Читаем без скачивания Через триста лет после радуги - Олег Михайлович Куваев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И еще: каждый раз, когда вспоминают таких стариков, кто-либо глубокомысленно изрекает: «Это последний выпуск. Таких людей больше не производят».
Автор верит, что природа не прекращает выпуск крепких людей и пока не планирует это делать. Ибо не может же быть, чтобы победили металл, предназначенный для уничтожения, кирпич, который случайно падает сверху, или болезнетворный кусок клетчатки.
Это не более чем вещи, которые, как известно, души не имеют.
Закинув руки за палку, положенную на плечи, старик невесомо, как будто давно забыл тяжесть тела, ступал по кочкам. Вытертая оленья дошка обтягивала сухую спину, кожаные ровдужные штаны с заплатками, легкие пастушьи олочи[4]. Старик шел не оглядываясь. Сашка в резиновых сапогах, в тяжести накачанных тренировками мускулов с трудом поспевал за ним.
На окраине выгоревшей мари стояла одинокая лиственница. Ветры, которые здесь не сдерживал лес, скрутили ее ствол в замысловатый изгиб, сорвали кору с мертвого дерева, обломали мелкие ветки. Под ней и сел старик, кивком указав Сашке на кочку напротив.
— Значит, это ты? — спросил старик Сапсегай. — Я знал, что придет человек, которому я должен буду все рассказать. Я долго ждал. Только я не думал, что придет такой молодой. Я знаю про человека, который искал птицу кегали. Зачем тебе розовая птица кегали и зачем тот человек?
— У него была цель, — сказал Сашка. — Вначале смешная. Во когда он погиб, она уже не стала смешной. Я хочу, чтобы люди узнали о нем. У меня мало времени, Сапсегай.
— Я знаю, как он погиб. Я был тогда мальчик.
Смерть Шаваносова
Шаваносов сделал шаг вперед и замер. Перед ним лежала плоская равнина, кое-где поросшая одинокими малорослыми лиственницами. Влево равнина уходила в бесконечность, где не росли деревья, где виднелись только пятна озер и еще дальше бледная над землей полоска тумана.
Невдалеке над небольшим озером кружились странные небольшие птицы.
— Господи, — прошептал Шаваносов. — Господи!
Он как во сне скинул котомку, задрав бороду, вытянув по-слепому руки, осторожно направился к ним.
Птицы взмыли, стали удаляться. Шаваносов замер. Но птицы, описав играющий полукруг, снова вернулись к озеру, чтобы продолжать над ним непонятный свой танец. В закатном солнце нестерпимо розовым отсвечивало их оперение.
Шаваносов вошел в небольшую, поросшую кустарником ямку. Под ноги он не смотрел.
— Осторожнее, черт вас возьми! — раздался крик.
Точно этого и надо было, чтобы нарушить равновесие: взмыли птицы, и Шаваносов вдруг исчез, как будто его дернули за ноги.
Незнакомец с винчестером в руках, стараясь точно ступать на следы Шаваносова, подошел к месту, где исчез священник. Один куст был вырван с корнем, вниз уходил мутный ослизлый лед. Грязные торфяные струйки текли по льду.
— Шаваносов? — Незнакомец склонился над ямкой.
Снизу донесся стон. Незнакомец неторопливо принялся разматывать с пояса тонкую веревку.
— Птицы, — донеслось снизу. — Вы посмотрите: птицы не улетели?
Незнакомец отбросил веревку. Лицо его стало жестким.
— Шаваносов, может быть, сейчас вы кончите валять дурака? Вам не надоело морочить мне голову?
— Это были они! Мы пришли… пришли. Вытащите меня. Я боюсь, что они улетят.
Незнакомец сел на землю. Обхватил голову руками и вдруг оглушительно засмеялся. Он смеялся до слез.
— Шаваносов, — указал он в ледяную глубину. — Вы все-таки обманули меня. Блаженный вы негодяй, Шаваносов.
