Читаем без скачивания Таможенный досмотр - Анатолий Ромов

“Куклами” вообще мы называем муляж — заранее изготовленное изделие из фальшивых драгоценностей. Если допустить, что один из пассажиров “Норденшельда” решил приобрести в Таллине что-то, что стоит таких бешеных денег, он вполне мог запастись точной копией изделия, с которым, скажем, ознакомился еще год назад. Выйдя в город с таким муляжем, ничего не стоило потом вернуться назад уже с настоящими драгоценностями. Я еще раз проглядел список. Сначала — фамилия и имя; потом — подробное описание драгоценности; потом — дата и час выхода; и, наконец, — дата и час возвращения. Что ж, по крайней мере хоть начинаем не на голом месте. Записная книжка Горбачева — раз. Этот список — два. Ну и, может быть, нам все-таки что-то расскажет Эдик Уфимцев.

Мы с Антом вошли в комнату с крохотной табличкой на двери: “НТО. 4-й сектор”, что попросту обозначало “лаборатория Уфимцева”. По виду встретившего нас Эдика я понял, что он давно ждет нас. Худой, с оттопыренными ушами, большим носом и особым, всегда странно косящим взглядом — из-за этого он был похож на настороженную птицу, — Эдик сидел на стуле, сунув руки в карманы белого халата. Здесь же, на столе, валялись яркие цветные каталоги, увеличительные стекла, в центре стоял громоздкий прибор, как стало ясно впоследствии — калорископ для определения цветовой гаммы бриллиантов. Эдик встал, пожал мне руку, Анта же просто толкнул кулаком в бок.

— Горячий привет труженикам эн-тэ-о. — Ант подмигнул.

— Наслышан, наслышан от шефа. — Эдик вздохнул. — Ну что, выкладывайте.

— Эдик, родной. — Ант принялся не спеша перелистывать один из каталогов, на обложке которого было написано по-английски: “Аукцион “Сотби”. — Не будем долго рассказывать — шеф тебе, наверное, все уже пояснил.

— Было дело. Только, Ант, не нужно пальцами трогать глянцевые литографии.

— Миль пардон, — Ант отложил каталог. — Эдик, короче, к нам привезли полмиллиона. Бабушкино наследство. Ну и… Володя, может, ты как старший группы?

Я пока ничего не мог предположить как старший группы.

— Эдинька, — я подумал, как же все это изложить, — нам нужно знать все, что касается или может касаться фарцовщиков, особенно крупных, валюты, а также раритетов, бриллиантов и прочих дел.

— Считайте, что вам повезло.

— Эдик, это твое хобби, но не афишируй, — процедил Ант. — Кажется, ты знаешь генеалогию всей крупной фарцы до седьмого колена? А? Эдик?

— Ну до седьмого — это ты хватил. Но кое-какой материалец для вас подобрал.

Сейчас я думал только об одном — о смерти Горбачева. Я все время пытался хоть как-то связать это убийство с контейнером.

— Эдик, — я помедлил. — Прежде всего, что ты вообще скажешь по поводу всей этой истории? С полумиллионом?

— Скажу, что история немного… — Эдик изменил тон. — Ну, мягко говоря, необычная. Понимаешь, слишком большая сумма для любого рынка. Уверен, что у нас ни один, по крайней мере известный мне, крупный спекулянт просто не проглотит за один присест такую сумму. Ну, допустим — он решил продать какой-то бриллиант. Но самый лучший бриллиант, старый, амстердамской огранки, потянет и не только здесь, но и за кордоном тысяч сорок долларов, максимум — семьдесят. И то я считаю, это фантастическая цена.

“А может быть, — подумал я, — убийство Горбачева и одновременный привоз контейнера — просто совпадение? Элементарное совпадение? А почему бы и нет?”

— Может быть, он просто хотел обменять валюту на рубли? — предположил Ант.

— Ант, тысячу или пять тысяч долларов обменять по спекулятивному курсу есть еще какой-то смысл, — сказал Эдик. — Хотя и непонятный мне. Но пятьсот тысяч? Вряд ли.

— Может быть, произведения искусства? — вступил я в этот, как мне сейчас казалось, довольно бессмысленный спор.

— Володя, во всем мире произведения искусства, которые могут стоить пятьсот тысяч долларов и выше, общеизвестны, — отпарировал Эдик. — Ну, скажем, отдельные вещи Пикассо, Ван-Гог, Шагал. Что-то есть и у нас — скажем, Рублев, Грек. Но везти сюда валюту, чтобы нелегально купить одно из таких всем известных произведений, несерьезно. — Эдик отодвинул калорископ в сторону. — Это… ну заранее обречь себя на провал.

— Тогда что же? — сказал Ант.

— Ант, милый, рад бы ответить, но не знаю.

— А попробовать? — сказал я. — Ну хотя бы пофантазировать? Прикинуть, что может быть?

— Хорошо, Володя, я скажу. Давай так: попробуем прикинуть, что мы бы с тобой решили купить за пятьсот тысяч, если бы они у нас были. И мы хотели бы получить кое-какой наварец…

— Занятная интрига, — сказал Ант.

— Допустим, — не обращая внимания на эти слова, продолжал Эдик, — допустим, что-то совсем неизвестное. Старое. Чего нет в каталогах “Кристи” и “Сотби”. Вот в этих. — Эдик тронул лежащие перед ним альбомы. — Но что моментально станет шлягером этих каталогов.

