизни…»

Лейтенант Прекл вбежал в приемную и крикнул:

— Полковник Лансер!

Полковник Лансер сказал:

— Ш-ш! — и предостерегающе поднял руку.

А Оурден негромко продолжал:

— «Но выйдет, говорю вам, напротив», — его голос окреп.

— «Между вами появится много обличителей…» — он сделал легкий жест рукой — ораторский жест, — «.. обличителей, которых я доселе удерживал… Эти обличители будут тем несноснее, чем моложе, и вам станет еще досаднее…» — он нахмурился, напрягая память.

Лейтенант Прекл сказал:

— Полковник Лансер, мы обнаружили при обыске динамит.

И Лансер сказал:

— Тише!

Оурден продолжал:

— «Если вы думаете, что, умерщвляя людей, воспрепятствуете укорять себя за развратную жизнь, то судите несправедливо». — Он нахмурился и сказал: — Это все, что я помню. Остальное ускользнуло.

И доктор Уинтер сказал.

— Что ж, неплохо, принимая во внимание, что с тех пор прошло сорок шесть лет, а вы и тогда, сорок шесть лет назад, знали это не блестяще.

Лейтенант Прекл перебил его:

— Мы обнаружили у нескольких человек динамит, полковник Лансер.

— Они арестованы?

— Да, сэр. Капитан Лофт и…

Лансер сказал:

— Передайте капитану Лофту, чтобы держал их под стражей. — Он снова овладел собой, вышел на середину комнаты и сказал: — Оурден, надо прекратить это.

И мэр беспомощно улыбнулся.

— Их уже не остановишь, сэр.

Полковник Лансер резко сказал:

— Я арестовал вас в качестве заложника, чтобы народ сохранял спокойствие. Таковы данные мне распоряжения.

— Но это ничему не поможет, — просто сказал Оурден. — Вы не понимаете. Когда я стану помехой, народ обойдется и без меня.

Лансер сказал:

— Признайтесь мне честно: если народ будет знать, что первый подожженный запал подведет вас под пулю, как он поступит?

Мэр беспомощно оглянулся на доктора Уинтера. И в эту минуту дверь спальни открылась, и в приемную вошла мадам с цепью мэра в руках. Она сказала:

— Ты забыл ее надеть.

Оурден спросил:

— Что? Ах, да! — и нагнул голову. Мадам надела ему цепь на шею, и он сказал: — Спасибо, дорогая.

Мэр взял цепь в руки и посмотрел на золотую медаль с выбитой на ней эмблемой его должности. Лансер настойчиво повторил свой вопрос:

— Как народ поступит?

— Я не знаю, — сказал мэр. — Думаю, что подожгут запал.

— А если вы обратитесь к ним с просьбой не поджигать?

Уинтер сказал:

— Полковник, сегодня утром я видел, как один маленький мальчик лепил снежную бабу, а трое вполне взрослых солдат стояли рядом и следили, чтобы у него не получилось карикатуры на вашего Предводителя. И мальчик все-таки добился некоторого сходства, прежде чем его снежную бабу уничтожили.

Лансер презрел слова доктора.

— А что если вы обратитесь к ним с просьбой не поджигать? — повторил он.

Оурден стоял, точно в полусне; глаза у него были закрыты, он напряженно думал.

— Я не очень храбрый человек, сэр. Я думаю, что они все равно подожгут, — ему трудно было говорить. — Я надеюсь, что подожгут, а если попросить их не делать этого, им будет тяжело за меня.