Читаем без скачивания Августин. Беспокойное сердце - Тронд Берг Эриксен

Наконец издание столь непримиримых законов прекратилось, из чего мы можем заключить, что императорам удалось насадить предпочитаемую ими религию. «Оставшиеся еще, вероятно, язычники» (paganos qui supersunt) — говорилось в законе от 8 июня 423 года. Даже Августину было известно, что язычество ушло в подполье (Проп. 62, 11). «В настоящее время число христиан превышает число иудеев и язычников вместе взятых», — писал он Гонорату примерно в 390 году (О пользе веры, 19). До некоторой степени пыл законодателей угас из–за неспособности центральной власти и далее контролировать все происходящие в государстве процессы, но основная причина была явно в том, что практически требования законов оказались выполнены.

Еще в 359 году, когда Риму грозил голод, потому что затянувшиеся штормы задержали поставки зерна из Африки, столичный префект пытался утихомирить море принесением жертвы богам–близнецам Кастору и Поллуксу, после того как вывел к толпе своих малолетних сыновей, рассказывает Аммиан Марцеллин (XIX, 10). Очевидно, кое–кто хотел, пока это было возможно, заручиться помощью обеих сторон — как языческой, так и христианской. Наиболее горячо христианские авторы спорили не с принципиальными язычниками, а с теми, кто не считал для себя обязательным сделать выбор между Юпитером и Христом.

Глава 2. Христианство в Северной Африке

КIV веку Африка уже давно находилась под властью Римской империи. Пунические войны, за время которых римляне три раза (264–241,218–201 и 149–146 гг. до н. э.) сражались против карфагенских полководцев, в том числе против Ганнибала с Гамилькаром, закончились победой Рима и подчинением ему Карфагена и окружающих областей. Римские колонии в Африке имели важное хозяйственное значение, поскольку с последнего века до Рождества Христова служили главной житницей империи. Города Гиппон Регий, Тагаста и Мадавра, которые мы знаем в связи с биографией Августина, находились неподалеку от Карфагена.

Эти края хорошо известны из литературы, в частности, из четвертой книги «Энеиды», где Вергилий изображает конфликт между Дидоной и Энеем. Прежде чем троянский герой отправился дальше и основал Рим, он гостил у карфагенской царицы Дидоны. Их любовный союз, который Эней разорвал, чтобы выполнить свой долг перед богами, под пером Вергилия стал легендарным объяснением исторической вражды между пунийцами и римлянами. Всем памятно бесконечно повторявшееся Катоном preterea censeo («кроме того, я считаю»): «Кроме того, я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен!»

Африканец же Августин принял сторону Дидоны — по крайней мере, в детстве (Исп. 1,13). Это напоминает нам о том, что «Энеиду» можно было читать по–разному, в зависимости от происхождения читателя. Впоследствии Августин использовал образ скитающегося по свету Энея для описания собственного многотрудного пути к истине (Пр. акад. II, 5; III, 5–6). Августин читал Вергилия так же, как читал Библию, т. е. аллегорически. В другом месте трактата «Против академиков» (III, 10) он изобразил противостояние разума и скептицизма через борьбу Геркулеса с великаном Каком из восьмой книги «Энеиды». Геркулес как воплощение добрых сил знаком нам и по христианским гробницам.

Северная Африка играла ведущую роль в истории Церкви — даже если отвлечься от Александрии и Египта. Первый ее латинский апологет, Тертуллиан (160–225), был африканцем. Его страстность и блеск его красноречия передались и Киприану (умер в 258 г.), и Августину. По мнению многих, сочинения каждого из троих отличаются особым африканским своеобразием. Все они любят игру слов, загадки, красочные образы и безжалостную полемику. Августин одиннадцать лет преподавал риторику и целых сорок четыре года служил епископом. В обоих качествах его дар речи был силой, с которой приходилось считаться.

Африканская колония была тесно связана как с Египтом, так и с Грецией. Это означало, что после разделения империи в поздней античности на Западную и Восточную христианская Африка заняла неопределенное положение между Римом и Константинополем. Уроженец Северной Африки писатель Апулей (умер ок. 190 г.) сочинил там свой знаменитый роман «Золотой осел». Помимо этого, его перу принадлежит ценное введение в философию Платона. 3 тех же краях жил Марциан Феликс Капелла (ок. 420 г.), написавший замечательное сочинение «О браке Филологии и Меркурия». До наших дней дошли развалины греческих сооружений в Турции и Южной Италии, но самые красивые римские акведуки и амфитеатры мы находим в Северной Африке.

