Читаем без скачивания Агент Коминтерна - Евгений Матонин

Привезенный Гертой паспорт Тито снова забраковал. Когда она возвращалась в Югославию, он вручил ей партийные документы, привезенные им из Москвы, а также просьбу передать ему еще один паспорт. Как рассказывала Герта много лет спустя, некоторые из документов они свернули в тонкие трубочки, положили их в презерватив, который умудрились спрятать в тюбиках с зубной пастой.

В январе 1940 года в Стамбул еще с одним паспортом для Тито прибыл из Загреба сочувствующий коммунистам адвокат Владимир Велебит. Потом из Москвы приехал Копинич, который по решению Коминтерна должен был устроить в Загребе радиоцентр для постоянной связи с Москвой. Тито поручил Велебиту помогать Копиничу, а сам все-таки решил возвращаться в Югославию с канадским паспортом.

Он купил билет первого класса на пароход «Граф Савойский», который шел по маршруту из Неаполя в США. Однако сам, путая следы, поехал в Неаполь поездом, проходившим через Загреб. В Загребе он незаметно вышел из поезда. Это произошло 13 марта 1940 года, и, как вспоминал сам Тито, через несколько дней он прочитал в газетах, что пароход «Граф Савойский» был остановлен в Гибралтаре. Английские власти пытались обнаружить на нем некоего советского шпиона, который направлялся в Канаду[52]. Британские спецслужбы тоже не зря ели свой хлеб. «Но я в то время уже сидел в Загребе», — не без самодовольства говорил Тито.

В Загребе он в очередной раз поменял свою «легенду» — превратился в инженера Славко Бабича. Инженер Бабич жил в фешенебельном районе города со своей молодой женой Марией Шарич (это имя использовала Герта Хаас), прекрасно одевался, носил на левой руке тяжелый перстень, посещал самые модные и дорогие рестораны и разъезжал по городу на небольшом «форде», который был куплен для нужд ЦК КПЮ. Тито органично сливался с буржуазной средой и делал это явно не без удовольствия.

Он наверняка чувствовал себя «на переднем крае» борьбы гораздо лучше, чем «среди своих» в Москве. Здесь все было проще. Не надо было каждый день отчитываться о своих отношениях с товарищами и ждать, пока за тобой придут. А если и возникала такая опасность, то от явных врагов.

Весной 1940 года в Европе закончилось затишье, установившееся после захвата Польши. За это затишье Вторую мировую войну даже называли «странной». Однако 9 апреля немцы высадили десант в Дании и Норвегии. Дания была захвачена за сутки, а в Норвегии бои продолжались до июня. КПЮ в оценке этих событий полностью следовала в русле указаний Коминтерна. «Пожар империалистической войны распространился и на Скандинавию, — писала загребская газета «Коммунист» 2 мая 1940 года. — Кто же несет ответственность за все несчастья, за все ужасы, которые испытывает миролюбивый народ Норвегии?.. Главные виновники — это империалисты Лондона и Парижа»[53]. Еще через неделю Германия перешла в наступление против Франции, Бельгии и Голландии. Через шесть недель Франция запросила перемирия, а немцы вошли в Париж.

Впрочем, Тито весной и летом 1940 года интересовала не столько «большая политика», сколько организация подпольной партийной работы. Вместе с Гертой Хаас он ездил по всей Югославии, участвуя в конференциях, собраниях, совещаниях. В мае в Югославию приехал Копинич, который в переписке с Москвой фигурировал под псевдонимом «товарищ Воздух». Уже в начале июня в Загребе под руководством Копинича заработала радиостанция, и с Москвой установлена круглосуточная связь.

Когда Тито вернулся в Югославию, руководство партии обсуждало вопрос о зарплатах лидерам КПЮ. До этого ответственные партработники получали 2 тысячи динаров в месяц, что составляло зарплату учителя. Тито предложил, чтобы зарплата члена Политбюро увеличилась до 3 тысяч. Члены Политбюро спросили Тито, сколько, по его мнению, должен получать он сам как глава партии (хотя пока еще официально не назначенный на эту должность). Он назвал цифру в 6 тысяч динаров в месяц, и с ней все согласились.

К весне 1940 года югославское правительство стало склоняться к нормализации отношений с Советским Союзом. Главное причиной этого были сложные отношения с Италией. В Белграде по-прежнему опасались нападения итальянцев. Зимой начались советско-югославские экономические переговоры, a 11 мая был подписан договор о торговле и мореплавании.

