Читаем без скачивания Наша фантастика, №3, 2001 - Андрей Дашков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надолго мы замолчали. Я о своем мечтала, а голубоглазая быстро разговор наш забыла. Если бы я умела так легко забывать!..
8. ОнПроснувшись от рези в глазах, я ощутил горячие следы этого дьявольского солнца на своих веках. Оно било прямо сквозь огромные прорехи в когда-то застекленной стене цеха. Зажмурившись, я порылся в рюкзаке и нащупал самый ценный для меня предмет на ближайшую пару суток — очки с закопченными стеклами. Напялив их на переносицу, я убедился, что даже самый яркий день очки превратят в сумерки. Наступало мое время. Время ночника.
Как я и предполагал, бродяги не спешили разбегаться. Стадный животный инстинкт заставлял их держаться вместе, но, к сожалению, у них были еще и вполне человеческие мозги. Ну, насчет шлюшонки понятно — у той все помыслы лишь о том, как уберечь детеныша и самой не сдохнуть при родах. Ох, детка, если бы ты доверилась мне, я доказал бы, что могу быть самым нежным и заботливым акушером и даже любящим папочкой — до тех пор, пока ты не выкормишь моего «сменщика».
А что? Может, и вправду прикинуться дневным олухом, сказаться знахарем — ведь я кое-что умею! Во всяком случае, от гриппа девка не сдохла бы, это уж точно!
Я повертел заманчивую мыслишку так-этак и отбросил ее на помойку, где валялись многие на первый взгляд гениальные проекты. Меня — с моей-то рожей — девка раскусит через пять секунд. Сразу же видно — пуганая стерва. Пальца в рот не клади. Палец отгрызет да еще ядом в рожу плюнет. И заразит чем-нибудь.
Я решил действовать медленно, но верно, скрываясь там, где я чувствовал себя комфортнее всего — в тени. То есть на своей территории.
Мышка, честно отстоявшая предутреннюю вахту, на этот раз не стала завтраком для Барина. Увы! Вряд ли когда-нибудь сыщется полноценная замена моему котику. Я отпустил зверька, и он мигом юркнул в какую-то щель. Тяжело вздохнув по потерянному другу, я выбрался из комнатушки, приютившей меня на ночь. Искренне надеюсь, что больше не придется сюда вернуться. Поганое место. Слишком много металла и бетона, так много, что я не ощущал сырости, исходящей от глубинных слоев земли, запаха перегноя, квинтэссенции спрессованного миллионолетнего праха. Может быть, потому и Барин погиб так бездарно… Но прочь сожаления! Впереди меня ждал сочный кусок плоти и самой жизни; надо только суметь укусить его и переварить с пользой.
Я предпочел лично следить за бродягами, чтобы выяснить новый расклад сил. Для этого мне пришлось подобраться поближе. Вскарабкавшись на ферму мостового крана, я мог видеть, как они копошатся внизу, и в то же время с моей позиции просматривался изрядный кусок прилегающей к цеху территории, заваленной всяким дерьмом и проржавевшим хламом. Тут были спрятаны три мотоцикла и сложенные палатки, а среди контейнеров стоял дурацкий автобус этой шлюхи.
Бродяги собирались в дорогу неохотно. Чувствовалось, что в отличие от меня им тут понравилось. Почему бы и нет? Ведь было сытно, весело, безопасно и надежно. Думаю, у каждого из них такие ночи случались очень редко. Так какого же дьявола они бросали все, включая друг друга, и отправлялись в путь, за каждым поворотом которого ждала могила?
Вот этого я не мог понять, сколько ни пытался. Если б не гнала крайняя нужда, я сидел бы тихо и не дергался. У меня была цель — продержаться как можно дольше. Кажется, у дневных другое правило в жизни: полезай хоть в пекло — лишь бы не скучать!.. Ладно, крошка, со мной тебе скучать не придется…
Самый молодой из бродяг помог девахе дотарабанить ее мешок до автобуса. Тяжелый мешок — должно быть, запаслась основательно. Я с удовлетворением увидел, что грубая рожа дульца исполосована багровыми следами когтей. Значит, именно этот ублюдок прикончил Барина. Отметины останутся надолго, если не навсегда. Я пристально наблюдал за ним. Вдруг сопляк увяжется за девкой? Тогда моя «работа» значительно усложнится. Но тем приятнее будет сделать ее.
На всякий случай я запоминал бродягу при дневном свете — лицо, фигуру, повадки, движения. Возможно, нам доведется встретиться снова лишь через много-много лет. Он выглядел достаточно ловким и быстрым, чтобы не сдохнуть раньше срока. А я должен буду узнать врага, как бы сильно тот ни изменился (и как бы сильно ни изменился я сам). Борода, шрам, протез — ничто не убережет его от моего глаза. Его дни были сочтены, сколько бы их ни осталось. Я не нарушаю клятв, иначе Черная Масья давно покарала бы меня за пустословие…
К моему огорчению, парень и девка дружески попрощались. По-бродяжьи — молниеносный переброс пальцев («ногти в вены») при рукопожатии, а затем он похлопал ее по выпирающему животу и приложился к нему губами.
