Читаем без скачивания Дерзкие мечты - Дженнифер Блейк

Аллин вернулся к обеду, неся под мышкой свернутый в трубку холст. Он сказал, что нашел его на уличном развале. Это была картина художника Антонио Канале, известного как Каналетто. Работы его были не в моде, так как считалось, что при жизни он слишком много писал на продажу, сотворив сотни пейзажей Венеции, которые охотно раскупались туристами, в основном англичанами, в середине восемнадцатого века. Аллина поразила в его находке точность рисунка, указывающая, по его словам, на то, что художник обучался искусству архитектуры. Он восхищался сочностью красок и мастерским использованием перспективы, но купил он холст совсем по другой причине.

Вайолетт подумала о том, как он похож на ребенка, у которого есть какой-то секрет. Она улыбнулась и задала вопрос, которого он явно от нее ждал.

— Так почему же ты его купил?

Аллин указал в центр холста, где был изображен Канале-Гранде за мостом Риальто. Воды его переливались золотыми и палевыми искрами и всеми мыслимыми оттенками синего.

— Из-за этого, — ответил он.

Несколько мгновений спустя Вайолетт поняла, что он имеет в виду.

— Ах, — только и сказала она, и улыбка ее стала ослепительной, под стать воде, искрившейся на картине.

В центре картины красовалось то самое палаццо, в котором они жили. Большую его часть скрывали стены дворца, но лоджия и окна верхнего этажа, где находилась их спальня, полностью соответствовали действительности; художник точно передал теплый, охристый оттенок стен и синеву омывавшей основание дома воды.

Вайолетт странно было видеть его на картине, тем более что Аллин сказал, что она была написана не меньше ста лет назад. Почему-то казалось несправедливым, что работа художника уцелела через столько лет после его смерти.

— Я мечтаю о том, — сказал Аллин, — что когда-нибудь мы обзаведемся домом, где в углу гостиной повесим эту картину, а над камином — твой портрет.

Вайолетт взглянула на него. У нее ком подступил к горлу, и она отвела взгляд. Потом тихо произнесла:

— Я была бы рада… но это невозможно.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, напрягаясь.

— Портрет… его уничтожил Гилберт, он его порезал. Потом, наверное, пожалел, но теперь уже ничего нельзя исправить.

— А ты? — спросил он. — Это тогда он тебя ударил?

Вайолетт не могла ответить, это было выше ее сил. Аллин взял ее за подбородок, чтобы посмотреть ей в глаза, но она прикрыла веки. Он не настаивал, обнял ее и прижал к себе.

Она почувствовала его взволнованное дыхание на своих волосах.

— Я должен был его убить, — сказал он наконец.

Его чуткость, понимание, даже его негодование были для Вайолетт лучше любого лекарства. Она справилась с собой и сказала:

— И из-за этого он тоже переживал. Аллин ответил не сразу. Наконец он вздохнул, и она почувствовала, что он расслабился.

— Наверное, он достоин жалости. Я тоже не мог бы совладать со своим гневом, если бы узнал, что теряю тебя. Она слегка кивнула.

— Мне так жаль.

— Портрет? Я напишу новый, еще лучше. Но я думаю о том, что ты сама пострадала из-за меня. Я виноват в том, что он обидел тебя.

— Но почему? — спросила она низким взволнованным голосом. — Ведь ты подарил мне столько радости.

— Я получил больше.

— Лишь то, что я сама отдала тебе.

— Конечно, ты ведь такая распутница, — сказал он с нежной улыбкой.

— Да, — серьезно согласилась она. — Ты отнесешь меня в спальню?

— Мадам, вы меня шокируете.

— Вас шокировать невозможно. Так да или нет?

— Даже бронзовые кони Святого Марка, если бы они ожили, не смогли бы меня удержать.

Потом они лежали обнаженные, и теплый ветер с моря ласкал их тела. Вайолетт не знала, сколько прошло времени, когда Аллин поднялся и вышел, оставив ее, полусонную, в постели. Вернулся он минуту спустя, положив что-то прохладное и тяжелое в ложбинку между нежных округлостей ее грудей.

Сначала она подумала, что это ожерелье. Цепочка была широкая, из чистого золота. К ней был прикреплен какой-то маленький предмет, похожий на ладанку. Казалось, что он вырезан из цельного куска аметиста в золотой оправе, украшенной жемчугом и бриллиантами.

Приподнявшись, Вайолетт взяла в руки украшение тонкой, искусной работы. Вдоль оправы шли завитки и переплетения в форме крошечных лепестков, а на одной из сторон аметиста была вырезана птица с распростертыми крыльями. У нее чуть дрожали руки, когда она поворачивала ее в лучах света; она поняла, что это не обычная безделушка. Взглянув на Аллина, Вайолетт взволнованно спросила:

— Что это?

— Дай-ка я тебе покажу. — Он взял камень и повернул его. Его верхняя часть, оказавшаяся крышечкой, осталась у него в руках.

Упоительный аромат распространился по комнате — сложный и в то же время очень знакомый, удивительно тонкий, но такой насыщенный, что он, казалось, вызывал волшебные видения, приносившие душе удивительное наслаждение. В нем были чудные запахи летней ночи, аромат ветра, прилетевшего с холмов, поросших апельсинами и миндалем. В нем чувствовалось цветение сада лунной ночью, сада, до которого доносился тихий шепот моря и двух тел, слившихся в жарком объятии на ложе из розовых лепестков. Там были и ароматы фиалок, и запахи полей, покрытых дикими розмари-нами и нарциссами. Но было в нем и нечто большее: он будил какие-то давно забытые таинственные ощущения.

— Духи Клеопатры! — с тихим изумлением сказала Вайолетт.

— И Жозефины. И Эжени.

— Но как… откуда?

— Тот парфюмер на рю де ла Пэ, о котором я тебе говорил, готовит эти духи для императрицы. Он очень рисковал, отдавая их мне, но он многим мне обязан. И еще — он романтик и не смог отказать, когда узнал, что они предназначаются даме, которая владеет моим сердцем.

Она посмотрела ему в глаза и поняла, что могла бы утонуть в бездонных глубинах любви, светившейся в его взгляде. Эта любовь очищала, согревала ее.

— Я буду вечно благодарна той силе, которой, я верю, наделены эти духи, — сказала Вайолетт, — если она привяжет тебя ко мне, а меня — к тебе.

— Да будет так, — ответил он.

Это была клятва, которую следовало скрепить поцелуем, и не только поцелуем. Потом они лежали в объятиях друг друга, и Вайолетт сказала:

— Мне следует поблагодарить тебя за духи.

— Ты уже сделала это, — со смехом отозвался Аллин.

— Ах, негодяй. — Она тихонько дернула его за волосы на груди, которые щекотали ей нос, и тотчас погладила это место. Потом нежно провела рукой по рубцу от шрама на его плече. — Я хотела сказать, что мне не следует особенно привыкать к волшебному аромату этих духов, а то что я буду делать потом, когда они кончатся.