Читаем без скачивания Жизнь как она есть - Мариз Конде

время оно имело статус столицы страны. Над всем Бенжервилем возвышался огромный, выстроенный из камня в колониальную эпоху Приют полукровок. Я во всех деталях описала его в «Селанире». В этом сиротском доме жили дети жительниц Берега Слоновой Кости от французов. В большинстве случаев матери и их семьи, равно как и вернувшиеся во Францию отцы, не желали заниматься своими малютками. В мою бытность в Бенжервиле в приюте доживали последние из этих сирот при живых родителях. Бледные и худые, отверженные обеими сторонами, они гуляли по улицам под присмотром воспитателей, больше похожих на надсмотрщиков. Был в городке и лепрозорий, чьи пансионеры, к вящей ярости антильцев и французов, свободно расхаживали где хотели, выставляя напоказ изуродованные лица и руки. Никто не верил расклеенным повсюду плакатам, утверждавшим, что болезнь уродует тела людей, но не является заразной. В нескольких километрах от Бенжервиля находился великолепный Опытный сад, истинный рай, где росли самые редкие растения со всего света. Я могла бы «окуклиться» в этом городке и жить естественной жизнью: в будние дни – готовиться к занятиям, что не составляло труда в силу уровня учеников, в уик-энд – обедать и ужинать у кого-нибудь из соотечественников и играть с ними в белот, а во время отпуска навещать других гваделупцев и выходцев с Мартиники, которые жили в Буаке, Мане и других городах страны.

Я сразу обратила внимание на то обстоятельство, что антильцы повсюду в Африке живут диаспорами, отгородившись от остальных жителей континента «защитным рвом». Мне захотелось узнать, почему все сложилось подобным образом, я отказывалась верить общепринятому утверждению о ненависти африканцев к антильцам, потому что последние якобы считают себя – совершенно неоправданно! – существами высшего порядка. «Разве они не бывшие рабы, путающие домашнее рабство с работорговлей?» Подобный подход казался мне упрощенческим, я предпочитала думать, что африканцы просто не понимают антильцев, считая оскорбительной их восприимчивость к западноевропейскому образу жизни. Антильцев же Африка пугала как некая загадочная первооснова, которую они не осмеливались расшифровывать до конца. Меня, в отличие от других, привлекало и интриговало все неизведанное. Объектом изучения стал мой слуга Жиман. Этот седой мужчина был ровесником моего отца. Как-то раз я подстригала живую изгородь и, видимо, делала это так неумело, что он остановился и предложил свои услуги, попросив за работу смешные деньги. Жиман происходил из племени, обитающего в пустыне Нигера, он открыл мне глаза на бедность своего народа, вынужденного искать лучшей доли в чужих землях. Именно от Жимана я узнала о жестоких межплеменных конфликтах и погромах, которым год назад, в октябре 1958 года, подверглись выходцы из Дагомеи, ныне Бенина. Эту страну называли Латинским кварталом Африки – из-за более высокого уровня школьного образования, но граждане не могли прокормить детей, их привлекало очевидное процветание Берега Слоновой Кости, иммигрантов становилось все больше, и ксенофобия затопила страну. Жиман был очень предан Дени, чем, сам того не желая, вызывал у меня угрызения совести: я казалась себе нерадивой матерью, слишком поглощенной борьбой с собственными демонами.

Однажды сын на полном серьезе задал убивший меня вопрос: «Жиман мой папочка?»

Очень скоро я расширила свое «исследовательское поле», приняв ухаживания директора Опытного сада Коффи Н’Гессана. Между нами не случилось ничего «такого», я всего лишь позволяла ему держать мои руки в своих ладонях и смотреть в глаза тупым взглядом. Этот приземистый пузан был к тому же многоженцем, имел трех или четырех жен и дюжину детей. Не знаю, почему я благосклонно взирала на оказываемые Н’Гессаном знаки внимания. Жиман приходил в ужас при виде подносов с аппетитными национальными блюдами (учитывая мой скромный бюджет, он не мог готовить для меня ничего подобного): футу – густая каша из различных овощных пюре – бананов, иньяма (ямса) и маниоки – под соусом грен из пальмовых зерен, соусом из листьев шпината, соусом кеджену на основе куриного бульона, и, конечно же, в сопровождении самого популярного аккомпанемента – аттьеке (очень похоже по вкусу и виду на кускус, готовят его из тертой маниоки и поливают томатным соусом)… Интереснее всего было то обстоятельство, что директор восхищался Уфуэ-Буаньи и занимал высокое положение в местном отделении Африканского демократического объединения. Он возил меня на своем джипе на политические собрания, но мы никогда не покидали границ прибрежного района. Серый неподвижный океан внезапно вскипал белой пеной, мальчишки, дразня смерть, с воплями плескались в воде. Однажды мы оказались в Гран-Басаме, городе к востоку от Абиджана, день был хмурый, море походило на надгробную плиту. Пока Коффи решал какие-то дела в партийном комитете, я бродила по улицам, вымощенным булыжником, воображая события былых эпох, когда суда богатых арматоров[49] из Бордо и Нанта стояли на рейде в ожидании разгрузки, а пловцы и флотилии пирог везли им бочки с пальмовым маслом. Я зашла в полуразрушенный пустующий склад, наглядно свидетельствовавший о полном упадке Гран-Басама. Туризм только начинал возрождаться, до начала гражданских войн между сторонниками Лорана Гбагбо[50] и Аллассана Уаттары[51] было еще далеко.

Я мало что понимала из речей ораторов, выступавших на политических митингах, потому что все они говорили на местных языках. Я воспринимала эти собрания как спектакли, баро́чные и загадочные – из-за отсутствия «либретто». Меня впечатляло присутствие множества женщин в национальных одеждах с более чем выразительными лозунгами на груди: «Да здравствует Уфуэ-Буаньи», «Да здравствует Филипп Ясе»[52], «Слава Африканскому демократическому единству!». Я восхищалась пылкими речами, исполнением партийных гимнов и зажигательными номерами гриотов. В моем первом романе «Херемахонон», увидевшем свет в 1976 году, молодой герой Бирам III пребывает в убеждении, что идеалы революции преданы, и идет вразнос. Его преподавательница, уроженка Антильских островов по имени Вероника, моя альтер эго, чувствует то же, что чувствовала я на партийных митингах. Живя в Республике Берег Слоновой Кости, я чувствовала (во всяком случае, мне так казалось), как рождается новая Африка, которая будет полагаться лишь на собственные силы и избавится от высокомерного патернализма колонизаторов. А еще меня мучило горькое чувство отстраненности от происходивших событий.

Чуть позже я встречала в порту Абиджана Ги Тирольена, вернувшегося из Франции, чтобы снова занять прежний пост. Он, как я уже говорила, развелся с моей сестрой Эной, что рассорило наши семьи, когда-то так гордившиеся этим союзом: родителям нравилось, что дети Великих негров вступают в брак друг с другом, основывая династии. Мы с Ги остались друзьями благодаря его второй жене Терезе, с которой я училась в Пуэнт-а-Питре, но не только поэтому. Меня восхищали его ум, скромность и решительный характер, и