В ходе этих переговоров югославы дали понять, что были бы не против, если бы Москва оказала им помощь оружием и военными материалами, а также изучили вопрос о поддержке Белграда в случае нападения на Югославию Италии и Германии. В Москве согласились подумать, но только после установления дипломатических отношений между двумя странами. Югославам пришлось согласиться.

24 июня 1940 года дипломатические отношения были установлены.

В Риме и Берлине этот шаг югославов вызвал раздражение. Правительству Цветковича — Мачека пришлось маневрировать. Оно показательно разогнало митинги и демонстрации в поддержку сближения с Москвой и запретило создание «Общества друзей СССР». Положение коммунистов сближение с Москвой не изменило. Они по-прежнему находились в глубоком подполье. Впрочем, численность компартии по сравнению с предыдущими годами несколько увеличилась: она составляла уже 6,5 тыс. человек, а в рядах Союза коммунистической молодежи насчитывалось 18 тыс. членов.

Тито все лето готовил проведение V съезда КПЮ, который должен был бы утвердить новое руководство партии во главе с ним. Разумеется, для этого требовалось получить добро Коминтерна. Однако в Москве эту идею не поддержали. По мнению руководителей Коминтерна, в случае проведения съезда было бы трудно соблюсти необходимую конспирацию и избежать ареста руководства партии. Вместо съезда Тито предлагалось провести конференцию. Эти рекомендации, отправленные из Москвы 15 октября 1940 года, имели для самого Тито важнейшее значение. Впервые в официальном документе Коминтерна он был назван секретарем ЦК КПЮ, то есть руководителем партии.

Конференцию решили провести в доме учителя французского языка в селе Дубравы, под Загребом. Тито арендовал его на шесть месяцев.

V конференция КПЮ работала с 19 по 23 октября. Ее открыл Тито. Присутствовали 105 человек, а с техническим персоналом — 110[54]. Тито представил «нашего гостя» — Иосипа Копинича. Он находился на конференции в качестве очень важной персоны — представителя Коминтерна — и передал делегатам самые лучшие пожелания от Димитрова. В «зале», где проходило заседание, висели портреты Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина. Никому из делегатов в целях конспирации не разрешалось покидать дом, пока конференция не закончится. Исключение было сделано только для Тито и Герты…

В своем докладе Тито осудил как «британских и французских империалистов» за их роль в «развязывании войны», так и «верных слуг капитализма» социал-демократов. Еще больше досталось от него югославскому правительству — за то, что оно недостаточно решительно оказывает отпор немецкому и итальянскому фашизму. «Народы Югославии, — сказал Тито, — не хотят быть рабами немецкой и итальянской олигархии».

Тито предупредил об опасности троцкизма, который, по его словам, представляет собой уже «не идеологическое движение, а заговор предателей». Уделил он место и «моральному облику коммуниста». Тито заявил, что коммунист не должен пьянствовать — не только потому, что это недостойно члена партии, но и потому, что в таком состоянии он может выдать партийные тайны. Он закончил свое выступление призывами: «Да здравствует наш великий вождь и учитель товарищ Сталин!» и «Да здравствует его верный ученик и соратник Димитров, руководитель Коминтерна!». Это был, наверное, единственный или один из редчайших случаев в истории, когда подобные здравицы в честь «вождя народов» повисли почти в гробовой тишине. Делегаты не аплодировали, так как соблюдали конспирацию.

Конференция избрала ЦК КПЮ из 22 членов и 16 кандидатов, а также Политбюро из 7 человек. В него вошли Кардель, Джилас, Ранкович, Франц Лескошек, Раде Кончар (секретарь ЦК КП Хорватии), черногорский коммунист Иван Милутинович и, наконец, сам Тито — в качестве генерального секретаря.

Руководители партии «титовского призыва» были значительно моложе его самого — на десять, а то и на двадцать лет. Неудивительно, что они часто называли Тито «Старый» (другой вариант перевода — «Старик»). Эта «партийная кличка» сохранилась за ним на всю его долгую жизнь.

Об итогах конференции он подробно проинформировал Димитрова. «От имени трудящихся Югославии мы приветствуем в твоем лице славную, непобедимую большевистскую партию, свергнувшую на 1/6 земного шара капиталистическое рабство и под твоим мудрым руководством осуществившую вековые чаяния всех угнетенных — коммунизм», — писал он[55].

Дни 19–23 октября 1940 года стали для Тито триумфальными. Наконец-то он добился того, к чему стремился, — поста руководителя партии. Он стал генеральным секретарем не в 1937-м, не в 1939-м, как он сам об этом говорил, а только осенью 1940 года, когда на это согласилась Москва. Хотя и в этом вопросе существует еще много неясностей.