Читаем без скачивания Сила и слава - Грэм Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Папа приехал! – Сквозь москитную сетку на него глянуло испуганное худое лицо; его башмаки втоптали тишину в пол. Миссис Феллоуз съежилась за белым кисейным пологом. Он сказал:
– Рада меня видеть, Трикси? – И она быстро навела на лицо контуры боязливого радушия. Это было похоже на шуточную задачу: нарисуйте собаку одним росчерком, не отрывая мела от доски. Получается самая настоящая сосиска.
– Как приятно вернуться домой, – сказал капитан Феллоуз, искренне думая, что так оно и есть. Единственное, в чем он был убежден, так это в правильности своих эмоций – любви, радости, печали, ненависти. В решительный момент он всегда на высоте.
– Как дела в конторе – все хорошо?
– Прекрасно, – сказал Феллоуз. – Прекрасно.
– У меня был небольшой приступ лихорадки вчера.
– За тобой нужен уход. Теперь все наладится, – рассеянно проговорил он. – Теперь я дома. – И, весело увильнув от разговора о лихорадке, хлопнул в ладоши, громко рассмеялся. А она дрожала, лежа под пологом.
– Где Корал?
– Она там, с полицейским, – сказала миссис Феллоуз.
– Я думал, дочка меня встретит, – сказал он, бесцельно шагая по маленькой, неуютной комнате среди разбросанных распялок для обуви, и вдруг до него дошло. – С полицейским? С каким полицейским?
– Он пришел вчера вечером, и Корал позволила ему заночевать на веранде. Она говорит, он кого-то ищет.
– Вот странно! Ищет – здесь?
– Он не просто полицейский. Он офицер. Его люди остались в деревне. Так Корал говорит.
– Ты бы встала, – сказал он. – Понимаешь… Этим молодчикам нельзя доверять. – И добавил, не очень уверенно: – Она ведь еще ребенок.
– Но у меня был приступ, – простонала миссис Феллоуз. – Самочувствие ужасное.
– Все будет в порядке. Просто ты перегрелась на солнце. Не волнуйся – теперь я дома.
– Так болела голова. Ни читать не могла, ни шить. А тут еще этот человек…
Ужас всегда стоял у миссис Феллоуз за плечами; усилия, которые она прилагала, чтобы не оглядываться, измучили ее. Она только тогда могла смотреть в лицо своему страху, когда облекала его в конкретные формы – лихорадка, крысы, безработица. Реальная угроза – смерть на чужбине, с каждым годом подкрадывающаяся к ней все ближе и ближе, – была под запретом. Уложат вещи, уедут, а она будет лежать в большом склепе на кладбище, куда никто никогда не придет.
Он сказал:
– Что ж, надо пойти поговорить с этим полицейским. И, сев на кровать, положил руку ей на плечо. Кое-что общее у них все же было – что-то вроде застенчивости.
Он рассеянно проговорил:
– Этот итальяшка, секретарь хозяина, приказал…
– Что приказал?
– Долго жить. – Капитан Феллоуз почувствовал, как напряглось ее плечо; она отодвинулась от него к стене. Он коснулся запретного, и связующая их близость порвалась – он не понял почему. – Болит голова, милая?
– Пойди поговори с ним.
– Да, да. Сейчас пойду. – И не двинулся с места: дочь сама появилась в дверях.
Она стояла на пороге, очень серьезная, и глядела на них. Под ее взглядом, полным огромной ответственности за родителей, отец превратился в мальчишку, на которого нельзя положиться, мать – в призрак. Кажется, дунешь, и призрак исчезнет – нечто невесомое, пугливое. Корал была еще девочка лет тринадцати, а в этом возрасте мало чего боишься – не страшны ни старость, ни смерть, ни многие другие напасти: змеиный укус, лихорадка, крысы, дурной запах. Жизнь еще не добралась до нее; в этой девочке была ложная неуязвимость. Но она уже успела усохнуть – все было на месте и в то же время как бы только прочерчено тоненькой линией. Вот что делало с ребенком солнце – высушивало до костей. Золотой браслет на худеньком запястье был похож на замок, запирающий парусиновую дверцу, которую можно пробить кулаком. Она обратилась к отцу:
– Я сказала полицейскому, что ты вернулся.
– Да, да, – сказал капитан Фоллоуз. – Что ж ты не поцелуешь старика отца?
Церемонным шагом она перешла комнату и запечатлела традиционный поцелуй на его лбу – он почувствовал, что поцелуй безразличный. Не тем голова у нее была занята. Она сказала:
– Я говорила кухарке, что мама не выйдет к обеду.
– Ты бы попыталась встать, милая, – сказал капитан Феллоуз.
– Зачем? – спросила Корал.
