Читаем без скачивания Жизнь в розовом свете - Людмила Бояджиева

— Ну… — Ди задержала крючок, припоминая прошлое. — Не всем так уж было сладко. Люди потеряли близких, родину, дом. Еще мыкались по свету беженцы, калеки. Вздыхала о прошлом разоренная и захваченная Советами Восточная Европа, искромсанный Берлин.

— Ах, Ди, я не о том! Несчастья всегда довольно, чтобы жить не просыхая от слез. Уверяю тебя, это значительно проще, чем противостоять мраку, сохранить в душе радость несмотря ни на что. Таких людей зачастую называют легковесными, поверхностными. Но к ним тянутся, как к лесному костру в зимнюю стужу. Агнес Палоши, например, просто не могла не танцевать. Когда кончилась война, ей исполнилось тринадцать. Она уже успела осиротеть, потерять дом и хлебнуть немало горестей из тех, о которых ты поминала. Но девочка танцевала! Двоюродная тетка, жившая в окрестностях Вены, забрала себе дочку погибшей в Будапеште сестры, хотя сама растила без мужа троих детей. Нищета жуткая — на всех детей две пары обуви и брюк жидкая похлебка каждый день.

Агнес и старшая шестнадцатилетняя Грета ходили по дворам с бубном и губной гармошкой. Думаешь те, кто кидал в окошко мелкую монетку, жили припеваючи? Куда там! Из подворотен несло тушеной капустой и едким мылом, которое убивает вшей. Но подперев ладонями щеки, домохозяйки глядели во двор, подпевая простеньким куплетам, а потом, порывшись в кошельке, бросали сестрам пару пенсов. Иногда девочки собирали так много монет, что могли купить себе цветных петушков на деревянных палочках и принести домой заработок на целый обед.

Тогда Анешка совсем не была хорошенькой — большеротая бледненькая худышка с выпирающими маслачками. И пела тоненьким жалобным голосом. Никто не мог бы подумать, что через пятнадцать лет в Анес влюбится король.

— Король? Какие же короли в Австрии? Или девочка уехала на дикие острова? — засомневалась Ди.

— Не перебивай. Все по порядку.

Итак, Агнешка пела и танцевала — вначале по дворам, потом в маленьком ресторанчике в Гринциге. Одноногий старик здорово играл на скрипке, толстяк в баварских коротких штанах и в шляпе с перышком ходил по зальчику с аккордеоном. В общем-то — это была пивная, изображающая старый погребок, где вместо столиков стояли большие бочки. Агнешка выглядела очень трогательно в тяжелых деревянных сабо и ситцевом платьице с меленькими цветочками. Когда она принималась плясать, из-под юбки сверкали кружевца и шелковые белые чулки с подвязками — роскошь для тех лет. В то время у неё уже был поклонник — Питер — длинновязый паренек, работающий в пивной. Он разносил заказы, мыл посуду, чуть ли не до утра драил столы и пол. Воротничок белой рубашки украшен пестрым шнурком, а над ним — худющее длинное лицо, обсыпанное веснушками, как перепелиное яйцо. Естественно, Агнес не была от парня без ума, хотя Питер так млел от нее, что однажды уронил тяжелый поднос с кружками прямо на спину подвыпившему господину. Полагаю, он это сделал нарочно — уж очень масляными глазками смотрел красномордый работяга на юбчонки Агнес. Агнес и сама могла за себя постоять — робостью она не отличалась. Но Питер был верным рыцарем и кто знает, какие бы горькие истории могли случиться с маленькой певицей, если бы ни его попечительство. Хотя о своих подвигах он не распространялся и вообще предпочитал отмалчиваться, за что и получил прозвище Тихоня.

Однажды майским вечерком, когда Агнес с особым пылом исполнила балладу: «Приди о май и снова фиалки расцветут», её поманил к столику пожилой господин, но денег не дал.

— Ты почему поешь так тоненько? — спросил он.

— Чтобы было звонче и жалостней, — Агнес спрятала обветренные, с красными «цыпками» руки под кружевной передник. В чепце трепетали розовые ленточки, бойкие черные глаза без особой пугливости разглядывали собеседника.

— Погрубее петь можешь?

— Еще бы! Я даже дядюшку Юргена изображаю, — улыбнулась большим ртом девочка. — Хотите покажу?

— Нет, дорогая, не здесь. Приходи ко мне завтра утром, можешь с братом или с мамой. — Господин протянул ей бумажку с адресом. — Мне почему-то кажется, что тебе не худо бы подучиться. Твои родители ведь не хотят, чтобы ты всю жизнь пела здесь?

— У меня нет родителей. Но учиться я и сама люблю, — быстро заверила Агнес. Она знала, что ученые люди всегда богаты. Во всяком случае, самыми состоятельными людьми из тех, кого знала девочка, был адвокат и какой-то «профессор», ходивший даже летом в пальто с меховым воротником.

К господину Фитцнеру — так звали пожилого господина, Агнес отправилась с Питером. Пареньку исполнилось всего четырнадцать, но он был на целую голову выше пятнадцатилетней Агнес и в праздничном костюме, доставшемся от деда, выглядел весьма солидно. Жил господин в богатом районе и дверь его квартиры с золотой табличкой «Профессор Карл Людвиг Пфицнер» отварила горничная.

— Ого! — обомлела Агнес на пороге большой сумрачной комнаты, заставленной шикарнейшими вещами. Тут можно было целый день ходить и все рассматривать! Шелковая ширма, расшитая сказочными цветами и домиками, бархатная скатерть на столе, множество рамочек с какими-то портретами и картинками на стенах, тяжелые, наверно парчовые шторы на огромном окне, а на камине — о, что за прелесть! Виноградная лоза из тяжелого золотистого металла и целая каменная гроздь — совсем как настоящие. Агнес приосанилась и подтолкнула вперед Питера. — Это мой брат. Он будет присматривать за мной.

— Отлично, — кивнул старик, одетый в шикарнейший бархатный пиджак с атласными стеганными лацканами. — Молодой человек присядет на диван, а юная леди встанет вот сюда.

Он сел за рояль, который Агнес заметила только сейчас и указал ей место рядом.

Фитцнер начал ударять по клавишам, Агнес старалась тянуть ноту, потом спела «серьезную песенку», оказавшуюся обработанной в шарманочном духе серенадой Шуберта. В восторг от вокальных данных девочки старик, очевидно, не пришел, но давать уроки взялся.

— Денег я с тебя пока брать не буду, посмотрим, что получится, решил Фитцнер, рассудив, что стараний быстроглазой ученицы надолго не хватит.

— Нет уж. Давайте все по правилам, — выступил вперед Питер. — Скажите вашу цену за взрослого человека, и я стану платить половину. Ведь это честно?

— Вполне, — согласился Фитцнет и назвал незначительную сумму.

Он не стал рассказывать, на каких знаменитых сценах мира пели его ученики и сколь многие вокалисты, желая набить цену, объявляли себя «учениками Карла Фитцнера».

— Можно мне получше рассмотреть вон то? — Агнес указала пальцем на виноградную гроздь.

— Разумеется. У тебя хороший вкус, милая. — Профессор нажал кнопку и свет спрятанной лампочки пронизал грозди теплыми лучами — виноград словно созрел и налился соком. — Это работа известного итальянского мастера. А подарил мне лампу сам Энрико Карузо.