Читаем без скачивания Дама из Амстердама - Светлана Борминская

— Всегда, — упрямо повторил Иосиф и покраснел.

— Нет, — помотала головой Танечка.

— Но ты же всё время разговаривала с ним через губу!.. — сын Иосиф презрительно фыркнул.

— Почему? — удивилась Танечка. — Он мне давно по сердцу…

— Ты всю жизнь называла его подкаблучником, — тоном разбуженного ежа выпалил сын.

— Что-о?! Он женат? — У Танечки упало сердце.

— Уже нет, его Анни умерла, пока ты путешествовала и теряла сумки с вещами! — отрезал сын.

— Правда? — ещё не обрадовалась Татьяна Андреевна, хотя вздох облегчения выдал её.

— Какие у вас отношения? Я должен знать, — строго спросил Клаус-Иосиф и снял зеркальные очки.

— Пикантные, — опустила голову Танечка, разглядывая персидский ковёр под ногами.

— Ты сошла с ума! — сказал её сын. И хлопнул дверью кухни. — Я больше не буду тебе жарить рыбу — готовь сама! — донеслось оттуда.

«Почему он злится?» — подумала Танечка и сняла с гвоздя фартук.

— Я знал, что встречу тебя, — сказал господин Ольсен, когда оглянулся, уходя.

— У меня умерла жена, — сказал он назавтра, заглянув ей под шляпу весёлыми глазами.

— Вы её не любили? — спросила Танечка и осеклась.

— Любил, — засмеялся он и объяснил: — Она долго болела, и для неё это облегчение. А сколько вам лет?

— Я ещё молодая! — подумав, сказала Танечка. — У меня ещё кружится голова! — похвасталась она.

— От любви? — с надеждой спросил он.

— Ну, не совсем, — весело сказала Танечка. — «Но это не важно», — про себя подумала она.

И то!

— На могиле Анни ангелы поют, пойдём — послушаем, — предложил голландец.

— Пойдём, — согласилась Танечка, хотя идти на чужое кладбище, даже с ангелами, ей совсем не улыбалось; но господин Ольсен всё смотрел на неё и смотрел.

И так они познакомились ещё ближе. Сами знаете, сперва — увлекательное турне по кладбищу, потом — прогулка в магистрат.

А что?..

— Я охотник и пастух, а всю жизнь работаю в банке, — пробираясь сквозь памятники говорил Кирстен Татьяне Андреевне.

— А соловьи? — вспомнила про соловьёв Татьяна.

— Это для радости — на соловьях много не заработаешь, — пожал плечами Кирстен.

— А почему — охотник и пастух?..

— Не знаю, мне иной раз хочется поохотиться, — засмеялся господин Ольсен.

— И побыть ковбоем?.. — Танечка уже не удивлялась.

— Да, — кивнул он.

— Я знал, что встречу тебя, — сказал он снова.

— Знал, что встречу!

— Я знал.

«Когда же он меня поцелует? — думала Танечка уже четвёртый день. Ей так хотелось почувствовать твёрдость губ господина Ольсена на своих. — А в уме ли я?» — спросила она себя чуть погодя. А потом сказала себе тихо-тихо:

— Не ругай себя. — И повторила. — Не ругай себя! Это — твоё счастье.

— Я полна новых идей! — смачно заявила Танечка в конце их недельного знакомства, и Кирстен захохотал. — Пойдём?.. — начал он.

— Пойдём! — подхватила она.

В том ресторане, где когда-то праздновали его свадьбу, они просидели целую ночь, заказав стерлядь и красное французское вино.

— Я не фру Грюнгрум, — сказала Танечка Кирстену Ольсену, когда им принесли десерт.

— Я понял — фру Грюнгрум ещё та стервоза! — шумно фыркнул господин Ольсен.

— Я — Танечка, — робко сказала Танечка.

— Я понял… Танечка моя, — господин Ольсен пересел и положил свою голову Татьяне Андреевне на плечо. — Я думал, что отпорхал своё, и тут появилась ты, Танечка…

— Ну что ты. — Она потрогала его нос, и господин Ольсен закрыл глаза. Мужчины никогда не показывают своих слёз, считал господин Ольсен. Хотя, что такого в мужских слезах?

Они вышли из ресторана и оказались в самой гуще оживлённого гейского парада. Наряженные трансвеститы шли праздничными шеренгами…

— Мы с тобой в этой толпе самые нормальные, — ограждая Татьяну Андреевну двумя руками, косился на раскрашенных мускулистых мужчин господин Ольсен.

— А мне они нравятся, — разглядывая людей, призналась Танечка.

— Ты что?! — господин Ольсен ревниво нахмурился.

И через день Танечка переехала к нему. Не насовсем, но всё же.

Юрий Тимофеевич Гущин звонил по номеру, который дала ему Вайолет Грюнгрум, но — день шёл за днём, а откликом ему были лишь мелодичные гудки из Амстердама…

Настоящая Вайолет ждала из посольства указаний и подтверждения своей личности, чтобы уехать из России.