– Ну, все-таки…
Корал сказала:
– Мне надо поговорить с тобой наедине. – Миссис Феллоуз шевельнулась под пологом – показать, что она еще здесь. Только бы знать, что Корал обставит как следует ее последний путь. Здравый смысл – качество ужасающее, она никогда не обладала им; ведь это здравый смысл говорит: «Мертвые не слышат», или: «Она уже ничего не чувствует», или: «Искусственные цветы практичнее».
– Я не понимаю, – чувствуя неловкость, сказал капитан Феллоуз, – почему маме нельзя знать.
– Она не встанет. Она только испугается.
У Корал – он уже привык к этому – на все имелся готовый ответ. Она всегда говорила обдуманно, всегда была готова ответить. Но иной раз ее ответы казались ему дикими… В их основе лежала только та жизнь, которую она знала, – жизнь здесь. Болота, стервятники в небе – и ни одного сверстника, если не считать деревенских ребятишек со вздутыми от глистов животами; они как нелюди – едят тину с берега. Говорят, дети сближают родителей, и, право, ему не хотелось оставаться с этой девочкой с глазу на глаз. Ее ответы могут завести его бог знает куда. Сквозь полог он нащупал украдкой руку жены, чтобы почувствовать себя увереннее. Эта девочка – чужая в их доме. Он сказал с наигранной шутливостью:
– Ты нас запугиваешь?
– По-моему, – вдумчиво проговорила девочка, – ты-то во всяком случае не испугаешься.
Он сказал, сдаваясь и сжимая руку жены:
– Ну что ж, милая, наша дочь, кажется, уже решила…
– Сначала поговори с полицейским. Я хочу, чтобы он ушел. Он мне не нравится.
– Конечно, пусть тогда уходит. – Капитан Феллоуз засмеялся глухим, неуверенным смешком.
– Так я ему и сказала. Говорю: вы пришли поздно, и мы не могли не предложить вам гамака на ночь. А теперь пусть уходит.
– Но он не послушался?
– Он сказал, что хочет поговорить с тобой.
– Это он здорово придумал, – сказал капитан Феллоуз. – Здорово придумал. – Ирония – его единственная защита, но ее не поняли. Здесь понятно только самое очевидное – например, алфавит, или арифметическое действие, или историческая дата. Он отпустил руку жены и следом за дочерью неохотно вышел на полуденное солнце. Полицейский офицер навытяжку стоял перед верандой: неподвижная оливкового цвета фигура. Он и шагу не сделал навстречу капитану Феллоузу.
– Ну-с, лейтенант? – весело сказал капитан Феллоуз. Ему вдруг пришло в голову, что с полицейским у Корал больше общего, чем с отцом.
– Я разыскиваю одного человека, – сказал лейтенант. – По имеющимся сведениям он должен находиться в этом районе.
– Не может он здесь быть.
– Ваша дочь говорит то же самое.
– Она все знает.
– Его разыскивают по тяжкому обвинению.
– Убийство?
– Нет. Государственная измена.
– О-о! Измена, – сказал капитан Феллоуз, сразу теряя всякий интерес. Измены теперь дело обычное, как мелкая кража в казармах.
– Он священник. Я полагаю, вы сразу сообщите нам, если увидите его. – Лейтенант помолчал. – Вы иностранец, живете под защитой наших законов. Мы надеемся, что вы должным образом отплатите нам за наше гостеприимство. Вы не католик?
– Нет.
– Так я могу полагаться на вас? – сказал лейтенант.
– Да.
Лейтенант стоял на солнце как маленький, темный, угрожающий вопросительный знак. Весь его вид говорил, что от иностранца он не примет даже предложения перейти в тень. Но от гамака-то он не отказался. Наверно, рассматривал это как реквизицию, подумал капитан Феллоуз.
– Стаканчик минеральной воды?
– Нет, нет, благодарю вас.
– Ну что ж, – сказал капитан Феллоуз. – Ничего другого я вам предложить не могу. Ведь так? Потребление алкогольных напитков – государственная измена.
Лейтенант вдруг круто повернулся, словно вид иностранцев претил ему, и зашагал по тропинке в деревню; его краги и кобура поблескивали на солнце. Мистер Феллоуз и Корал видели, как, отойдя на некоторое расстояние, лейтенант остановился и плюнул. Ему не хотелось показаться невоспитанным, и, только решив, что теперь уже никто не заметит, он облегчил душу, вложив в этот плевок всю свою ненависть и презрение к чужому образу жизни, к благополучию, прочности существования, терпимости и самодовольству.
– Не хотел бы я с таким столкнуться на узкой дорожке, – сказал капитан Феллоуз.
– Он, конечно, не верит нам.
– Они никому не верят.
– По-моему, – сказала Корал, – он почуял что-то неладное.
– Они везде это чуют.
– Понимаешь, я не позволила ему устроить здесь обыск.
– Почему? – спросил капитан Феллоуз и тут же легкомысленно перескочил на другое: – Как же ты это ухитрилась?