Читаем без скачивания Собрание сочинений (Том 4) - Альберт Лиханов

Дедушка посмотрел на нее пристально, молча, задумчиво разгладил скатерть, вздохнул.

- Ну что вы, Анна Робертовна, - сказал он тихо, - что вы... У каждого времени года своя прелесть. Зима, весна, лето, осень... И у человека так же. Старость - это же осень человеческой жизни. И в ней - свое очарование. Свои достоинства...

- "Если бы молодость знала, если бы старость могла", продекламировала Анна Робертовна, порозовев.

- Да, да, - сказал дед, - всему своя пора, и надо, чтобы старость не была отмечена унынием, тоской, простым доживанием дней.

Они говорили негромко, и у деда, и у Анны Робертовны глаза как бы покрылись легким туманом - они словно ушли из этой комнаты, не видели маму и меня, они жили в каком-то своем мире, далеком и непонятном мне, и разговор их был спокойным, неторопливым, глубоким, как река...

Но все кончилось. Анна Робертовна засобиралась домой, дедушка с достоинством сказал: "Позвольте вас проводить!" - переоделся в генеральскую форму; увидев его в этой одежде, Анна Робертовна затрепетала, покрылась пунцовыми пятнами, заохала, запричитала.

- Прошу, мадам! - сказал дедушка и подал француженке свою руку калачиком, Анна Робертовна взялась за нее, они ушли.

- Видишь, - сказала мама, - какой галантный у нас дедушка, бери с него пример.

Я улыбнулся.

Я был рад, что все так получилось.

Может быть, они и не будут резаться в домино, дедушка и француженка, конечно, нет. Но разве дело в домино! Все-таки вдвоем веселее, легче. И хотя дедушка не один ведь живет - у него же мы есть, - все-таки веселее, когда есть знакомая старушка.

Будут ходить друг к другу чай пить.

Разговаривать станут, как сегодня...

РАБОТА

Пока деда не было, пришел с работы папа.

- Ну, генералу - сюрприз! - воскликнул он. Но как мы его ни допытывали, ничего не сказал.

Дедушка вернулся розовый, пока снимал шинель, крякал, отдувался.

- Поднялся, - рассказал, - на горку, посмотреть вашу стройку, а там ветер, холодина!

Он оживленный был какой-то, веселый. Подул в кулаки, согрелся, воскликнул:

- Это стройка, я вам скажу! Сколько кранов, сколько машин, сколько свету! От воды пар, будто дым - поле сражения, да и только.

- Еще бы! - обрадовался отец, торопливо вытащил карту из шкафчика, усадил деда рядом. - Гляди сюда! Вот наши масштабы! Сто пятьдесят тысяч гектаров зальет водохранилище, когда плотина реку перегородит. Тут много леса. Организованы специальные леспромхозы, чтобы тайгу вырубить!..

Мама рядом подсела, отца перебила:

- Деревни, Антон Петрович, переносятся на новые места. Надо построить тысячи новых домов! Вот тут протянутся линии высоковольтных передач. Здесь будет железная дорога. Тут шоссе.

- А народу сколько к нам едет! - воскликнул отец. - Пока на стройке десять тысяч человек. Будет еще больше.

Дед крякал от удовольствия, качал головой, удивлялся. Потом положил руку отцу на плечо, взглянул на маму, хитро прищурившись, и сказал:

- Это вы куда клоните, признавайтесь?

- Никуда, - растерянно ответила мама.

- Нет, куда! - сказал отец. - У меня к тебе предложение. Не от себя. От начальника стройки. Узнал он о тебе, хотел немедленно в гости мчаться, да дела задержали. Так вот предлагает он тебе пойти на работу. Начальником отдела кадров. Представляешь?

- Представля-яю! - протянул дедушка и замолчал.

- Текучка у нас, понимаешь, - говорил отец взволнованно. - Люди текут, как река. Одни приезжают, другие уезжают. Особенно молодежь. Придут из армии, поработают немного, а потом - по домам. С ними поговорить надо, убедить остаться, в общем, дело большое - обеспечивать стройку рабочими кадрами. Давай, батя! Нам как раз такого человека и не хватает!

Дедушка молчал, опустив голову, и поднял ее, когда мама напустилась на папу:

- Ты сам себе противоречишь. То говоришь, чтобы папа отдыхал, то находишь ему работу...

- Да нет, - сказал дедушка, - не в этом дело...

Он встал, прошелся по комнате. Вид у него какой-то усталый был, угнетенный.

- Это он, Оленька, мне работу подыскал утешительную, что ли... Чтобы я при деле себя чувствовал, чтобы лишним сам себе не казался.

Он остановился, посмотрел пристально на отца. Отец нервничал, карандашом по карте стучал, глаза прятал.

- Но я, сынок, свадебным генералом быть не умею, а работать как следует - сам понимаю - уже не смогу... Да и поздно...

Дедушка замолчал снова.

- Поздно, - медленно проговорил он, - начинать все сначала...

Папа карту сложил. Улыбнулся. Сказал дедушке: "Что ж, на нет и суда нет", а мама на папу набросилась, дедушку поддержала: "Правильно, Антон Петрович, надо отдыхать, какая еще работа, вы уже наработались", но дед переживал, маялся - я это хорошо видел.

