Читаем без скачивания Зодиак - Нил Стивенсон

Тоже мне невидаль. «Биотроникс» — дочерняя компания «Баско». Но занимались там серьезными делами.

— Генная инженерия. Недурно. Ты с настоящими бактериями работаешь?

— Иногда.

Стоило мне спросить о его работе, как Дольмечер размяк. С дней нашей учебы в БУ ничегошеньки не изменилось. Он так увлечен крутизной Науки, что она действует на него как эндорфин.

— Тогда помни, что не стоит ковырять в носу после того, как совал пальцы в кювету, и приятного аппетита. А мне пробы брать надо. — Я развернулся.

— Тебе тоже следовало бы пойти в «Биотроникс», Т. С. Ты слишком умен для своей нынешней работы.

Тут я обернулся, ведь он задел меня за живое. Он понятия не имеет, как тяжело… Но вдруг я сообразил, что он говорит совершенно искренне. Он правда хотел, чтобы я с ним работал.

Старые университетские узы ох какие прочные. Мы четыре года провели в общежитии БУ за подобными пикировками и еще пару лет по разные стороны баррикады. А теперь он хочет, чтобы я помогал ему играть с генами. Думаю, если ты зашел так далеко, как он, тебе довольно одиноко. Там, на рубеже науки, наверное, обидно, когда бывший однокашник то и дело палит тебе в задницу солью.

— Мы работаем над процессом, который должен тебя заинтересовать, — продолжал он. — Для тебя он — как Святой Грааль.

— Столик на четверых, Дольмечер? — требовательно рявкнул метрдотель.

— Если когда-нибудь захочешь поговорить, мой номер в телефонном справочнике. Я теперь живу в Медфорде.

Дольмечер попятился и исчез в обеденном зале. Я только смотрел на него во все глаза.

Из запирающегося шкафчика наверху я забрал пустой контейнер для пикника. У нас с поваром уговор: он бесплатно забивает его льдом, а я рассказываю ему похабный анекдот, и пока обмен идет гладко. А после — на волю и через доки в бостонскую клоаку.

Вода стояла низко, поэтому в «Зодиак» я спустился по скобам. Стоит оказаться ниже уровня причала, когда город с солнцем исчезают, и ты попадаешь в джунгли облепленных водорослями свай, словно Тарзан, соскользнувший по лиане в болото.

Называть «Зодиак» надувным плотом несправедливо. У «Зодиака» есть осадка. У него есть гидродинамика. Он сконструирован для ловкости и успеха. Надувная часть имеет форму подковы. Закругление — передняя его часть, к тому же заостренная. Каждый из «лучей» сужается на конце в конус. Палуба — из толстых, сцепленных между собой досок, на корме — транец, чтобы не заливалась вода и держался мотор. Если посмотреть на «Зодиак» снизу, днище у него не плоское: там есть зачаток киля для маневренности.

Но вот корпуса как такового нет. Дизайн корпуса — это уже передовая наука. В эпоху парусов она была так же важна для госбезопасности, как аэродинамика сегодня. Корпус — неизбежное зло: та часть корабля, которая под водой, основательно тебя тормозит, но без нее не удержаться на плаву.

Когда изобрели подвесные моторы, мудреная наука утратила значение, уступив место мощности. Если привернуть достаточно мощный мотор к обычной ванне, даже ее можно превратить в скоростной катер. Когда выжмешь газ, сопротивление воды прямо-таки выталкивает «Зодиак» на воздух. Твое суденышко летит над волнами, и плевать на гидродинамику. Если сбросить скорость, оно снова ложится на воду и лениво в ней бултыхается.

Таков, насколько я могу судить, основной принцип работы «Зодиака». Берете судно, которое весит меньше своего собственного мотора, связываетесь по рации с диспетчерской вышкой в аэропорту Логана и плывете куда хотите.

На этой лапушке у нас мотор «меркьюри» в сорок лошадиных сил — подарок, конечно, — и я никогда не решался выжать из него больше двадцати пяти процентов от максимума. Вспомните, у мотора на «фольксвагене-жуке» мощность меньше тридцати лошадей. Если в гавани спокойно, то, когда идешь на большой скорости, «Зодиак» целиком поднимается над водой. Единственные мокрые детали — команда.

«Зодиак» — лучшее средство передвижения по Бостону. На суше, конечно, есть «омни», но там под ногами путаются всякие медленные машины. Есть, разумеется, и городской транспорт, трамваи, например, но если ты в хорошей форме, обычно быстрее дойти пешком. Велосипеды неплохи. Но на воде тебе ничто не мешает, а в Бостоне все мало-мальски важное находится на расстоянии двух кварталов вымокания. Гавань и город сцепились как два кальмара: щупальца воды и суши змеятся повсюду, пересекаемые мостами или каналами.

