Читаем без скачивания Из жизни начальника разведки - Леонид Шебаршин

На проводе Кабул, слышимость прекрасная, линия надежно защищена и позволяет вести секретные переговоры.

Ревин кратко докладывает обстановку. Ночью Кабул был обстрелян пятью реактивными снарядами, есть жертвы. В Логаре продолжаются ожесточенные бои между отрядами Хекматияра и бандами Исламского общества. Обстановка вокруг Хоста ухудшается. Дорога на север открыта, колонны грузовиков проходят из Хайратона в Кабул. В общем, существенных изменений нет.

— Как чувствует себя Доктор (так в своем кругу мы называем президента Наджибуллу)?

— Доктор сердит на нас. Он хочет, чтобы Москва депортировала Гулябзоя, Карваля и других заговорщиков, ему непонятно, почему мы этого не делаем.

Весной в Кабуле министр обороны Танай пытался совершить государственный переворот. В ходе ожесточенных непродолжительных боев заговорщики были сокрушены, Танай бежал из Кабула. Бывший министр внутренних дел Гулябзой к тому времени уже находился в Москве в качестве посла Афганистана. В Москве же проездом и, видимо, не случайно находился один из лидеров халькистского крыла партии «Ватан» Карваль. Опираясь на материалы следствия, свидетельствующие о прямом участии Гулябзоя и Карваля в заговоре, Наджибулла настойчиво требовал их выдачи. Советских войск в Афганистане нет; президент сумел сдержать натиск оппозиции, сорвать попытку переворота, сосредоточить в своих руках власть. Он волен в своих решениях — Гулябзою и Карвалю грозит смертная казнь. Возможно, еще два-три года назад к этим гостям Москвы пришли бы незнакомые им, молчаливые люди, усадили в автомашины с затененными стеклами и в ночное время отвезли на аэродром в Чкаловском, где стоял бы с прогретыми двигателями самолет на Кабул. Могли бы в наших душах шевелиться всякого рода сомнения: живые люди, да и Гулябзой для нас не один из безликого множества — в 1979 году советская разведка спасла его от неминуемой расправы. Смертный приговор тогда вынес ему Хафизулла Амин, и мы его прятали в Кабуле от преследователей. Все это мы могли бы вспомнить, но тем не менее повезли бы Гулябзоя на суд и расправу и каялись бы потом, поминали бы нашего друга-пуштуна. Время изменилось!

Прошу Ревина убедить Доктора, что его требование нерезонно и невыполнимо. Кажется, в Кабуле трудно понять, что происходит в Москве. Доктор весьма умен, но и он не может осознать, что его друзья в Советском Союзе стремительно утрачивают позиции. Американцы требуют его головы — советское руководство не сможет им отказать. Поупрямится для приличия и сдастся.

Сообщаю, что скоро в комитетах Верховного Совета будет рассматриваться вопрос о помощи Афганистану на 1991 год. Демократы попытаются сбивать Верховный Совет с толку. С одной стороны — они, с другой — американцы. Наши предложения об оказании помощи должны быть хорошо обоснованы.

Какие-то умники из аппарата ЦК придумали в свое время скользкий термин «интернациональный долг»: Советская Армия выполняла в Афганистане «интернациональный долг». Если Наджибулла падет, пламя войны перекинется на советскую Среднюю Азию. Речь идет не об абстракциях, а о государственных интересах страны.

Сможет ли Ревин дать понять Наджибулле, что ему не следует рассчитывать на помощь и поддержку с Севера, даже если они будут обещаны?

Ревин обещает прислать свои предложения, обсудив их с послом Б. Н. Пастуховым.

Тут же докладываю о разговоре с Кабулом Крючкову. Говорю, что сейчас надо дать Наджибулле как можно больше военной техники, боеприпасов, помочь ему создать запасы для продолжения войны, ибо скоро советская сторона бросит своего союзника, а американцы, пакистанцы, сау-диты не откажутся от своих целей в Афганистане, и поток оружия оппозиции не иссякнет.

— Запасы создавать надо, вы правы. А насчет поддержки мы еще посмотрим… Да-а-а, и Гулябзоя с Карвалем, конечно, отдавать нельзя.