— Послезавтра, — сказали ей в посольстве.

У Юрия Тимофеевича голова шла кругом от ирреальности происходящего.

— Хоть бы с ней ничего не случилось! — твердил он всю последнюю неделю, в душе надеясь, что Татьяну Андреевну отправят в Москву, когда настоящая Виолетта вернётся домой. Отправят с осторожностью и уважением — как безобидную чудачку, а не как старую мошенницу!

В квартире зазвонил телефон! Он услышал его ещё на лестнице.

Гущин успел — он схватил трубку! Звонили из Амстердама, с того самого номера, который так и не ответил ему ни разу.

— Танечка!.. Ты жива?

— Да, — подумав, сказала Танечка.

— Когда вернёшься?

— 43 марта, — снова подумав, ответил Танечкиным голосом голос из трубки.

— Что-О-О?.. Где ты теперь, Танечка?

— В Амстердаме, Юрочка.

— Зачем ты поехала туда и не звонишь?.. — крикнул Юрий Тимофеевич.

— Просто так, — еле слышно сказал голос издалека.

……………………………………………………………………………………………………

— Дважды два — сколько будет, Татьяна Андреевна? — всё-таки спросил Юра.

— Отстань, Юрик! — засмеялась из телефона Танечка.

— А в алфавите сколько букв? — не унимался Гущин.

— Я забыла, Юрик.

Юра постоял, слушая звонкие гудки из далёкого города.

— Только не плачь, — сказал он себе и успокоился.

Они столкнулись внизу.

— На ней мой кардиган! — удивлённо сказала дама, но Танечка уже легко ступала по асфальту и шла к блестящей машине Кирстена.

Рядом с водителем сидел Клаус-Иосиф, он провожал мать в свадебное путешествие.

Белоснежные лайнеры из десятка стран садились и взлетали, пока они прощались.

Он подпрыгнул и поцеловал мать в шляпу.

— Мама, после Москвы ты стала выше? — произнёс он свою коронную фразу.

— Я подросла, — вздохнула Танечка.

— Ма, — сказал он. — Мам, он заглядывает тебе в глаза, ма! Ты заметила, он любит тебя?

— Да, — согласилась Танечка.

— Я всегда мечтал, чтобы Пенелопа заглянула мне в глаза, — вслух подумал Клаус-Иосиф. — Ты вернёшься, если у вас не сложится?

Танечка промолчала.

— Обещай, что ты вернёшься и… я ни слова не скажу тебе!

Танечка покраснела, ей не хотелось думать о всякой ерунде.

Объявили посадку, Клаус-Иосиф вытер слёзы — свои и мамины, и они простились. Каково же было его удивление, когда, вернувшись домой он… увидел родную мать!

Вернулась мать Иосифа, но мало кто это по-настоящему понял, настолько Татьяна Андреевна удачно заполняла её место. Удивились только, чего это она снова стала не похожа на саму себя — вчера была приветливая, а сегодня — заносчивая, как и с месяц назад, до своего отъезда в Москву.

— Фру Грюнгрум после потери документов сильно изменилась!.. Ей даже пришлось пожить в ночлежке, — судачили соседи, когда настоящая Вайолет по приезде не выдержала и рассказала про кое-какие свои мытарства в Москве.

— Что ж она морочила нам головы целый месяц? Меняла наряды и крутила любовь с вдовцом Ольсеном?..

— Хорошо, что меня всё-таки узнали в посольстве, ведь по документам я уже улетела в Голландию! — говорила Вайолет Клаусу-Иосифу… на что тот — снимал и надевал очки… снимал и надевал… снимал и надевал!

Потом ему даже пришлось посетить доктора.

— У вас синдром сенильной фрустрации, — наконец поставил диагноз психоаналитик. — Не курите с недельку!..

Клаус-Иосиф немного обиделся на мать: почему она так и не разжевала ему, что же произошло между ней и господином Ольсеном? Ведь он сам посадил их в самолёт и видел, как убирали трап…

А с другой стороны — он этого и ожидал в душе.

На его же вопрос: «Что там у вас с ним?..» — настоящая Вайолет покраснела до корней волос:

— Чтобы я-а-а… С этим подкаблучником?! Что ты такое городишь?.. Иди, рыбу жарь!

Клаус-Иосиф надел фартук и пошёл жарить. Ему было смешно! Мать снова повторяла, как заведённая с утра и до ночи:

— Продли наш род!.. Продли его, чёрт тебя подери!..

— Продлю, мам! — за ужином твёрдо пообещал Клаус-Иосиф и позвонил рыжей Пенелопе. Потом скинул ей сообщение на электронный адрес. И наконец побрился и пошёл сам, купив большой веник розовых тюльпанов и метёлку голубых гвоздик.