Вопреки расхожему мнению тупиц, цивилизация не расширила и не увеличила сушу. Достаточно посмотреть на центр города: крошечное расстояние для пешей прогулки превращается в трансконтинентальное путешествие. Приходится тратить часы, чтобы преодолеть каких-то пару миль. Наша мысленная карта города разрастается, пока некоторые районы не исчезают в дальнем далеке. Но спуститесь в «Зодиак», и карта станет на место, как резинка, которую растянули, а потом отпустили. Хотите попасть в аэропорт? Р-раз. Вон он. Хотите на тот берег реки? О'кей, мы уже на месте. Хотите попасть с Коммон в университет, преодолеть две мили в час пик прямо перед решающим матчем на стадионе Фенуэй-парк? Большинство бостонцев даже не попытаются. А на «Зодиаке» — это всего две мили. Пять минут. Истинное расстояние, расстояние Природы. Я не укуренный поборник Природы с двенадцатиструнной гитарой, но факт остается фактом.

«Меркьюри» был новеньким, еще не опробованным. Какой-то хитрый рекламщик из компании, производящей подвесные моторы, заметил, что наши «Зодиаки» часто появляются перед телекамерами. Поэтому теперь у нас все моторы бесплатные, а от нас требуется лишь быть самими собой — симпатягами-экстравертами. Мы их снашиваем, топим и ломаем — материализуются новые. Я подсоединил шланг, накачал бензина, и мотор завелся с первой попытки. Выхлоп заглушил вонь причалов. Я перевел мотор на туберкулезный холостой ход, потом включил переднюю передачу и начал пробираться между сваями. Если бы я решил совершить тут самоубийство, достаточно было дернуть рукой, чтобы влететь на скорости звука в поросшее рачками бревно.

Дальше мой путь лежал по узкой протоке между пирсами. На самом деле пирсы тут состоят из множества мелких причалов, пришвартованных к большим причалам, и со временем я выбрался в протоку побольше, потом в канал и уже оттуда — в «щупальце» самой гавани.

С полным правом могу сказать, что в какой-то момент я попал в саму Бостонскую гавань, Нужник Северо-Востока. Перекинув мотор на сторону, я пустил «Зодиак» кругами на месте и заглянул в умащенные нечистотами сфинктеры Господина Холмов, Сердца Вселенной, Колыбели Кала — моего родного города. Бостонская гавань — моя любовь, мое дитя. Есть биологи, которым больше меня известно о ее рыбе, и географы, в распоряжении которых статистика грузоперевозок, но никто больше меня не знает о ее темной, канцерогенной стороне. За четыре года я объездил на «Зодиаке» каждый из тысячи заливчиков, обследовал каждый дюйм изломанной береговой линии и отыскал все треклятые трубы, которые в нее выходят. В одних можно припарковать автомобиль, другие — диаметром с мой палец, но все они поведали свои тайны моему газовому хроматографу. И зачастую наибольший вред — как раз от маленьких труб. Когда я вижу огроменную трубу, тянущуюся от самого завода, то готов поспорить, что ее хозяева хотя бы ознакомились с нормами «Федерального агентства по охране окружающей среды». Но когда нахожу крохотную трубочку, спрятанную ниже уровня воды посреди промышленного балагана в милю шириной, то, прежде чем взять пробу, надеваю перчатки. И иногда они растворяются.

В водонепроницаемом рундуке я держу уйму больших желтых стикеров: «ВНИМАНИЕ. ВЫБРОС РЕГУЛЯРНО КОНТРОЛИРУЕТСЯ «ЭООС ИНТЕРНЕШНЛ». В СЛУЧАЕ НАРУШЕНИЯ НОРМ «ФАООС» ТРУБА В ЛЮБОЙ МОМЕНТ МОЖЕТ БЫТЬ ПЕРЕКРЫТА. ЗА ИНФОРМАЦИЕЙ ОБРАЩАЙТЕСЬ К (на свободном месте неизменно нацарапано от руки) СЭНГЕЙМОНУ ТЕЙЛОРУ» (и наш номер телефона).

Даже мне иногда трудно поверить, сколько нарушителей ловятся на такой крючок. Всякий раз, когда я нахожу немаркированную трубу, чьи владельцы пожелали остаться неизвестными, я налепляю поблизости стикер. Не проходит и двух недель, как звонит телефон.

— «ЭООС», — говорю я.

— Сэнгеймон Тейлор?

— В настоящий момент его нет на месте. Может он вам перезвонить?

— Э-э…да…наверное.

— По какому поводу вы звоните?

— По поводу вашего стикера.

— Какого именно?

— На реке Айленд-энд.

— О'кей. — Я послушно записываю номер, вешаю трубку и тут же набираю номер.

Гудок. Гудок. Щелк.

— «Челси гальванопластик», добрый день.

Попались!

Несколько лет подобных звонков, и вся гавань у меня в кармане. «ФАООС» и ДИТЭС (наш «Департамент инженерных технологий, учитывающих последствия для окружающей среды») по нечетным дням обвиняют меня в безответственности, а по четным обращаются за информацией, которую нигде больше получить не могут. Время от времени какая-нибудь организация или политик объявляют о миллионной программе с целью определить, откуда в гавань поступают промышленные и прочие отходы, и тогда я отправляю по почте свой отчет. Каждый год «Уикли» публикует мой список десяти самых худших источников загрязнений: