Читаем без скачивания Фрэнсис Скотт Фицджеральд - Алан Кубатиев

ФСФ прекрасно знал эти места, эти дома и их владельцев; декорации «Великого Гэтсби» списаны с натуры, историки легко привяжут их к реально существовавшим особнякам и усадьбам. Вандербильты, Морганы, Уитни, Пратты, Херсты – все они строили на Золотом Берегу свои фешенебельные дома, замки в средневековом и восточном стиле, со вкусом и без, и во многих из них Фицджеральд бывал, как один из тех гостей, список которых в романе приведен с жестокой насмешкой. Рассказчик, Ник Каррауэй, долго держится в стороне от этой жизни, хотя живет рядом с дворцом Гэтсби – в «крытой толем хибарке» со служанкой-финкой, стареньким «доджем» и возможностью, «помимо вида на море, наслаждаться еще и видом на кусочек чужого сада и приятным сознанием непосредственного соседства миллионеров – все за восемьдесят долларов в месяц». Пролог служит еще и для того, чтобы утвердить сходство автора и героя-повествователя: оба молоды, оба южане, оба учились в университетах «лиги плюща», оба усердно работают, стараясь добиться успеха и независимости. Но чем дальше, тем очевиднее сходство автора и с главным героем, Джеем Гэтсби, особенно в самых фатальных событиях их биографии. ФСФ отдает Гэтсби службу в армии, хотя и куда более примечательную, чем его собственная. Он отдает ему встречу Бедного Офицера («Младший лейтенант Фицджеральд! – Сэр! Есть, сэр!») с Богатой Девушкой и свою отчаянную борьбу за богатство любой ценой, которое должно купить ее интерес и любовь к нему.

Подобно Нику, Фицджеральд, правда, намного раньше поддался соблазну восхитительно легкой и внешне безмятежной жизни; но богатых он не обожествлял – здесь сходство с Гэтсби нарушается. «Век джаза» уводил его все глубже в один из своих мучительных конфликтов: женщина, которую он любил, обрекала его жить ради всего, что он, в сущности, презирал. Повторим – других героинь у ФСФ не было.

Вот и родственница Ника, Дэзи Бьюкенен, та самая Богатая Девушка, и ее подруга, профессиональная гольфистка Джордан Бейкер, с которой у Ника завязывается роман, – предательницы или жертвы.

Среди самых сильных сторон романа Фицджеральда – пейзажи. Утомительные нью-йоркские пригороды, начинающий становиться фешенебельным Лонг-Айленд и та самая «Долина Шлака» на полпути между Уэст-Эггом и Нью-Йорком. Больше всего она напоминает «Бесплодную землю» (Waste Land), поэму Т. С. Элиота, которая, кстати, уже была напечатана в 1922-м. «Бесплодные скитания под знаком неизбежного возмездия за растрату жизни» (В. Муравьев [6, 162]), упоминания о Тримальхионе, которого все время вспоминает и ФСФ, – перекличка сознаний выдающихся авторов века, родственных в ощущении времени. Гигантский пустырь, вывал серого шлака, отделяющий приморский поселок миллионеров от Нью-Йорка, постоянное напоминание о прахе и аде[27].

Над Долиной Шлака с рекламного щита смотрят глаза доктора-офтальмолога, чей бизнес уже давно закрылся. «Глаза доктора Эклберга, голубые и огромные – их радужная оболочка имеет метр в ширину. Они смотрят на вас не с человеческого лица, а просто сквозь гигантские очки в желтой оправе, сидящие на несуществующем носу».

Долина Шлака – это место встречи со смертью. Тут погибает Миртл Уилсон, любовница Тома Бьюкенена, кинувшаяся к автомобилю Тома, который гнала его рыдающая жена Дэзи, а рядом сидел Джей Гэтсби.

Глаза доктора Эклберга заменяют жителям Долины Шлака взор Бога – другого у них нет. Обезумевший после смерти жены, раздавленный доказательством ее неверности, мистер Уилсон шепчет соседу-греку:

– Я поговорил с ней… сказал ей, что меня она может обмануть, но Господа Бога не обманет. Я подвел ее к окошку. – Он с трудом поднялся и, подойдя к окну, приник к стеклу лбом. – Подвел и говорю: Господь, Он все знает, все твои дела. Меня ты можешь обмануть, но Господа Бога не обманешь.

И тут Михаэлис, став рядом, заметил, куда он смотрит, и вздрогнул – он смотрел прямо в огромные блеклые глаза доктора Т. Дж. Эклберга, только что выплывшие из редеющей мглы.

Фицджеральда-сатирика мы узнаем, читая набросанный Ником список гостей, съезжавшихся на шумные пиршества у Гэтсби, их имена почти по-твеновски пародийны, куски биографий еще фантастичнее в своей обыденности – от профессиональных светских львов и львиц до явных паразитов:

Из театрального мира бывали Гас Уэйз, и Орэйс О’Донован, и Лестер Майер, и Джордж Даквид, и Фрэнсис Булл. Кроме того, приезжали из Нью-Йорка Кромы, и Бэкхиссоны, и Денникеры, и Рассел Бетти, и Корриганы, и Келлехеры, и Дьюары, и Скелли, и С. В. Белчер, и Смерки, и молодые Квинны (они тогда еще не были в разводе), и Генри Л. Пельметто, который потом бросился под поезд метро на станции «Таймс-сквер».

У Гэтсби сомнительная репутация среди элиты Лонг-Айленда, но это его нимало не заботит: «…то общество, которое пользовалось гостеприимством Гэтсби, любезно платя хозяину тем, что ровным счетом ничего о нем не знало». Богатство его еще сомнительнее, но это не мешает ему быть Тримальхионом Лонг-Айленда. На другой стороне залива живет Дэзи Бьюкенен, которую Гэтсби встретил и полюбил еще во время войны и которая досталась другому, богатому и беспечному плейбою.

В мирное время эта встреча никогда не состоялась бы, но тогда, в Луисвилле, он был молодым офицером и, стало быть, на время – джентльменом. Дэзи «была первой «девушкой из общества» на его пути… и Гэтсби с ошеломительной ясностью постигал тайну юности в плену и под охраной богатства, вдыхая свежий запах одежды, которой было так много, – а под ней была Дэзи, вся светлая, как серебро, благополучная и гордая, бесконечно далекая от изнурительной борьбы бедняков.

Не хочется думать, что война Гэтсби, храбрость, майорские погоны и боевые ордена – такая же фикция, как он сам. Выдуманную биографию он рассказывает Нику Каррауэю и показывает ему весьма сомнительную награду, которую таскает в кармане. Пару лекций для офицеров в Оксфордском университете он выдает за обучение, но ему хватает мужества признаться во лжи. Дэзи уже давно замужем за Томом Бьюкененом, великолепным бездельником, игроком в поло и выпускником Йеля, озабоченным судьбой белой расы.

Гэтсби при помощи Каррауэя вновь встречается с Дэзи. Но зачем эта встреча и все, что последует за нею?

– Вы слишком многого от нее хотите, – рискнул я заметить. – Нельзя вернуть прошлое.

– Нельзя вернуть прошлое?! – недоверчиво воскликнул он. – Почему нельзя? Можно!

Он тревожно оглянулся по сторонам, как будто прошлое пряталось где-то здесь, в тени его дома, и, чтобы его вернуть, достаточно было протянуть руку.

Смерть настигает и Гэтсби – от руки человека из Долины Шлака, Уилсона, мужа любовницы Тома Бьюкенена. Том Бьюкенен, по сути дела, направляет руку обезумевшего мистера Уилсона, пусть даже спасая Дэзи. Но Гэтсби все же дорог Нику – он вспоминает о нем с сожалением, и тем грустнее ему понимать, кто в конечном счете уничтожил Джея:

Они были беспечными существами, Том и Дэзи, они ломали вещи и людей, а потом убегали и прятались за свои деньги, свою всепоглощающую беспечность или еще что-то, на чем держался их союз, предоставляя другим убирать за ними.

Фицджеральд научился у Джозефа Конрада рассказывать через рассказчика, который наделен умом, характером и зоркостью. Каррауэй не сразу попадает под очарование своего нового знакомого: Гэтсби для него одновременно и любопытен, и заслуживает осуждения. Он почти всегда приятен, обаятелен, добр. ФСФ напоминает нам о его темной стороне, деля его, как стивенсоновского персонажа, на славного Гэтсби и мерзкого жирного мистера Вулфшима, гангстера с волосатыми ноздрями. Чем больше Ник узнает о Джее, тем труднее ему сделать окончательный вывод:

Джеймс Гетц – таково было его настоящее или, во всяком случае, законное имя. Он его изменил, когда ему было семнадцать лет… Вероятно, это имя не вдруг пришло ему в голову, а было придумано задолго до того. Его родители были простые фермеры, которых вечно преследовала неудача, – в мечтах он никогда не признавал их своими родителями. В сущности, Джей Гэтсби из Уэст-Эгга, Лонг-Айленд, вырос из его раннего, идеального представления о себе. Он был сыном божьим – если эти слова вообще что-нибудь означают, то они означают именно это, – и должен был исполнить предначертания Отца своего, служа вездесущей, вульгарной и мишурной красоте. Вот он и выдумал себе Джея Гэтсби в полном соответствии со вкусами и понятиями семнадцатилетнего мальчишки и остался верен этой выдумке до самого конца…

Вульгарность – розовый костюм, тысяча рубашек с монограммой, чудовищный автомобиль «цвета густых сливок» и нуворишеские интерьеры – сочетается с мальчишеской незрелостью. Однако для Фицджеральда важно еще и то, что «…Гэтсби… вырос из его раннего, идеального (платоновского) представления о себе». Гэтсби – это Америка, та самая «…единственная нация, которая гордится безрассудством, гордится своей Американской Мечтой…». Фицджеральд пристально и недобро всматривается в эту черту национального характера, тянущегося из «идеального представления о самом себе». Начав, казалось бы, вполне ностальгическое и романтичное любование бытом и нравами, писатель уходит далеко в душу своей страны.