— Эдинька, — я помедлил. — Ты знаешь что-нибудь о таких вещах?

— Володя, найти такую вещь или узнать о ней что-то — значит найти полтора миллиона долларов. Ничего крупного даже в мизерном количестве не ходит. Самая большая сделка — четыре тысячи рублей. Естественно, данные по нашим каналам.

— А главное средоточие?

— Центры — Москва и Ленинград. Один крупный фарцовщик есть в Горьком, я у него, кстати, был месяц назад. Сам понимаешь, эти люди имеют деньги. А имея деньги, как к себе домой ездят и сюда к нам, в Таллин. Модное место. Ездят в основном солидные спекулянты, “крупняк”. Пользуясь случаем, что пока на свободе. — Эдик подошел к одной из картотек, открыл ящик, достал и протянул мне три карточки. — Вот, глянь. Останавливаются только в “Виру”, редко в “Кунгле”. Да, да, это они. Именно сейчас, в эти дни, они живут здесь, у нас. Ерофеев, Губченко и Фардман. По кличкам Шакал, Тюля и Кузнечик. Три крупных московских фарцовщика. Одного из них — Губченко, он же Тюля, — я бы советовал особо выделить.

— Интересно, что они здесь делают? — спросил я. — Ну будем говорить, что они здесь делают “официально”?

— Официально — отдыхают. Да, да, не смотри на меня так. Дают разгрузку пострадавшим нервам. Живут в гостинице “Виру”. Номера люкс, утром гуляют, ходят в море на яхтах, сауна, вечером ресторан, подруги.

— Это означает, что они “чистые”?

— Да, все трое недавно отбыли срок по сто сорок четвертой. Сейчас, судя по оперативным данным, чисты.

Горбачев. Трое и Горбачев. Нет, это было бы слишком явно.

— Ты считаешь, они не имеют никакого отношения к контейнеру? И к убийству Горбачева?

— К убийству Горбачева у них железное алиби. В то утро все трое спали в своих номерах и появились в бар только к двенадцати. Это подтверждено. Опрошены коридорные и дежурная на этаже.

— А к контейнеру?

— Ну, Володя… В принципе все может быть. Но я считаю, не имеют. Иначе бы они не гуляли здесь у всех на виду.

— Ладно. — Я передал карточки Анту. — Спрячь, Ант, пригодятся. Так что ты откопал, а, Эдик?

— По мелочи, наверное, не стоит говорить.

— И все-таки.

— Ходило колечко, прошлый век, в середине ривер-багет (ривер, весселтон, ягер — классификация алмазов по цвету, багет и маркиз — по форме огранки. — Примеч. авт.) на двадцать четыре и восемь карата. Вещь Фаберже. Ходил крупный весселтон-маркиз, старой огранки, в идеальном состоянии. Иностранец, наверное, дал бы за такой тысяч тридцать. Смешно выплыл — женщина, которой он достался по наследству, пробовала продать его с рук в Москве, около магазина “Алмаз” в Столешниковом. Мы заинтересовались.

— А насчет покрупнее?

— Насчет покрупнее. Ну если хотите, сначала байку. Полгода назад в Одессе один московский доскарь, человек достаточно серый, хотя и проходил до этого по нескольким крупным делам, купил “смальту” — каменную икону с ликом, выложенным по камню смальтовой мозаикой. Как выяснилось, купил он ее за бесценок. Отдал этот доскарь за смальту пятьсот рублей и привез в Москву. Здесь, не мудрствуя лукаво, сдал в комиссионку на улице Димитрова. Оценщик был жулик. Кстати, сейчас он сидит. Жулик-то жулик, но, так же как и доскарь, не совсем компетентный. Смальту оценщик само собой записал не как икону, а как мозаичный портрет светского характера. Оценил в тысячу, отдал эту тысячу доскарю и тут же, естественно, позвонил знаковому фирмачу, выпросив у того три. Иностранец, ливанский подданный Камил Шафир, смальту купил и моментально вывез. За границей эксперты установили, что это византийская икона двенадцатого века, с известным сюжетом, изображающим Христа-Пантократора. На аукционе Шафир взял за эту смальту миллион долларов.

— Лихо, — заметил Ант.

Я подумал: “Кажется, Эдик за эти сутки проделал серьезную работу. Молодец”.

— А если уж говорить совсем реально — сейчас у нас где-то плавают или могут плавать три вещи. — Эдик протянул мне папку. — Здесь данные о них. Одну сразу же ставлю под сомнение. Это когда-то ошибочно отпечатанный серебряный рубль с портретом великого князя Константина. Так называемый “серебряный Константин”. Во всем мире таких рублей всего шесть — столько, сколько их и было отпечатано. Практически они бесценны — для нумизматов. Еще насчитывается четырнадцать абсолютно идентичных оригиналу фальсификатов. Но не думаю, чтобы кто-то всерьез привез для покупки “серебряного Константина” полмиллиона. Считается, что у нас в Союзе плавает только один такой рубль, все остальное — подделка. И хотя реальная аукционная цена этой монеты на международном рынке раритетов хранится в тайне, я все-таки думаю, что это пустая версия.