Читаем без скачивания Последний защитник Брестской крепости - Юрий Стукалин

Теперь оглушительные взрывы раздавались повсюду, пол под ногами ходил ходуном. Старшина выглянул в разбитое окно. Рассвело, но небо затянул густой черный дым. Рядом с казармой что-то горело — ввысь рвались огненные всполохи, слышался треск пожираемой пламенем древесины.

Из расположения доносились истошные крики раненых, и Кожевников хотел поскорее попасть к своим солдатам. Держась за стену, старшина выбрался в задымленный коридор, на ощупь пошел по нему, то и дело спотыкаясь об обломки досок и кирпича. Запах гари был невыносимым, приходилось закрывать нос ладонью, что мало помогало.

Несмотря на массированный артобстрел, прямых попаданий в казарму пока больше не было. Дым постепенно рассеивался, пыль оседала. Посередине коридора путь в расположение преграждал поваленный шкаф с шинелями, на который сверху упала здоровенная потолочная балка и осыпались обломки кирпичей. Вся эта груда поделила коридор' пополам. Снизу, из-под завала, пробивался тонкий подрагивающий лучик света. Кожевников нагнулся, вглядываясь сквозь витавшую в воздухе пелену пыли, и в щель между изломанными досками шкафа с трудом рассмотрел фонарик, зажатый в руке дневального.

— Мамочкин! — крикнул он. Голос сорвался на хрип, в горле нестерпимо першило. — Мамочкин!

— Тута я, товарищ старшина, — послышался из недр завала сдавленный шепот. — Пришибило меня малость.

— Сейчас, Мамочкин… сейчас… потерпи…

Кожевников немедля принялся разгребать завал. Сбивая в кровь руки, он остервенело отбрасывал обломки кирпичей и доски. В пальцы впивались щепки и занозы, но он не замечал боли. Взрывы не прекращались, за стенами гулко ухало. Наконец показалась перепачканная сажей голова дневального.

— Давай, помогай мне! — Старшина схватил дневального за руку и потянул. Еще немного усилий, и паренек оказался на свободе. Он сел и принялся кашлять.

— Ты цел? — озабоченно спросил его Кожевников.

— Вроде, — оглядел себя Мамочкин, потирая ногу. — Только коленка вот болит.

— Ничего, Мамочкин, до свадьбы заживет. Хорошо, что балка чуть в стороне от тебя упала, иначе тебе бы точно крындец настал.

— Что ж энто происходит такое, товарищ старшина? — Дневальный снова закашлялся, наглотавшись дыма и пыли.

— Хватит ртом щелкать, давай разгребай живо.

Ошеломленный солдат немного помедлил, но, видя, что старшина принялся расчищать проход, раскидывая доски и кирпичи, кинулся ему помогать.

Пока по казарме не стреляли, медлить было нельзя. В том, что началась война, Кожевников уже не сомневался. Ему, опытному бойцу, все стало ясно после первых минут интенсивного артобстрела. И теперь он действовал четко и осознанно. Сначала следовало расчистить проход к своим солдатам. Слышно было, как там стонут и кричат раненые. Оружейная комната и выход из казармы находились со стороны Кожевникова. Необходимо срочно пробраться к солдатам, оказать первую медицинскую помощь раненым, вооружить подразделение и подготовиться к бою.

С противоположной стороны завала послышалась какая-то возня, и старшина понял, что с того края ему помогают. Работа пошла быстрее. Еще немного усилий, и они совместными стараниями сдвинули балку. Открылся небольшой проход. Кожевников тут же протиснулся в него, и от увиденного зрелища старшину охватил ужас.

В подразделении творился полнейший кошмар. Большинство коек взрывом разметало по углам. Кровать Кожевникова была смята, искорежена, а на месте, где она еще недавно стояла, валялась груда кирпичей. В потолке зияла огромная дыра, но из-за гари видимость все равно была плохой. Около дюжины пограничников было убито, многие ранены и контужены, а те, кто оставался в силах передвигаться, задыхаясь от едкого дыма, метались в одном белье от окна к окну, пытаясь выбить решетки и выбраться. Они пребывали в полнейшей панике.

Кожевников громко крикнул, но солдаты не услышали его, продолжая бороться с решетками.

— Слушай мою команду! — гаркнул он еще раз, и несколько человек обернулись. — Все бегом, расчищать проход. Где дежурный по роте?!

— Убило дежурного, — хмуро отозвался один из солдат, помогавших с этой стороны старшине раскидывать завал.

— Где он?

— Там! — солдат кивком указал на труп у стены.

Дежурный лежал лицом вниз, на полу рядом с ним расплывалась большая темная лужица.

— Возьми у него ключи! — приказал старшина.

