Читаем без скачивания В краю солнца - Тони Парсонс

Когда я вернулся в бар, Фэррен и Бэкстер пожимали друг другу руки.

— Мы оба озолотимся! — объявил Бэкстер, перекрикивая музыку. Он поднялся, чтобы обнять Фэррена, и опрокинул ногой столик с пивом и непомерно дорогим фруктовым соком.

Внезапно я узнал играющую песню — Highway To Hell группы AC/DC.

Когда я ушел из бара, казалось, что на улице уже раннее утро, но на пляже Най — Янг стояла скорее поздняя ночь, и все давным–давно спали.

В доме Ботенов свет не горел. В нашем оставили зажженной одну лампу — специально для меня. Как можно тише я закатил мотоцикл в сарай и остановился в лунном сиянии, вдыхая чистый воздух, в котором чувствовался едва заметный серный запах мангровых деревьев, и слушая пчелиное жужжание далекого транспорта.

Я все еще плохо знал наш новый дом, поэтому шел в темноте, ведя по стене рукой. Деревянные панели под моей ладонью были прохладными и гладкими на ощупь, и это почему–то успокаивало. В спальне я быстро разделся, не включая свет, и устроился рядом с Тесс. Она что–то пробормотала, прижалась ко мне, и я зарылся лицом ей в волосы.

— Хороший выдался день? — тихо спросил я.

— Тут все дни хорошие. А у тебя как? Успел с кем–нибудь подружиться?

— Есть там один англичанин. Джесси. Довольно самовлюбленный паренек, но он мне нравится.

Я не стал ей рассказывать ни о гиббоне, ни об австралийце, который пытался задушить моего босса, ни о девочке–мусульманке на мотоцикле. Я мечтал, чтобы все дни и правда были хорошими, хотя понимал: есть много такого, о чем лучше молчать, если я хочу сохранить ее улыбку. А я хотел этого больше всего на свете.

— Не забудь поговорить с Фэрреном о наших визах, — сонно пробормотала Тесс. — О разрешении на работу и прочих формальностях.

— Тесс…

— Что?

— Ничего. Спи, ангел.

Вскоре я почувствовал, как она погрузилась в сон, однако сам долго не мог уснуть. Я лежал рядом с женой, уткнувшись лицом ей в волосы, и слушал гул мотоциклов в необъятной дикой ночи.

4

Шум мотора разбудил меня после восхода солнца.

Прямо за окном спальни тарахтел автомобиль, медленно двигаясь задом по узкой дороге.

— Наверное, кто–то ошибся адресом, — сказал я Тесс, натягивая джинсы. И вышел на крыльцо.

В кузове пикапа громоздилась невозможно высокая, выше кабины, гора пластиковых бутылок с водой, упакованных в большие поддоны. Обычное зрелище на Пхукете — перевозка грузов, противоречащая всем мыслимым законам, особенно закону гравитации. Шофер, сосредоточенно наморщив лоб, пытался объехать банановое дерево.

Господин и госпожа Ботен вышли проверить, в чем дело. Я посмотрел на них с улыбкой, надеясь, что они во всем разберутся, но госпожа Ботен только крикнула что–то шоферу — наверное, велела осторожнее обращаться с банановым деревом: грузовик уже оборвал с него несколько мясистых, все еще блестящих от дождя листьев.

Тесс вышла из дома, заправляя футболку в шорты. Шофер, видимо, ее узнал: высунулся из окна, протянул ей счет и ткнул пальцем, где подписать.

— Мне столько не нужно! — сказала жена строгим тоном учительницы: в Англии она работала в школе. — Я столько не заказывала!

Воду поставляли в больших, завернутых в целлофан упаковках из шести полуторалитровых бутылок. В одном картонном поддоне таких упаковок помещалось с десяток, самих же поддонов было столько, что и не сосчитать.

— Похоже, от жажды мы теперь не умрем, — с улыбкой заметил я.

Тесс метнула на меня испепеляющий взгляд и вырвала из рук шофера счет. Он что–то настойчиво говорил ей на своем языке, а она стояла перед ним с решительным видом и пристально смотрела на бумагу.

— Мне это не прочитать, — сказала Тесс. — Здесь все по–тайски.

Рори и Кива медленно вышли из дома, еще в пижамах, еще взъерошенные со сна, и тоже уставились на пикап.

— Я заказывала двадцать упаковок по шесть бутылок, — объясняла Тесс шоферу, — а не двадцать этих… как их…

— Поддонов, — подсказал я.

Страсти накалялись. Соседи подошли поближе, чтобы помочь, а может, просто не хотели ничего упустить. Господин Ботен взглянул на счет и задумчиво кивнул:

— Он прав: вы заказали много воды.

Госпожа Ботен больше беспокоилась за Тесс.

— Джай йен, — промолвила она. — Джай йен. Сохраняйте холодное сердце.

Мы с Тесс переглянулись. Мы никогда не слышали о «джай йен». И выражение, и само понятие были нам незнакомы. Там, откуда мы приехали, считалось, что сердце должно быть горячим. Но в Таиланде проповедовали другое. В Таиланде проповедовали джай йен.

Госпожа Ботен взяла Тесс за руку и, улыбаясь и ласково поглаживая ее по плечу, принялась рассказывать ей о преимуществах холодного сердца.

— Ну хорошо. — Тесс коротко кивнула шоферу. — Признаю свою ошибку. Извините.

— Прекрасно, — отозвалась госпожа Ботен.

Мы сохранили холодное сердце и оставили воду себе. Соседи и сразу подобревший шофер помогли нам разгрузить пикап. Я переставил мотоцикл в сторону, и мы сложили поддоны в сарае, который служил мне гаражом.

— Май пен рай, — утешала старая тайка мою жену. — Ничего страшного. Вода не испортится. Все хорошо, все хорошо.

Когда мы разгрузили пикап, госпожа Ботен повела Тесс и детей завтракать. Я остался с господином Ботеном, который стоял во дворе и дымил сигаретой: в доме курить ему не разрешалось. Где–то над морем рокотал гром и сверкали молнии. Небо затягивали грозовые тучи.

— Опять будет дождь? — спросил я.

Господин Ботен внимательно поглядел на небо и глубоко затянулся.

— Дождя не было со вчерашнего дня.

Я задумался над этим наблюдением, гадая, что оно может означать. Какое–то время мы оба молча смотрели на небо.

— На сколько вы останетесь? — спросил господин Ботен.

— Что? — потрясенно переспросил я.

«Дикая пальма» арендовала дом на год, и Фэррен с улыбкой сообщил мне, что господин Ботен потребовал половину суммы вперед. Но я знал, что сосед спрашивает не об аренде и не о деньгах.

— Интересно, на сколько вы останетесь, — повторил он, хотя на этот раз его слова звучали скорее как мысли вслух, чем как вопрос.

— Мы остаемся насовсем, — ответил я. — В Англию мы возвращаться не собираемся. Там нам делать нечего.

Я твердо верил в то, что говорил, однако господина Ботена мне убедить не удалось. Он улыбнулся, вежливо и немного смущенно, как будто слышал все это уже много раз, и принялся с большим интересом разглядывать свою самокрутку.

«Я здесь живу, — подумал я. — Это теперь мой дом».