— Не кричите, простонал из глубины Шаваносов. — Вы их вспугнете. Это редчайшая, редчайшая…
Незнакомец вскинул винчестер. Выстрелы загремели один за другим.
— Редчайшая… всех перебью… Буду торговать перышками… сволочи… сволочи в перышках… и еще раз…
Патроны кончились. Сухо щелкнул боек. Незнакомец с налитым кровью лицом стоял и смотрел, как птицы, привыкшие к грохоту арктических льдов, невозмутимо кружатся над озером. Он отложил ружье. И вдруг с бешеной энергией начал вырывать кустики полярной березки, сшибать каблуком кочки и швырять все это в яму, откуда доносился стон Шаваносова.
— Что ты делаешь? — донеслось оттуда.
Но незнакомец все кидал ветки, покуда не затих последний стон Шаваносова.
Он остановился. Чаек не было. Была тундра и тишина.
— Я не сторож брату моему, — вслух сказал он. Поднял винчестер, рюкзак и зашагал к полоске леса на горизонте.
Из-за ветхой искривленной лиственницы, сросшись с ней цветом одежды, с расширенными от ужаса глазами наблюдал за происходящим мальчишка-эвенк. Он быстро сполз в русло высохшей речки. И здесь, скрытый от глаз незнакомца, бросился бежать прочь. Бежал и плакал мальчишка-эвенк в неловкой, с отцовского плеча, меховой одежде.
Незнакомец остановился у небольшой кустарниковой гряды. Вынул из рюкзака палатку и расстелил ее. Взял котомку Шаваносова и вытряхнул содержимое на палатку. Выпали носки, дневник и чистая тетрадь. Несколько карандашей. Карманная Библия.
— Не густо жил правдолюбец! — усмехнулся он и поднял дневник Шаваносова. — Какой дурак пишет настолько подробно, — бормотал он, листая дневник. — Но чистая тетрадь у нас есть. Купец Шалимов получит отчет. Купцы второй гильдии обожают судейские дрязги. Особенно когда пропали полторы тысячи рублей. Наши интересы расходятся, господин Шалимов…
Незнакомец вынул коробку с чернилами, ручкой. Пристроил чистую тетрадь на коленях. Руки дрожали.
— О, черт! — Он притянул к себе винчестер, вынул из рюкзака коробку патронов и торопливо набил магазин.
— Спокойно! Спокойно, Сережа! — сказал он сам себе.
Была комариная тихая ночь. Люди стойбища спали, кто забравшись в спальный мешок – кукуль, кто прикрывшись дошкой. В стороне от яранги старик Сапсегай курил в одиночестве трубку у крохотного костра.
Ночь была полна звуками: хорканьем оленьего стада, криками птиц, всплесками воды.
Старик поднял голову. В свет костерка вошел Помьяе. Кухлянка на коричневой груди была распущена, жесткие черные волосы мокры от ночной росы. Пастух тяжело дышал. Налил в кружку чаю, жадно выпил. Потом так же молча исчез в темноте.
Старик поднялся и пошел к яранге.
Сашка спал, наполовину высунувшись из жаркого мешка. Старик потряс его за плечо. Сашка открыл глаза, несколько мгновений ошалело смотрел на старика, вытащил из мешка очки, нацепил.
— Поговорить надо, — тихо сказал старик.
Сашка поднялся, натянул до подбородка мешок и прямо в нем попрыгал к костру.
Сапсегай налил чай в кружку, протянул ему.
— Как называется, когда в магазине товар проверяют? — спросил Сапсегай.
— Инвентаризация. Переучет, — обалдело пробормотал Сашка.
— Вот! Переучет. Переучет жизни. Прежде чем помереть, надо… сдать дела. Так говорю? Я хочу сдать. Я должен отвести тебя на место, где погиб первый, где розовая птица и где я убил второго. Я их не трогал. Они там, где есть. Пойдешь?
— Конечно! — сразу ответил Сашка.
— Идти долго.