Солдат на негнущихся ногах подошел к телу и осторожно забрал из окоченевших рук мертвеца связку ключей.

— Где сержант Пахомов? — взяв перепачканные в крови ключи, спросил старшина.

— Я! — отозвался крепкий высокий парень.

— Срочно добраться до оружейной комнаты и каптерки, — скомандовал Кожевников, бросая сержанту ключи. — Вооружить подразделение и достать перевязочные средства. Казарму без приказа не покидать!

— Ох, бяда! — вдруг истерично воскликнул кто-то за его спиной.

Кожевников обернулся. Мамочкин застыл с открытым ртом и вытаращенными глазами.

— Все нормально, сынок, — успокаивающе похлопал его по плечу старшина. — Это просто провокация. Обычная провокация.

Кожевников вышел на середину и во весь голос зычно закричал пограничникам:

— Всем соблюдать спокойствие! Действовать организованно и слаженно! Это всего лишь провокация. Не паниковать!

Дым понемногу рассеивался через разбитые окна. На улице по-прежнему громыхало. Когда снаряды взрывались вблизи казармы, с потолка сыпалась кирпичная крошка и остатки побелки, и пограничники инстинктивно приседали, закрывая голову руками. Первый шок прошел, к тому же в старшине они видели командира, который знал, что необходимо делать.

Пока пограничники во главе с сержантом Пахомовым разбирали проход, старшина осматривал раненых. Один из них, совсем мальчишка, лежал на спине, схватившись за живот, из которого торчал длинный металлический штырь. На белой ткани его нательной рубахи проступало красное пятно. Парень удивленно смотрел на склонившегося над ним Кожевникова и часто дышал, как рыба, выброшенная на берег. Выдергивать штырь не имело смысла — только причинит бедняге дополнительную боль и усилит кровотечение. Кожевников ничем не мог ему помочь, мальчишке оставалось жить пару минут.

Другому пограничнику раздробило руку, она посинела и чудовищно опухла, а из прорванной кожи выступал острый осколок кости. Парень надрывно охал и стонал. У нескольких ребят оказались пробиты головы при падении с кроватей, и они сидели отрешенно, с залитыми кровью лицами. Кожевников велел двум солдатам порвать простыни на бинты и перевязать раненых.

Теперь следовало организовать оборону до подхода частей Красной Армии. Он выпрямился, резко повернулся и тут же на секунду замер. Голова закружилась, ушибленный затылок давал о себе знать. Кожевникову показалось, что земля уходит из-под ног, в полузабытье он оперся о стену. Не хватало еще рухнуть здесь перед солдатами.

«Держись, — сжав зубы, приказал он себе. — Держись и подавай мальчишкам пример. У них, кроме тебя, никого теперь нет».

Кто-то тронул его за плечо, и старшина обернулся. Перед глазами снова все поплыло.

— Ваше задание выполнено, — докладывал запыхавшийся Пахомов. — Проход расчищен, «оружейку» вскрыли.

— Отлично, — выдавил старшина, стараясь не показать вида, что едва держится на ногах. Солдаты должны думать, что с ним все в полном порядке.

— Только выход из казармы наглухо завалило, не выбраться, — растерянно пробурчал сержант.

— Ч-черт! — выругался Кожевников. — Раздать оружие и патроны личному составу, расставить стрелков у окон по периметру казармы. Пулеметчиков по возможности на крышу.

— Слушаюсь! — отчеканил сержант и убежал выполнять распоряжение.

Кожевников попытался сделать шаг, но силы оставили его. Голова кружилась, перед глазами плыло, словно в тумане, а стены и люди раскачивались из стороны в сторону. Старшина опустился на пол, прислонился спиной к выщербленной стене.

«Война… война…» — осознание ужаса происходящего колокольным звоном било в его мозгу.

Но еще сильнее пронзала мысль о дочери, находившейся на Центральном острове у лейтенанта Сомова. Как она там? Что с ней? В той стороне сейчас особенно сильно гремело. Враги переместили удар своих пушек в глубь крепости, и теперь сотни снарядов рвались там, превращая все в руины. Здесь же, на Западном острове, расположенном на самой границе, взрывов стало значительно меньше, а это означало только одно — сейчас сюда будет брошена вражеская пехота, чтобы добить тех, кто пережил артобстрел, и занять позицию.

Кожевников рывком поднялся, но снова рухнул. Подоспевший Мамочкин подхватил его и принялся наскоро перевязывать голову.

— Пусти! — попытался вырваться старшина. — Нашел время!

Но вечно робкий солдат на этот раз проявил удивительную настойчивость, продолжая наматывать бинт, и Кожевников перестал сопротивляться. Он вдруг обмяк и затих. Его сознание на мгновение поглотил мрак.