Читаем без скачивания Развод по-турецки или постучись в мою Тверь (СИ) - Блэк Джесси

— А кто это еще? Эмре, что у тебя за гарем? — мама Демира продолжает болтать на турецком, пока Эмре стоит с ноутбуком между ней и водителем и просто… молчит. А она возмущается, пока не встречается со мной взглядом.

Черт. Она меня узнает — нет никаких сомнений, достаточно всего одного взгляда.

— Ты.

Это звучит тише. Осторожнее. С удивлением.

Не думала, что она меня запомнит, а тем более вспомнит. Мы виделись всего раз, когда она застала нас в кабинете у Эмре. Ничего такого! Мы даже не целовались. Дверь была открыта. Но я еще тогда по одному ее взгляду все поняла — она знает, что между нами что-то происходит.

Официально нас не представляли. Эмре собирался устроить ужин, где обещал все рассказать родителям, успокаивал, что они у него современные, добрые и очень любят его — а поэтому все поймут, но… как вы уже знаете, до ужина мы не дожили.

— Кто я? — кошу под дурочку, переспрашивая, чтобы потянуть время. Чтобы Эмре отмер и что-нибудь уже сказал, пока мы все тут друг друга не поубивали.

— Жена она его! — выскакивает вперед бабушка, хорошо, что мама Эмре ничего по-русски не понимает. — А это свекровь, поди. Не везет в роду у нас с ними, все мегеры.

— Ба, тише ты. Мам, все хорошо, никто тебя не обзывал, случайно перепутали. Подумали, ты флорист, возишься же с цветами…

— Флорист? — тут же лицо мамы меняется. Ей льстит, что ее приняли за флориста. — Но… как же… а ладно. Так ты представишь нас или нет? Все-таки родственнички.

— Мам, никто не знает, что мы с Эмре…

Я не успеваю закончить предложение, когда Эмре наконец подает голос, и он звучит как гром среди ясного неба.

— Мама, это Наталья. Она приехала, чтобы мы могли развестись.

И снова о-о. Тишина повисает гробовая. Я боюсь даже не то что шелохнуться, но дышать. Не ожидала, что Эмре так просто выложит все, думала, придется сейчас изображать его ландшафтного дизайнера с работницами цветочного фронта. Впечатляет, что сказать. Неужели он за это время повзрослел?

— Р-раз… разводиться? — бледнеет его мама и даже отступает назад. Эмре поддерживает ее за руку, а водитель тотчас ставит за ней кресло, куда она медленно опускается. — Это значит… значит, вы были женаты?

— Мы и сейчас женаты, мама, — спокойно говорит Эмре, не глядя на меня.

— Но… как… когда?

— Это долгая и запутанная история, и я обещаю, что все расскажу тебе позже, хорошо? А сейчас… сейчас давайте просто успокоимся и зайдем в дом. Все, — это, видимо, относится ко мне и моему семейству, потому что он наконец удостаивает нас взглядом.

Я киваю и прошу семью пройти в дом, пока Эмре остается с мамой. Он присаживается на одно колено рядом и что-то говорит ей, пока она мотает головой. “Но как же они”, “вдруг узнают”, “важно”, “конец” — это единственное, что мне удается разобрать, стоя за шторой у окна. Мурашки пробегают от ее отчаянного тона. Что-то не так. Все точнее идет не так, как я думала.

Я полагала, будет скандал. Крики, обвинения. Готовилась отбиваться, как только увидела ее. А когда эта женщина меня узнала, вспомнила про себя все доступные мне оскорбления. И теперь мне стыдно и совестно, потому что меня никто не обидел. Не понимаю, что происходит, но Эмре с мамой явно озадачены не мной. Ну разве что нашим, так сказать, браком.

— Все… все в порядке? — аккуратно интересуюсь я, когда Эмре возвращается в дом. Мама идет следом за ним. Теперь мы смотрим друг на друга иначе. Четким, оценивающим взглядом.

Не знаю, что она видит во мне перед собой, но пройдясь с головы до ног, кивает, а затем… удивляет еще больше, когда, обойдя меня, направляется к забившимся в угол маме и бабушке, что-то бурно обсуждающим.

— Что ж, пока наши дети женаты, вы наша семья, а Эмре очень плохо вас встретил. А как же традиции? Почему нет чая, кофе? Ох, Эмре-Эмре.

