Читаем без скачивания Не приходя в сознание - Виктор Пронин

Демин внимательно прочитал рапорт о ночных похождениях Борисихиной и, подколов его в дело, выглянул в коридор. Прямо у его двери сидела красивая молодая женщина со светлыми волосами и твердым взглядом, сидела, закинув ногу за ногу и перебросив через плечо сумку на длинном ремне.

— Заставляете ждать, товарищ начальник, — сказала она. — Нехорошо. Журнальчик бы какой дали из следственной практики... И время бы скоротала, и образование свое повысила, подковалась бы перед допросом.

— Виноват, — Демин развел руками. — Буду исправляться.

— Да? Что-то больно охотно вы свою вину признали... Настораживает столь быстрое раскаяние. — Она улыбнулась.

«Действительно, красивая девушка, и улыбка красивая, — подумал Демин. — Может, напутали ребята? Нет, не должны...» Пропустив Борисихину в кабинет, он плотно закрыл дверь.

— У нас тут жарко, раздевайтесь. Меня интересует ваш вчерашний день.

— Это, наверно, в связи с пожаром? Должна вас огорчить... Ничего не помню. О событиях в доме Жигунова особенно. Жестокая публика там собирается, скажу я вам... Как поднесли мне стаканчик, причем проследили, чтоб я не сачканула... Так я и с копыт. Говорят, Дергачев сгорел, это верно?

— Да, Дергачев погиб.

— Последний раз, значит, выпивал... Жаль, что я ничего не помню. Хоть посмотреть, какая бывает последняя пьянка у человека...

— Ничего особенного, — сказал Демин. — Можете мне поверить.

— Да, наверно, вы правы... Но и вы поверьте — я в самом деле ничего не помню.

— Не будем торопиться. Скажите, вы были вчера в доме Жигунова? Зачем вы туда ходили?

— Вас интересуют мои личные дела? Выпивали мы там с ребятами. Похоже, перебрали маленько. Ошибка вышла.

— Ну, с ребятами — это, наверно, слишком смело сказано... Некоторым из этих ребят под семьдесят.

— Вы имеете в виду старого Жигунова? Возможно, ему под семьдесят. Но, знаете, как относиться к ребятам, чего от них хотеть... Старый Жигунов вполне годился для хорошего застолья.

— Кто был, кроме вас?

— Постараюсь восстановить... Сам Жигунов — это раз. Его сынок. Это два. Я была. Потом эти... Дергачевы. Квартиранты... Вот и все.

— Подумайте, Борисихина, подумайте.

— Да! Чуть не забыла, его и немудрено забыть — был какой-то хмырь с голубенькими глазками. Точно. Он сидел у печи, то ли промерз, то ли простуженный... А может, от скромности. Такое тоже бывает. Но когда стакан подносили, не отказывался. Даже в магазин, помню, мотанулся. Справился, все принес. Путем.

— Кто еще?

— Вроде все. Не знаю, на кого вы намекаете.

— Я не намекаю. Я прошу вас еще раз подумать, не забыли ли вы кого-нибудь из участников застолья.

— Давайте вместе проверим... Жигуновы, Дергачевы... Уже четверо. Хмырь голубоглазый из РСУ...

— Свирин, — подсказал Демин.

— Да, кажется, так его фамилия... Потом этот длинный...

— Какой длинный?

— А черт его знает! Первый раз видела... Хотя нет. — Борисихина обхватила ладонью рот и задумалась, но, видно, все-таки она восстановилась не полностью — уронила беспомощно руки на колени, развела их в стороны. — Не помню. Вроде видела где-то, а где именно, с кем, в какой компашке... Красивый парень, молодой... Но у меня с ним ничего не было, не думайте.

— За вами пришел муж?

— Пришел, — скривилась Борисихина. — На кой — ума не приложу. Но пришел, батю своего привел...

— Он увел вас из дома Жигунова. Знаете, похоже, что он вас тем самым от смерти спас.

— А кто его просил? — неожиданно резко спросила Борисихина. — Он все спасать меня стремится, а зачем это ему понадобилось, ума не приложу. Спасает от дурной жизни, от дурной компании... А зачем меня спасать? Ради чего? Для какой такой надобности я нужна кому-то трезвая, правильная, завитая да напомаженная? Таких и без меня хватает, а по мне, так даже многовато. Для хорошей жизни он меня спасает? Неужели он такой дурак, что не может понять — это невозможно? Не стремлюсь я к хорошей жизни, если уж на то пошло, я даже не знаю, что это такое. Она идет по какому-то другому расписанию... Что делать, не увлекают меня ни производственные дела, ни общественная деятельность. Наверно, это плохо. Вы уже простите... Видно, конченый я человек...

— Может быть, он вас любит?

— Муж? С него станется... Но это у него быстро пройдет. Меня нельзя любить слишком долго. Вредно для здоровья, — Борисихина невесело улыбнулась.

