Читаем без скачивания Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз - Грегори Магвайр

— Это все пчелы, — прошипел кто-то. — Они его искусали.

— Неужели? — насмешливо откликнулась Эльфаба. — А мне казалось, что они спят. Разве, если бы они напали на повара, он не перебудил бы нас своими воплями? Или они сначала дружно накинулись на его шею, чтобы лишить голоса? Очень умные пчелы.

— Точно они, — пробежал среди путников ропот. «А раз пчелы — значит ты!» — был негласный вердикт.

— Ах, я и забыла, до чего богатая бывает у людей фантазия, — раздраженно воскликнула Эльфаба.

Ее почти не тронула ни загадочная смерть повара, ни растущее недоверие попутчиков. Килиджой наконец поправился, проснулись и пчелы, видимо, усыпленные высотой перевала, а другого общества Эльфаба и не искала. Глядя на разбуженных пчел, она чувствовала, как в ней пробуждаются незнакомые силы.

Проводник показал собиравшиеся на горизонте облачка. Путешественники заволновались: уж не гроза ли надвигается. Но Отси успокоила их — и тут же напугала еще сильней. Нет, это не гроза — это вечерние костры большого лагеря. Скроуляне. Начался осенний охотничий сезон, хотя путники не видели никого крупнее зайца или травяной лисы, которая махнула золотым пушистым хвостом и сверкнула черными, будто в чулках, лапками. Килиджой с нетерпением ожидал встречу: он едва мог угомониться ночью и даже во сне перебирал лапами, точно настигая добычу.

Путники боялись встречи со скроулянами даже больше, чем с юнаматами. Провожатый не пытался рассеять их страхи. Он был хитрее, чем могло показаться на первый взгляд: возможно, постоянное общение с разными, не всегда дружелюбными народами наложило На него свой отпечаток. Прошло всего несколько дней, а Лир его уже обожал. «До чего они глупые, эти дети, — думала Эльфаба, глядя на мальчика. — Все-то им хочется кому-то подражать, добиваться внимания. То ли дело звери: они принимают себя такими, как есть, и даже не задумываются о том, чтобы стать другими. Насколько спокойнее им живется!»

Эльфаба призналась себе, что предвкушает встречу со скроулянами. Как давно она не испытывала этого чувства! Надвигалась ночь; среди путников нарастало беспокойство. Насыщенно-синее небо пестрело звездами, чей тусклый свет серебром отражался на кончике каждой из бесчисленных травинок, будто тысячи церковных свечей догорали по всем Тысячелетним степям.

«Жаль, что нельзя утонуть в траве, — думала Эльфаба. — Это была бы самая лучшая смерть».

3

К полудню караван достиг лагеря скроулян. Навстречу путникам, туда, где начинались песочно-желтые шатры, собралась делегация из семи-восьми конных мужчин и женщин в синих головных повязках и с браслетами из слоновой кости. Принесли паланкин, увешанный позвякивающими бубенцами и амулетами и закрытый полупрозрачной тканью, за которой виднелась фигура толстой старухи, видно, здешней хозяйки. Пока проводник и скроуляне обменивались на своем языке приветствиями (или проклятиями, кто их разберет?), она сидела тихо, потом буркнула команду, и занавески раздвинули. У старухи была огромная нижняя губа, оттопыренная настолько, что загибалась вниз, как изогнутый носик чайника. Веки ее чернели от сурьмы. На плечах сидели две хмурые вороны, прикованные золотой цепочкой к узорчатому воротнику, заляпанному фруктовым соком. Птицы успели изрядно обгадить хозяйку.

— Княгиня Настойя! — вымолвил провожатый.

Это была самая неряшливая княгиня, которую только можно себе представить, но все же в ней чувствовались царственные манеры. Поэтому даже самые гордые из путников преклонили колени. Она хрипло рассмеялась и жестом приказала носильщикам унести себя куда-нибудь поспокойнее.

Лагерь скроулян располагался расходящимися кругами, в центре которых стоял шатер княгини Настойи, расширенный во все стороны выцветшими полосатыми балдахинами, — маленький воздушный дворец из шелков и кисеи. Ближайшим к нему кругом выстроились палатки ее министров и мужей (тощих и плюгавеньких, по мнению Эльфабы; но может, их специально выбирали за худобу и невзрачность, чтобы на их фоне княгиня выглядела еще внушительнее). Всего в лагере было несколько сотен шатров, а значит, около тысячи человек. Тысяча скроулян и скроулянок с лососево-розовой кожей, большими и влажными, но нерешительными глазами, гордым носом, полными ягодицами и широкими округлыми бедрами.

Путешественники почти не вылезали из фургонов, но Эльфаба не могла сидеть сиднем, когда вокруг было столько нового. Увидев ее разгуливающей по лагерю, скроуляне с приглушенными возгласами жались по сторонам, но не прошло и десяти минут, как вокруг нее собралась шумная детская толпа, которая, точно рой мошкары, преследовала ее по пятам. Проводник посоветовал соблюдать осторожность и вернуться в фургон, но без толку. Детство, проведенное среди болот Квадлинии, воспитало в Эльфабе храбрость, любопытство и свободолюбие; научило, что вовсе не обязательно слушаться старших.

После ужина к каравану приблизилась делегация важных пожилых скроулян, которые вступили в длительный разговор с проводником. Суть разговора, как он потом передал, сводилась к тому, что нескольких путешественников приглашали (или требовали?) в святилище, в часе верховой езды отсюда. За необычный цвет кожи или дерзость, с которой она в одиночку разгуливала по чужому лагерю, выбрали Эльфабу; вместе с ней позвали Отси как главу каравана, проводника-винка, старика Иго за его почтенный возраст и купца с забавным не то именем, не то прозвищем Колючка.

При факельном свете процессия на верблюдах в поблескивающих попонах двинулась по пыльной дороге. Эльфаба, покачиваясь, восседала над безбрежной серебрящейся травой и размышляла об Океане — этой мифической водной громаде, которую никто никогда не видел. Наверное, здесь, в Тысячелетних степях, его выдумал неизвестный поэт. Вот травяные зубатки выпрыгивают за светлячками, совсем как рыбы из воды, зависают на мгновение в воздухе и потом с сухим всплеском ныряют обратно. Как ветер, шумят крыльями летучие мыши. Сама серебристая гладь постоянно переливается разными цветами: то она светло-лиловая, то серовато-зеленая, то коричневатая с красным оттенком, то снова серебряная. Взошла луна, ночная богиня, льющая нежный свет со своего острого серпа. Казалось, больше ничего не было нужно — Эльфабе хватило и этого, чтобы почувствовать необыкновенную восторженность от этих мягких тонов и бесконечных просторов. Но чудеса продолжались…

Эльфаба заметила рощицу, видимо, специально посаженную посреди бескрайней пустоты. Вначале карликовые елки, изогнутые ветром в уродливые, ощетиненные колючками и пахнущие смолой фигуры, потом деревца повыше и еще выше. Деревья росли все возвышающимися кругами, точь-в-точь как лагерь скроулян. Путники молча, лавируя между стволами, пробирались вдоль изогнутых шелестящих коридоров к центру.