Мне прекрасно известно, что Крючкова одолевают сомнения, сможем ли мы поддержать Наджибуллу, и что он сделает все возможное, чтобы наша помощь не прекращалась. У разведки на этот счет иллюзий нет.

— Кстати, — говорит Владимир Александрович, — я еще раз прошу вас внимательно посмотреть дело «Рината». Вы его помните? Калугин тогда предал ценного агента. Как мы не оценили своевременно? Проанализируйте, это не было ошибкой Калугина.

— Хорошо, будет сделано.

Ничего не может быть сделано. Я уже неоднократно читал довольно неряшливую кипу материалов. Там много пробелов, которые в 1977 году восполнялись телефонными переговорами между Москвой и Прагой. Никто не догадался (или не захотел?) зафиксировать эти переговоры на бумаге. Калугин консультировал чехословаков в довольно запутанной оперативной ситуации, по его совету они выдворили в США агента, который показался Калугину двойником, и агент угодил за решетку. Доказать, что Калугин совершил это с умыслом, а не по легкомыслию, мне кажется невозможным. Я уже говорил об этом председателю. Тем не менее он вновь и вновь вспоминает об этом деле.

Калугин мне глубоко несимпатичен. Поссорившись с властью, которая не оценила его «выдающихся» качеств и отправила в отставку, он наносит удары по разведке, рассказывает всяческие небылицы, не щадит товарищей. И с властью он поссорился только тогда, когда она ослабла. Но… из дела «Рината» ничего не вытянешь, и на Калугина можно повесить самое большее — некомпетентность.

Разговор с председателем окончен, в приемной погас красный огонек, и с докладом заходит начальник Управления «С» Юрий Иванович Дроздов. Управление «С» организует и ведет нелегальную разведку в отличие от других подразделений, которые работают с легальных позиций. У новичков в госбезопасности столь странное на первый взгляд деление на легальное и нелегальное вызывает недоумение: разве не вся разведка за рубежом действует нелегально, в нарушение иностранных законов? О какой же легальности может идти речь? Названия, как и многое в нашей службе, условны и сложились исторически. Легальная резидентура действует под прикрытием советских учреждений, официально присутствующих в иностранном государстве. Это может быть посольство, торгпредство, представительство при международной организации, корпункт, отделение советского академического института или внешнеторгового объединения. У сотрудника разведки ГРУ или КГБ, работающего в одном из этих учреждений, советский паспорт, и, как каждый советский человек, он находится на подозрении у местной контрразведки.

Иное дело — нелегал. У него безупречные иностранные документы, причем не поддельные, а полученные законным путем, реальная, поддающаяся проверке биография, солидная профессия — он может быть врачом, инженером, бизнесменом, художником. У этого человека две параллельные жизни: лет десять — пятнадцать назад в одной жизни Федоров, скажем, заканчивал институт иностранных языков в Москве, а в другой — некто Рэнсом работал клерком в отделении канадской фирмы в Сингапуре. Где-то в то время фирма лопнула, и молодой Рэнсом отправился на поиски счастья в Иран, где и скончался от какой-то азиатской болезни, а Федоров, который в дальнейшем станет Рэнсомом, осваивает азы разведывательной науки под крылом Управления «С». Канадец Рэнсом холост. Его друзья с военно-морской базы США частенько по этому поводу подтрунивают, да и сам он не прочь над собой пошутить — не везет-де с женщинами. Рэнсом-Федоров — нежный муж и любящий отец, в подмосковном городке его ждет семья. Раз в год он покидает своих американских друзей и уезжает в командировку по делам фирмы, несколько раз меняет по дороге документы и, наконец, ненадолго оказывается со своими близкими. И, разумеется, с коллегами из Управления «С» — отчет, инструкции, новые средства связи. Возможно, на обратном пути Федоров-Рэнсом сделает короткую остановку в курортном европейском городке, проедет на арендованной машине по живописным окрестностям и изымет из тайника под опорой моста или в расщелине между камнями то, что нужно ему для работы, — портативный радиопередатчик, неотличимый от обычного приемника, блокнот для тайнописи, пачку наличных денег… Через пару дней Рэнсом угощает старых американских друзей с базы и рассказывает о своем путешествии. Он абсолютно вне подозрений.