До боли знакомый обычай — четырехкратный поцелуй «крестом». Воспоминание из другой жизни, подвернувшееся так некстати. Каково это — помнить двух матерей? А сколько их было на самом деле?..
Я следил за парочкой не мигая. Он оказал ей почтение. Ничего не скажешь, эта баба действительно заслуживала уважения. И я уважал ее. Но все равно убью, когда придет время.
Четверо бродяг отвалили на двух мотоциклах, а третью тарахтелку оседлал самый пожилой из всех — тот, что бренчал на гитаре. Гриф инструмента торчал у него за спиной, будто ствол или древко без флага.
Бродяга и его гитара… Оба были уже слишком старыми для дороги. Легкая добыча, удобрение для нового поколения. Деду явно пора на покой, а гитаре хватит мокнуть под дождем и трескаться под солнцем. Еще немного — и бродяга сломается первым. Самое время прибиться к караванщикам или торговцам и доживать свой век в относительной безопасности.
Кажется, девке пришло в голову то же самое. Она медлила, наблюдая за стариком. Даже на приличном расстоянии я без труда поставил ему диагноз. У него была болезнь, которую среди наших называли «тяжелые кости». Мне знакома эта боль, эта скованность, эти камни, тянущие на дно, эта невидимая резиновая стена, непрерывно растущая со всех сторон и мешающая свободно двигаться…
Но у меня было лекарство — облегчавшее жизнь до поры до времени. У него лекарства не было и быть не могло. А скоро перестанут гнуться пальцы, и тогда, дедуля, можешь засунуть свою гитару себе в задницу. Однако еще раньше тебя пристрелит какой-нибудь молокосос с микроскопическими мозгами, желудком вместо сердца и молниеносными рефлексами, — молокосос, выбравшийся на большую дорогу в поисках «свободы» и «кайфа».
Таков обычный конец не изменивших себе бродяг, и что самое смешное, они знают это с самого начала. Наверное, потому и в песнях ихних столько ничем не разбавленной тоски…
Девка окликнула старика и принялась что-то ему втолковывать, показывая то на автобус, то на свое пузо. Может, бабьим инстинктом уловила, что упирать надо не на старость, а на жалость. Только дед попался неподатливый. Знаю я такой типаж, этих кретинов-самоубийц, будто вырезанных из столетнего дуба. Снаружи — корявая кора, внутри — мертвое дерево, которое не гниет со временем, а превращается в камень…
Он выслушал молодуху, ухмыльнулся себе в бороду и покачал головой. Дескать, не по пути нам с тобой, дочка. Вот это верно. Одобряю. Вали, дедушка, подальше — у тебя впереди ох какие проблемы, — но девочку оставь мне. Я сам за нею пригляжу, поухаживаю…
Напоследок и он перекрестил ее брюхо — благословил, получается, однако целовать не стал, — а я беззвучно расхохотался, сидя на верхотуре. Ты ж сам, дурачок, пел ночью: «Не спасут от ночника два серебряных креста…» Зачем же теперь совершаешь лишние телодвижения? Неужели только затем, чтоб эту бабу приободрить и подготовить к худшему?
Затянул дед свой вещмешок, завел тарахтелку и запрыгал прочь по ухабам. Он уже скрылся из виду, и сизый дымок выхлопа развеялся, а девка все на том же месте стояла и внимательно оглядывалась по сторонам. Отяжелела до крайности — вот-вот сынок наружу запросится, — однако тело напряжено, руки на пушках: в любой момент ко всему готова — хоть стрелять, хоть бежать, хоть падать мордой в пыль.
Не иначе, почуяла неладное. Мое присутствие то есть… Я ей за это еще один балл добавил. Будущая мамуля нравилась мне все больше. Не знаю, кто там ее обрюхатил, но по материнской линии просматривалась славная наследственность.
Заметить меня она не могла (я же все-таки ночник), но смотрела в мою сторону, будто увидала тень скрытой угрозы. Лицо скорбное, губы сжаты, в глазах мечутся плененные черти. Да, непростой клиент на этот раз мне попался…
Наконец она поняла, что ни черта не высмотрит, забралась в свой автобус, и начала железка со двора выбираться. Я заторопился вниз, чтоб успеть приготовить собственный транспорт. Он был надежно припрятан и хорошо замаскирован — даже ушлые бродяги ничего не заметили, когда устраивали себе ночлег. В моем деле маскировка — это половина успеха. А теперь от дохляка зависела другая половина.