Читаем без скачивания Когда вернется старший брат… - Фарит Гареев

Экзаменаторы в большинстве своем люди усталые и невнимательные. И не сказать, чтобы от природы они были людьми злыми или мстительными. Все гораздо проще. Экзаменаторам нет никакого дела до психологических проблем абитуриентов. Они пресыщены разнообразием характеров и лиц молодых людей. А кроме того, – у всякого из них есть своя маленькая личная жизнь. Вместить в которую большой мир не получится при всем желании.

Стоило только очередному экзаменатору невзначай улыбнуться или взглянуть на Карлсона искоса, как тот моментально терялся и начинал заикаться. Хотя сдаваемый предмет Карлсон всегда знал назубок. Что подтверждалось двумя, а то и тремя листками, исписанными его убористым почерком. Но экзаменатор на эти черновики внимания не обращал. Экзаменатор глядел на Карлсона. Слыша заикание и видя испуганное выражение на лице абитуриента, экзаменатор невольно улыбался. Карлсон при виде улыбки экзаменатора терялся еще больше. Усугубляя тем самым свое и без того нелегкое положение. К заиканию прибавлялись длинные паузы. Карлсон начинал мямлить, мычать… Экзаменатор вздыхал, рука его тянулась к экзаменационному листу. С тем, чтобы вывести там неудовлетворительную оценку. Карлсон обречено умолкал…

Только в первый раз Карлсону удалось сдать все экзамены. Но баллов для поступления в институт, к сожалению, не хватило. В последующем его останавливали на первом или втором предмете. Чаще – на первом.

Карлсон, конечно же, понимал, в чем его беда. Более того, он приложил массу усилий, чтобы избавиться от комплекса. Чего только Карлсон не перепробовал, чтобы изжить свой изъян! К каким только методам не прибегал! Самым экзотичным из которых был такой.

В какой-то газете Карлсон вычитал, что французские полицейские особенным способом тренируют почти нечеловеческий по строгости взгляд. Одной только силой которого можно остановить человека, не прибегая к более жестким мерам воздействия.

Делают это они так. Встанут перед зеркалом и часами глядят себе в глаза, представляя вместо своего лица физиономию преступника. Ну, или мелкого правонарушителя. Глядят сурово, как и должно смотреть на злоумышленника. Это, вроде бы, даже входит в перечень необходимых тренировок французских полицейских, – наряду со стрельбой из оружия и рукопашным боем, вождением автомобиля и умением оказать первую медицинскую помощь пострадавшему.

Тренировка взгляда, при всей кажущейся смехотворности, думается, дело все-таки небесполезное. Весьма часто и очень многое зависит от того, сумел ли ты взглянуть в глаза своему противнику или нет. Хотя бы взглянуть… А уже от этого зависит, сумеешь ли ты навязать сопернику свою волю. Даже если у тебя ее нет. В этом отношении и хорош, видимо, наработанный долгими тренировками строгий взгляд. Нет у тебя крепкой воли, – зато есть суровый взгляд. Который эту самую волю предполагает… Во всяком случае, Карлсон пришел к такому выводу.

Копируя французских полицейских, Карлсон простаивал перед зеркалом часами. В то время, конечно, когда дома никого не было. Глядя в зеркало, Карлсон видел лица экзаменаторов. Вернее, не лица, а лицо одного из них, особенно ненавистного. Этот экзаменатор, сорокалетний ехидный человечек с лицом лысеющего младенца, запомнился Карлсону навсегда. Именно в этом экзаменаторе Карлсон видел источник всех своих бед. Именно его он ненавидел больше остальных. Но больше, все-таки, Карлсон ненавидел взгляд этого экзаменатора, – ироничный, насмешливый, едкий.

В результате тренировок взгляд Карлсона превратился в точную копию взгляда экзаменатора-мучителя. Тогда как голос Карлсона, наоборот, стал плаксивым, жалобным, неуверенным. Это довольно трудно объяснить, но я попробую.

Методику французских ажанов Карлсон несколько усложнил. Глядя в свои собственные глаза, он отвечал на самим же собой заданные вопросы. Но тренировки не прошли даром: взгляд Карлсона постепенно приобрел все те характерные черты, что были присущи взгляду ненавистного ему экзаменатора. Вымолвить что-либо путное под этим взглядом, – как это ни парадоксально, своим собственным взглядом! – Карлсон просто не мог. Он терялся, точно так же, как это было с ним на настоящих экзаменах.

На шестой год с мечтой об успешности было покончено. Карлсон понял, что ничего со своей бедой поделать не может. Слишком уж глубоко все это зашло. О чем ежеминутно напоминал наработанный часами длительных тренировок взгляд, – ехидный, ироничный, насмешливый. А, кроме того, голос, – жалобный, неуверенный, почти плаксивый.

Правда, не все еще, как будто, было потеряно. Ведь у Карлсона оставалась вторая часть его формулы. То есть, он мог найти любимую женщину. Или хотя бы попытаться. А затем, возможно, ко второй части формулы приложилась бы первая составная. До Карлсона наконец-то дошло, что любимая работа никоим образом не связана с высшим образованием. И уж тем более – с материальным достатком и социальным статусом. Это может совпасть, но и только. Можно работать простым слесарем и в то же время быть вполне счастливым человеком.

Вот здесь-то и проявилась ошибка, допущенная Карлсоном в семнадцать лет. Он слишком поздно понял, что его понимание второй составной формулы в корне не верно. Что дело вовсе не в навязанных извне эталонах красоты, а в чем-то большем. В том, что люди называют любовью. Которую Карлсон к двадцати шести потерял. То есть, не то чтобы потерял, а просто прошел мимо.

Это была соседка Карлсона. То есть, не буквально, по лестничной площадке, – Лена жила в соседнем подъезде, – но тем не менее. Карлсону она нравилась еще со школьных времен. (Нравилась – так это называл сам Карлсон). Хотя на самом деле это была настоящая любовь. Причем, – небезответная. Но в семнадцать лет Карлсону показалось обидным, что вторая часть формулы может быть реализована вот так легко. Ведь он изначально зарядил себя на длительную и упорную борьбу за собственное счастье. «Счастье, – глубокомысленно записал он юношеском дневнике, – никогда не дается легко. Оно есть результат долгой и упорной борьбы».

В семнадцать лет Карлсон рассудил, что в первую очередь необходимо закончить институт. А уже затем можно было подумать обо все остальном. Но Лена ждать Карлсона не стала. Тем более, что Карлсон в свои планы ее не посвятил. Она поступила так, как поступила бы на ее месте любая нормальная женщина. То есть, – вышла замуж.

В двадцать семь лет жизнь Карлсона превратилась в существование. И только борьба за это самое существование некоторым образом оживляла ее. Все-таки, времена, в которые довелось жить Карлсону, были очень интересные. А еще у хитромудрых китайцев самым страшным проклятием своим врагам считалось пожелание родиться в интересную эпоху.

У Карлсона не было любимой жены. И даже нелюбимой не было. (Хотя была любимая женщина. Увы, навсегда потерянная). И не было у него той работы, на которую, как он записал когда-то в своем дневнике, идешь утром с радостью.

Более того, – у него не было работы, на которую надо ходить утром. Потому что работал Карлсон охранником. Одержимый своей идеей, после службы в армии он устроился работать ночным сторожем. Только потому, что профессия эта предполагает минимум обязанностей. Зато оставляет массу свободного времени. Которое было необходимо Карлсону для подготовки к вступительным экзаменам.

Существует множество профессий, так или иначе связанных с ночным графиком работы. Например, работа оператора в котельных и насосных. Или, скажем, – дежурного электрика или слесаря. Но самой опасной среди подобного рода профессий надо признать работу ночного сторожа. Хотя опасна эта профессия вовсе не тем, что в любой момент ты можешь столкнуться с преступниками. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Главная опасность профессии ночного сторожа заключается в полном одиночестве и безделье, которые она предполагает. В тишине и одиночестве длинных ночных часов легче всего потерять ориентиры. Любые. Всем известно, что ночью очень легко заблудиться и сбиться даже со знакомой дороги. Но не все знают, что ночью еще легче заплутать в своей собственной душе.

Большую часть времени Карлсон слонялся по объекту. Вместо того, чтобы спать, как это делали охранники на соседних объектах. А территория цеха, который ему выпало охранять, была достаточно большой. Но, какой бы огромной она ни была, времени на работе у Карлсона оставалось в избытке. Времени, которое нечем было заполнить. Но которое можно было бы – заспать. А этого Карлсон, как человек ответственный, себе позволиь не мог.

Это были очень длинные и очень трудные ночи. Порой они растягивались до бесконечности. Случалось, Карлсон задремывал, но тут же просыпался и, морщась от головной боли, шел на обход… И в одну из таких длинных, трудных ночей Карлсону вспомнился один вечер детства.