— Как вы думаете, ваш муж мог вернуться в дом Жигунова и отомстить за то, что вас напоили. Уж коли он вас любит, то, наверно, из ревности...

— Я же сказала, что с тем парнем у меня ничего не было. Так что для ревности у мужа не было оснований.

— Опишите того парня, — попросил Демин.

— Длинный, молодой, ничего так парнишка... Ничего. — Борисихина усмехнулась, видимо, восстановив в памяти еще одного гостя Жигунова.

— Рыжий? — решил помочь ей Демин.

— Да какой он рыжий?! Черный.

— Толстый?

— Опять вы его с кем-то путаете. Тощий, узкоплечий, молодой, лет двадцать ему или около того... Веселенький такой мальчик, все улыбается, подшучивает... С деньгами.

— Откуда вы знаете, что он с деньгами?

— Голубоглазого он все посылал за выпивкой. И деньги давал.

— Где ваш муж провел ночь?

— Дома, наверно... Где же ему еще ночевать?

— Разве вас не было дома этой ночью?

— Не было.

— Расскажите тогда, как вы провели ночь.

— Плохо провела. Можно бы и получше.

— А подробнее?

— Не надо. Совестно. — Борисихина посмотрела Демину в глаза. — Ничего нового...

Ее времяпровождение в эту озаренную пожаром ночь Демин уже знал из рапорта Гольцова. Около двадцати часов за ней в дом Жигунова пришел муж. Вначале его заверили, что Борисихиной здесь нет, но он не поверил, прошел в дом и обнаружил жену спящей. Свекор жил рядом, поэтому решили доставить ее к нему, чтобы не тащить через весь город. Борисихина к тому времени пришла в себя и пообещала, что, побыв часок у отца, сама приедет домой.

Ни через час, три, пять часов Борисихина домой не явилась. Около девяти вечера Борисихину видели в обществе хромого мужичонки. Их отношения позволяли предположить, что познакомились они недавно, возможно, в этот же вечер. Они толкались у гастронома, у бакалейного отдела торгового центра, у ресторана, то есть в местах, где можно было рассчитывать на выпивку. В девять вечера на улицах уже темно и пустынно, разговор Борисихиной с хромым слышен был за квартал. Похоже, она не заметила ни хромоты своего попутчика, ни его усталости, заметила, осознала, что были у него деньги и что не прочь он опрокинуть стаканчик-другой.

«Да, и хромого нашли, — прочитал Демин в конце рапорта. — Оказался тихим, смирным человеком. Действительно, решил выпить с устатку. Магазины закрыты, а тут как дар божий — Борисихина. Простой и бесхитростный, он подтвердил алиби Борисихиной примерно до двух ночи. Что было дальше, установить не удалось». Спасибо на том, подумал Демин и спросил:

— Чем вы занимались после двух ночи?

— Прогуливалась, — несколько высокомерно ответила Борисихина. — А что, была прекрасная погода! Вы даже не представляете, каков наш город весенней ночью!

— Красивый?

— Обалденно! — заверила Борисихина. — А кроме того... я не могла идти домой. Муж начнет скандалить, ругаться, а что самое страшное — начнет правильные слова произносить... Испортил бы мне все настроение.

— Не любите правильных слов?

— Терпеть не могу. Правильные слова все мы можем произнести в необходимых количествах. А тот, кто их произносит, по глупости или по какой еще причине почему-то считает, что только ему они и доступны. Это невыносимо.

— А почему вы решили, что ваш муж был дома?

— Где же ему быть? Он у меня порядочный, спит дома, пьет дома... Хотя нет, вру, он не пьет. Как только сил хватает у человека — ума не приложу.

— Значит, вы не видели его дома?

— Странные вопросы вы задаете. Не то ловите меня на слове, не то не можете понять простой вещи... Как я могла его видеть, если в дом не входила, а окна темные? Что я, по-вашему, кошка?

— Как знать, — усмехнулся Демин, — Мне трудно судить. Хочу задать вам самый простой вопрос. Зачем вы вчера пришли к Жигунову?

Борисихина рванулась было ответить, даже улыбнулась своим еще не произнесенным словам, но вдруг осеклась. Посидела, глядя в окно, передернула плечами, будто отгоняла от себя какие-то раздражающие мысли.

— А вы знаете, — сказала она, — я когда-то поступала в художественное училище — провалилась. На следующий год провалилась в музыкальное. В двадцать лет поступила в педагогический институт и ушла со второго курса. Два года отсидела за кассовым аппаратом в гастрономе. Знаете, что было самым страшным? Когда приходили бывшие одноклассницы. Учителя приходили, и знаете, что мне говорили, пока я им чеки выбивала? Они говорили, что любая работа почетна, и прятали при этом глаза... Однажды, когда моя любимая учительница, как говорится, сказала, что я работаю очень хорошо и быстро и, главное — вежливо, я обложила ее матом. И не жалею об этом до сих пор. Она перестала ходить в наш гастроном.