Пока его мама что-то на турецком пытается объяснить моим родственникам, которые ее совсем не понимают, но делают вид, что очень даже, Эмре хватает меня за локоть и оттаскивает в сторону.

— Нам нужно сегодня встретиться с моим адвокатом, чтобы обсудить все детали. Мы должны успеть по срокам, а значит, не должно быть накладок. Он подготовил бумаги и…

— Бумаги? — не понимаю я. Я рассчитывала поставить подпись и оказаться свободной. Отдохнуть в Стамбуле и вернуться, перезагрузившись, домой.

Что Эмре Демиру от меня надо?

— Бумаги, — кивает он. — У нас не было брачного договора, а значит… тебе принадлежит часть моего имущества, которое…

Он щурится, понимая, что я не понимала, о чем речь.

— Которое ты можешь затребовать у меня, но, скажем так, я готов это с тобой обсудить и предложить компенсацию.

Что?

Я стою, раскрыв рот. И не потому что на меня вдруг с неба могут свалиться деньги, как манна небесная. А потому что… Эмре верит, что я сумею их взять. После всего.

— Да пошел ты. Вместо со своей компенсацией, — выплевываю ему в лицо слова, после чего ощущаю толчок и оказываюсь пригвожденной лопатками к стене в коридоре.

И горящий турецкий взгляд впивается в мое лицо.

Глава 10

Мама припоминает все “презент перфекты”, которым столько лет учила в школе детей, и они с мамой Эмре вполне находят общий язык — английский. В то время как бабушка ищет путь к сердцу сватьи через желудок. Так что мы вполне мирно заканчиваем прерванный обед, и даже завязывается непринужденная беседа. Мамы активно обсуждают особенности работы в школе, и я припоминаю, что госпожа Демир тоже была школьной учительницей, но, кажется, еще до замужества.

— Сваты вечером придут, — слышу от бабушки самым заговорщическим тоном. — Нужно встретить по-людски, а ты мне рынок обещала.

— Ну обещала, значит — будет.

Достаю телефон и проверяю, что сегодня за день недели. По ощущениям должен быть вторник, а на календаре среда. Отлично! По средам в районе, где мы жили с остальными практикантами, открывался большой рынок, где можно было на неделю закупиться овощами, фруктами, оливками.

Так что я уже представляю примерно дорогу, и как бабушка будет восторженно охать и ахать над каждым помидором.

— Собирайся, сейчас и пойдем.

— И меня, меня подождите! — бежит за нами ма.

— А я думала, ты с подружкой новой останешься, — шепчу, но она все равно слышит и закатывает глаза.

И пока не начались разговоры о том, что в доме Дамир есть еда и без наших вложений, тоже бегу наверх за курткой и деньгами.

Деньги…

Чего нет, того нет. Ни копейки.

Надо, наверное, спросить у Эмре, где тут обменник. Ну или пару лир одолжить у него на дорогу?

Подхожу к окну и вижу, как муж садится в машину. И уезжает, ну супер! Хоть бы слово сказал, кроме того чтобы прижимать меня к стене и пялиться как на кусок мяса. Психанув, перетряхиваю сумку и достаю оттуда совершенно точно не мой кошелек. Эмре попросил подержать, пока проходил регистрацию, а я сунула в сумку и забыла. Видимо.

Так ладно, все его — наполовину мое? Так, кажется?

Да простит меня мой супруг, но это ради его же блага. Думаю я и со спокойной душой кидаю кошелек обратно в сумку, а потом бегу за бабушкой с мамой.

— А муженек чем занят?

— Работает, уехал. Ну пошли своим ходом, нам помощь никто не обещал.

И я решительно цепляю на нос очки. Зима, конечно, зимой, но жарит на улице нещадно. Такой вот Стамбул. Вроде и в куртке, а вроде и искупаться хочется.

Бабушка наряжается так, что от красоты глаза слепит: круглые огромные очки, тюрбан, кремовое пальто. Во всем лучшем. Я хихикаю и открываю этой даме дверь. Маман уже с томным взглядом ждет нас.

Так. Я предполагаю, что нам нужно найти дорогу, остановку, а на остановке всегда есть карта. Выйдем на станции где-то в Мармарае, потом, по-моему, пара трамвайных остановок и… на месте, в общем, разберусь. План-то роскошный. Жаль, в кошельке Эмре нет транспортной карты, а метро не принимает лиры.

Выходим за ворота, и я впадаю в ступор. Так, машина мамы Эмре тут и… о! Ее водитель.