...Мы лежим с ним в темноте, я на диване - по случаю болезни, он на моей раскладушке. И никак не может заснуть. Раскладушка под дедом скрипит. Он ворочается. Переживает...

- А как это понимать, - спросил я, - свадебный генерал?

Дедушка повернулся ко мне, скрипнул раскладушкой.

- Тоже не спишь?

- Не сплю, - шепнул я.

- Позорное звание это, Антошка! Свадебный генерал! На свадьбу, например, зовут генерала. Чтобы было торжественней. Чтобы все говорили потом: "Это да, это - свадьба! Даже генерал был!" А генерал к свадьбе отношения не имеет. Ни сват, ни брат. Вот и я не хочу быть таким генералом.

Мы молчим.

- Так то свадьба!

- Да никогда нельзя быть свадебным генералом! - возмущается дед. Нигде! Разве не понимаешь? Или работаешь, как все, или...

Я вздыхаю. Дедушка вздыхает тоже.

- Как думаешь, Антошка, - спрашивает он, - обиделся на меня папа?

- Не знаю. Он же хотел как лучше!

- В том-то и дело, - говорит дед, - он для меня старался, а я отказываюсь. Но ничего. Пообижается и перестанет. Поймет.

Он тяжело дышит в темноте.

- Чего ты? - спрашиваю я.

- Да сердце что-то прихватило, - шепчет дед. - Встань тихонько, накапай мне из флакончика, который на подоконнике стоит. Но только чур! - родителям ни гугу.

Мне нравится такое доверие. Я шлепаю по полу. Капаю в стакан из флакончика. Наливаю воды. Даю лекарство деду. Он выпивает.

- Хорошо, - говорит, - теперь полегче.

Молчит. Я думаю, он заснул. Закрываю глаза. Думаю про деда. Про то, какой он вдруг оказался. А дед говорит:

- Ну хорошо, а без простыни ты меня с француженкой познакомить не мог?

- Как же? - отвечаю я. - Ведь на занятия я к ней домой хожу. - Но тут же спохватываюсь: - Как ты узнал?

- Военная тайна, - отвечает дед.

Я тихонько смеюсь.

- А настоящая военная тайна у тебя есть? - спрашиваю я. Взаправдашняя?

- Еще какая, - говорит он тяжело.

- Расскажешь? - прошу я.

- Придется, не помирать же мне со своей тайной.

Ч а с т ь ч е т в е р т а я

ЗЛОЙ ДЕМОН

ЗЛОЙ ДЕМОН

Есть такое выражение - "Злой Демон".

Я когда про него думаю, он мне представляется лохматым, с человечьим лицом. За спиной у него перепончатые крылья с острыми углами - как у летучей мыши. Бр-р-р... И хотя я его себе ясно представляю, Злой Демон совершенно невидим. Он может витать в воздухе, и тогда воздух потрескивает и рассыпается искрами - как будто синтетическую рубашку с себя снимаешь. Он может поселиться в человеке, в каком-нибудь знакомом человеке, или еще хуже! - в самом тебе, и тогда, что бы ты ни делал, все будет плохо кончаться, и с тобой случится что-то такое необъяснимое, отчего жизнь наступит - хуже некуда...

В то утро я проснулся как обычно, Ни о каком Злом Демоне не думал. Пошел в школу, сунул в парту портфель, о чем-то заговорил с Кешкой, и все было обыкновенно, как всегда.

И тут это случилось...

Хлопнула дверь, и на пороге класса возник Злой Демон со своими редкими зубами, захихикал, пустил через весь класс портфель в угол и заорал:

- Э, народ! Знаете, кого я вчера видел? Генерала!

- Во сне, что ли? - спросил Кешка.

И класс, по обыкновению, грохнул.

- Нет, - ответил он, ничуточки не смутившись. - Перед сном. Пошел прогуляться и вдруг навстречу - он. Две звезды на погонах! Лампасы на штанах!

- Ну, барон! - поразился Кешка.

- Какой барон? - не понял Злой Демон.

- Мюнхгаузен! - воскликнул Кешка.

И все опять покатились со смеху.

Над ним всегда смеялись, над этим Злым Демоном. За привычку врать. За его дурацкие выдумки. И я всегда над ним хохотал. Но тут у меня сердце сжалось. Злой Демон говорил правду, и я тогда еще ни о чем не подозревал, ничего такого не думал, и человек этот никаким Демоном для меня не был, а был просто Кириллом Пуховым по прозвищу Газовый Баллон. Звали его так за то, что Кирилл был самым толстым в нашем классе.

Ребята смеялись над Пуховым, он таращил глаза и божился, что не врет на этот раз ни капельки, а я краснел, и меня распирала обидная досада на всех. И тогда я сказал, перекрывая гомон:

- Прекратите смех. Генерал - мой дедушка.

Тут уж Газовый Баллон постарался: захрюкал. Это у него смех такой. Не как у нормальных людей. Он когда смеется, то хрюкает. И такой его смех всегда всех смешит. Все в классе так и покатились. Может, покатились из-за Баллонового хрюканья, но я решил, что смеются надо мной.