Читаем без скачивания Воронье живучее - Джалол Икрами

— Да-да, конечно, настоящий, — забормотал он. — Я хотел спросить, покрепче…

— А мы не понимаем ваших терминов, — перебил Махмуджон. — Что значит двойной или тройной? Я знаю, что зеленый чай должен быть горячим, крепким и ароматным.

— Будет, уважаемый, какой желаете, будет, — уверял официант, пятясь от стола.

Когда он ушел, Дадоджон рассмелся. Нехитрая механика, да ловкая: щепотка заварки — чайнику одна цена, чуть подсыпать — двойная. А грош к грошу — оно и капитал. Ну и плуты!..

Махмуджон тоже посмеялся, однако сказал:

— Мы сами виноваты. Не обращаем на это внимания, считаем мелочью, на которую не стоит тратить нервов, а плутам это на руку, они этим и пользуются. — Он махнул рукой: — Ладно, в другой раз об этом. Ты еще ничего не рассказал о себе. Давай, дружище, кайся, — произнес он шутливым тоном и, улыбаясь, прибавил: — Учтите, обвиняемый, чистосердечное признание облегчит вашу участь.

— Учту, — весело ответил Дадоджон. — Я признаю себя виновным в том, что без вашего, гражданин следователь, согласия и почти на месяц раньше вас попал в действующую армию и стал артиллеристом. Начинал воевать на Донском фронте, кончил на Первом Белорусском. Пришел в Берлин в составе пятьдесят седьмой гвардейской стрелковой Новобугской орденов Суворова и Богдана Хмельницкого дивизии.

Но, начав рассказ о себе столь в приподнятом и возвышенном тоне, Дадоджон вскоре сник и закончил такими словами:

— В общем, как видишь, друг, отслужил и вернулся, да не предполагал, что здесь, в своем родном городе, буду, как говорится, униженным и оскорбленным.

— То есть? Я не понимаю, — сказал, удивившись, Махмуджон. — Кто тебя унижает и оскорбляет?

— Ну, может, и не унижают… не совсем точно, наверное, выразился, но, понимаешь, хожу с камнем на сердце, будто кто-то все мне на зло делает. Рвусь на прием к наркому — не попадаю, а Гаюр-заде не отдает диплома.

— Гаюр-заде отдал диплом Шарифджону, — насмешливо произнес Махмуджон. — Ни дня не стажировался, а диплом получил беспрепятственно. Знаешь, что он сейчас за птица? Следователь в городской прокуратуре! Ходит, задравши нос, словно земля должна благодарить его за то, что он ступает по ней.

— Какой Шарифджон?

— Шарифджон Лутфуллаев, пижончик такой и щеголь, отец его был завмагом…

— Все, все, вспомнил! — воскликнул Дадоджон и вспомнил поговорки, которые слышал от ака Мулло: «Взятка растопила скалы» и «Деньги отпирают все двери». — Ясно, — усмехнулся он, привел обе эти поговорки и сказал: — Папочка, наверное, осыпал Гаюр-заде золотом, вот и стал Шарифджон следователем центральной прокуратуры.

— Не центральной — городской.

— Городской, но какой городской? Столичной, Сталинабадской! — с горячностью произнес Дадоджон. — Вот это-то и обидно. Будто мы с тобой сделаны из другого теста, и ходить тебе в милиционерах…

— А я не жалуюсь на свою судьбу, — фыркнув, перебил Махмуджон. — Я убежден: если хочешь по-настоящему помогать людям, лучшей службы, чем в милиции, не найти. Я с детства мечтал стать милиционером, и мечта, как видишь, сбылась. Мне помог случай, — улыбнулся Махмуджон. — Если ты не торопишься, могу рассказать.

— Мне до понедельника некуда торопиться. Вот тебе…

— За меня не беспокойся, я при исполнении служебных обязанностей, — сказал, задорно улыбнувшись, Махмуджон.

— Как при исполнении? — удивился Дадоджон.

— Я должен просидеть здесь до тринадцати часов и дождаться одного человека. Времени у нас хватит. Ты будешь что-нибудь есть?.. Ограничимся чаем? Хорошо, тогда закажу еще два чайника чая, — сказал Махмуджон и, подозвав официанта, попросил принести не только чай, но и лепешку и граммов сто конфет.

— У нас коммерческие цены, — предупредил официант.

— Выпишите счет, — ответил Махмуджон.

Официант обернулся быстро. Разломав лепешку и разлив чай по пиалкам, Махмуджон принялся рассказывать:

— Через три дня после моего приезда обворовали нашу соседку. В то утро я как раз ходил к нашему другу Гаюр-заде за дипломом, и он, как и тебя, направлял меня на стажировку. Я вернулся домой, не успел войти в подъезд, услышал крики и плачь, взбежал на этаж и вижу — соседка стоит у распахнутой двери и, обливаясь слезами, рвет на себе волосы. Ходила, говорит, на базар, пришла — дверь открыта, в комнате все перевернуто, чемоданы взломаны и пусты, одного не хватает, курпачи с сундука сброшены, но сундук на замке. «Какого чемодана не хватает?» — спросил я. «Желтого, — отвечает, — большого». В армии я был разведчиком, так что глаз у меня острый, да и осторожности и бдительности научился. Вора я видел, столкнулся на углу с мужчиной, который торопился куда-то. В руках у него был чемодан, как раз желтый и большой. Запомнил его облик и одежду, где бы ни встретил, узнал бы. Сказал соседке, чтобы в комнату не входила и ни к чему не прикасалась, и побежал звонить в милицию. Милиционеры приехали с собакой-ищейкой и фотоаппаратами, все сфотографировали, собака взяла след, но на проспекте потеряла, вор, вероятно, улизнул на машине. Если бы ты знал, сколько было высказано предположений и построено версий! Угрозыск, как говорится, работал в поте лица, но неделя прошла, десять дней прошло — безрезультатно. Тогда я заявился в угро и попросил выслушать мою версию. Слушали, должен сказать, внимательно. Я напирал на то, что грабитель хорошо знает хозяйку. Он даже знал, где что у нее лежит, поэтому надо искать его среди знакомых потерпевшей. Женщина — ферганская узбечка, а вор был русским или татарином. Надо, говорил я, расспросить хозяйку, выявить круг ее знакомых, выделить подозрительных и…

— Нашли?! — не вытерпев перебил Дадоджон.

— А куда ему было деваться? — засмеялся Махмуджон. — Выяснили, что первый муж у хозяйки был татарин, а вор оказался его племянником. Когда смотрели фотографии из семейного альбома, я тут же узнал грабителя, и через час его взяли, вернули женщине все вещи. После этого начальник милиции пригласил меня на работу, действовал через райком партии, и я получил назначение. Уже больше полугода работаю, обхожусь пока без диплома. Ты можешь смеяться, но скажу, не хвастая: нюх у меня на жулье, как у ищейки, чувствую на расстоянии, лица, одежду, вещи, людей — запоминаю с одного раза, до мельчайших примет. Мне говорят, что, если буду развивать свои способности, то стану Шерлоком Холмсом нашей эпохи.

Махмуджон рассмеялся своим словам и, взяв в руки пиалку с чаем, шумно отхлебнул глоток.

— Увы, к сожалению, я лишен способностей Шерлока Холмса, — сказал Дадоджон, усмехнувшись. — Не то с удовольствием пошел бы работать в нашу городскую милицию.

— Чтобы работать в милиции, не обязательно быть Шерлоком Холмсом, — сказал Махмуджон. — Я же пошутил. А если всерьез, то, даже год поработав в