Читаем без скачивания Дорога ветров - Иван Ефремов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это что ж, Иван Антонович, – приставал ко мне Лихачев, пытаясь пригладить пятерней свои торчавшие ежиком волосы, – так и будем все время ездить? Тогда пропали!..
Пронин лениво щурился и не отрывал взгляда от дымных, спадавших в котловину бэлей. Бригадира-ветерана грызла та же самая тревога, что и меня: где найти сколько-нибудь сносный путь по бездорожью? Живой и насмешливый Вылежанин пугал легковерного Лихачева самыми фантастическими вымыслами вроде предстоящей прокладки дороги прямиком через горную цепь. Лихачев, устрашенный первым знакомством с песками, бурями и скалистыми ущельями Южной Гоби, невольно поддавался грозным посулам и уныло апеллировал ко мне. Тогда входили в игру и мы с Прониным, подтверждая домыслы Вылежанина.
Но на сердце у меня было невесело. Надеяться, кроме как на самих себя, ни на кого не приходилось. Поиски пути в громадной межгорной котловине в тысячи квадратных километров, безвестной и труднопроходимой, становились игрой случая. Времени на поиски не было: вместе с ними приходилось развертывать и раскопки…
На равнине, против горы Хугшо – величественной высокой пирамиды, – показалась довольно крупная серая птица – саксаульная сойка. Она нахально и неторопливо бежала перед машинами. Охотники, особенно Вылежанин, открыли стрельбу, но птица по своей окраске была почти неразличима на гобийском щебне. Истратив зря патроны, Вылежанин обозвал птицу „приманкой“ и отказался от дальнейшей охоты. Надо признаться, что и я не устоял от искушения и сжег напрасно три патрона.
Перед устьем сквозного сухого русла нам заградили путь пески, и дорога сделалась настолько тяжелой, что нечего было и думать соваться сюда с гружеными машинами. Точно так же тяжел был путь и по сухому руслу, который отсюда, из котловины, шел в подъем. Немудрено, что мы с Прониным начали метаться с одной стороны ущелья на другую и внезапно нашли караванную тропу. По ней мы выехали наверх, на гребни окружающих гор, потом на плато и остановились в недоумении.
Солнце уже садилось за хребет Тосту-нуру, впереди нас тянулись небольшие пологие хребты, упиравшиеся на юге в крутой зазубренный склон Хана-Хере. С крыши „Дзерена“ я долго рассматривал местность в бинокль. На юг, под самый хребет, по черной поверхности плоскогорья шла верблюжья тропа. Мы находились значительно выше уровня сухого русла, и я боялся спускаться в него, так как все боковые долинки были или слишком круты, или узки для машин.
Я решил проехать по тропе. Спустившись вниз с крутого уклона, мы оказались у одинокой юрты. Обитавший в ней арат едва не обмер от изумления, когда в вечерних сумерках с высоты пустынного плоскогорья внезапно с ревом съехали четыре трехтонки. Мы оказались у самой автомобильной дороги, однако возвращение назад с грузами по этой тропе было немыслимо. До сомона оставалось всего тридцать километров, но на пути было одно опасное место. Узкая и глубокая промоина пересекла дорогу за небольшим холмиком – результат прошлогоднего ливня. Дорога обходила промоину справа, но новый отворот был плохо виден в тусклом свете слабых фар „ЗИСа – 5“. Шедший передовым „Тарбаган“ влетел по старому накату на холм и отчаянно затормозил у самого края обрыва. Еще немного – и машина легла бы бесформенной грудой на дне ущельица на глубине десяти-двенадцати метров. Мы тут же заложили старую дорогу большими камнями, чтобы избежать повторения подобных приключений в будущем.
В Ноян сомоне не было никаких сведений о пропавшем „Драконе“. Мы строили самые различные предположения, но все оказалось, как всегда, проще. Едва мы на следующее утро отъехали десять километров от сомона, как увидели с холма среди больших песчаных кочек зеленую крышу „Дракона“. Оказалось, Безбородову не хватило бензина, чтобы дотянуть до сомона, и наш всегда спокойный Тимофей Гаврилович решил мирно дожидаться подмоги у ближайшего колодца. Безбородое думал, что сомон находится очень далеко, и все трое с чисто азиатским терпением сидели здесь в кочках, питаясь несоленой картошкой. Мы оставили „Дракона“ со всем грузом в Цаган-Дерисуни и к вечеру прибыли в аймак. Так приятно было слушать завывание песчаной бури в крепком глинобитном доме нашей базы. Особенно уютно было сидеть ночью и писать при ровном пламени свечей, без вечного трепыхания бумаги под рукой!..
Только 15 мая, забрав весь лес, снаряжение и восемь баранов, мы рано утром выехали обратно в Нэмэгэту. Теперь нам больше повезло с дорогой – сухое русло объехали стороной: мы нашли вторую тропу, уходившую в боковое ущелье на северо-запад от сквозной долины Она шла по холмам в предгорьях хребта Тосту. Место здесь было неожиданно открытым и веселым по сравнению с угрюмой, душной котловиной Нэмэгэту Черные холмики заросли темно-зелеными кустами гобийского миндаля, а между ними извивались светлые полосы дериса. На выходах ключей зеленели обширные пятна свежей и мягкой, совсем невероятной для Гоби травы. Этой тропой мы доехали до ключа Даба („Перевальный“) с кристальной быстротекущей водой и здесь наполнили две бочки воды для Центрального лагеря.
Тропа шла и дальше к западу, вдоль гор, но, проехав по ней еще около десяти километров, мы попали в грозный каменный хаос южной стороны горы Хугшо. Впереди высился ряд конусовидных гор с усеченными вершинами, на которых выступали широкие черные башни со столбчатыми отдельностями базальта. От подножия Хугшо протягивались гряды – отроги чрезвычайно крутых скал с изломанными острыми гребнями. Дороги дальше не было, и мы вернулись к ключу Даба.
От ключа мы начали спуск в котловину, отыскав твердое сухое русло. Только четыре километра новой дороги оказались плохими, недалеко от пересечения с нашим следом на бэле. Таким образом, нам удалось провести дорогу по более или менее твердой поверхности, и это было куда лучше, чем все предыдущие попытки. Важность достижения была видна хотя бы из того, что мы стали тратить на проезд котловины в четыре раза меньше времени. Позднее, когда машины ходили здесь в период июльских дождей, дорога укаталась так, что можно было ездить на прямой передаче. Мы назвали нашу дорогу именем Академии наук. Целая поленница из поломанных рессор на нашем складе была доказательством тех трудов, каких стоила дорога нашим водителям и машинам…
Мы остановились у последнего поворота, там, где нужно было пересекать котловину поперек к подножию Нэмэгэту. Знакомая иззубренная чугунно-серая круча вздымалась перед нами. Огромные поля черного щебня у ее подножия дрожали голубым маревом и казались издалека озерами, странно покосившимися на склонах В этом мареве скрывался в ущельях наш лагерь. Там предстояло теперь жить довольно долгое время, пока не удастся добыть научные ценности, которые могли бы оправдать посылку нашей экспедиции.