Впрочем, в IV веке на христианстве отразился экономический спад. Африка превратилась в полузабытые задворки, так что Августин вырос в провинции и в прямом, и в переносном смысле этого слова. Даже такой крупный город, как Карфаген, лежал вдали от пересечений политических и экономических путей империи. Для бедного, хотя и одаренного, юноши единственный способ сделать карьеру заключался в получении образования. Амбициозная молодежь мечтала о том, чтобы попасть «в город», под которым подразумевался либо Рим (центр религии), либо Милан (резиденция императора). Если человеку выпадало переплыть через море в Италию, это считалось событием и большой привилегией. Одна из основных метафор у Августина — navigare. т. е. идти под парусами, направляясь в открытое море или на родину. Особенно часто он прибегает к мореходным метафорам в самом начале сочинения «О блаженной жизни»: «гавань», «бурное море», «на всех парусах и веслах», «встречный ветер», «ветер от кормы», «привести разбитый корабль в желанное затишье» и т. п. В трактате «О пользе веры» (20) образ морского путешествия использован Августином для описания своего перехода от манихейства к христианству — тем более, что это соответствовало и обстоятельствам его биографии.

Во времена Августина Африка была измученной налогами отсталой колонией. Тем не менее, он проявлял оптимизм и веру в будущее, поскольку христианство распространялось все дальше и дальше. На радостях по поводу того, что их религия обрела признание и что на их стороне император, христиане долго не замечали признаков политического развала империи. Неприятие всего мировоззрения поздней античности примирило религиозный восторг с политическим упадком.

Я вспоминаю Августина каждый раз, когда вижу в Риме его современных соотечественников, собирающихся со своими пластиковыми пакетами на вокзале Термини. Наружность и характерный диалект сделали их римлянами второго сорта. В социальном плане они занимают положение, сопоставимое с положением австралийцев, шотландцев или ирландцев в Англии XIX века. Зато в их среде присутствуют солидарность и взаимовыручка, до известной степени уравновешивающие скепсис, с которым их зачастую встречают столичные жители. Рядом с Августином всегда находились родные и друзья.

Африканцы никогда не были хорошо знакомы с олимпийским сонмом богов, а потому Тертуллиан, Киприан и Августин исходят из других предпосылок, нежели римские аристократы, которые усвоили греческую мифологию как часть своего образования. У африканцев были иные религиозные традиции, чем у греков или европейских граждан Римской империи. Карфагеняне были финикийцами, т. е. семитами. Для них видоизмененная богиня плодородия Астарта и бог кочевников Яхве были важнее Диониса и Аполлона. В религии Северной Африки важная роль отводилась трансу, экстатическим обрядам, предупреждениям во сне и т. п. Как явствует из «Исповеди* (в частности III, 11), Моника с Августином придавали большое значение таким видениям. Занимаемое Африкой промежуточное положение между греческой и римской традициями позволяло Августину более широко смотреть на мир, чем его коллегам в Риме или Константинополе. Экуменический характер Августиновой теологии может объясняться его исходной связью с религиозной историей, отстраненной от обеих партий, борьба между которыми впоследствии привела к великому расколу Церкви на Восточную и Западную.

С одной стороны, Августин жил в эпоху единой Церкви, до ее разделения на восточную и западную традиции. С другой стороны, североафриканская Церковь и сама была расколота на непримиримых донатистов и более терпимых католиков. В любом городке их церкви стояли друг против друга. Донатисты не были еретиками в привычном смысле слова. Их догматы и Символ Веры были теми же, что и у католиков. Разногласия между ними скорее были вызваны конкретными историческими событиями и заключались в разном представлении о том, какими следует быть прихожанам и священнослужителям.

В 305 году епископом Карфагенским избрали некоего Цецилиана. Его покровителем, который и посвятил его в этот сан, был епископ Феликс Аптунгский, во время Диоклетиановых гонений предавший свою паству. Ради спасения собственной шкуры он вместе с другими подвергал пыткам христиан, не согласившихся отречься от своей веры и избравших венец мученичества. Цецилиан служил диаконом при Феликсе, когда тот предпочел подчиниться государству вместо того, чтобы поддержать готовых умереть за веру. Впоследствии приверженцы донатизма резко осуждали предательство Феликса.