Читаем без скачивания Василий Шуйский - Вячеслав Козляков

Дед царя Василия Ивановича Шуйского вообще-то оставил по себе недобрую память. В 1539 году князь Андрей Михайлович оказывается по традиции рода псковским наместником. Его старший брат князь Иван Михайлович Шуйский в то же время наместничал в Новгороде. Назначение князя Андрея Михайловича в Псков принесло псковичам невиданное горе. Вышедший из темницы князь Шуйский как будто попытался выместить все накопившееся зло на жителях Пскова. Ни до, ни после псковский летописец не писал так определенно о наместнике как о «злодее» — тут было $се: и вымогательство в громадных размерах, и невиданные подношения псковских гостей, и даровой труд мастеровых. Управитель, видимо, уничтожил всякую экономическую свободу, умудрившись в мирное время поднять цену на хлеб. Передача суда в руки самих псковичей (летописи упоминают о начале реформы местного управления) была воспринята как избавление от грабительского наместничьего суда: «А князь Андреи Михаилович Шюискои, а он был злодеи; не судя его писах, но дела его зла на пригородех, на волостех, старыа дела исцы наряжая, правя на людех ово сто рублей, ово двести, ово триста, ово боле, а во Пскове мастеревыя люди все делали на него даром, а болшии люди подаваша к нему з дары; а и хлеб тогда был дорог. И князь великии Иоан Васильевич пожаловал свою отчину Псков, дал грамоту судити и пытати и казнити псковичам разбойников и лихих людей; и бысть Пскову радость, а злыа люди разбегошася, и бысть тишина, но на не много и паки наместницы премогоша, а то было добро вел ми по всей земли»[40]. Кончилось все удалением князя Андрея Михайловича Шуйского из Пскова. Впрочем, печальные лавры псковского злодея он должен разделить со вторым наместником, служившим с ним какое-то время, — князем Василием Ивановичем Репниным-Оболенским[41]. С этого времени, между прочим, и могли сложиться какие-то доверительные отношения между родами князей Шуйских и Репниных-Оболенских, подкрепленные впоследствии родственными связями.

Другие братья, князья Василий Васильевич Немой и Иван Васильевич Шуйские, оказались на вершине власти в Русском государстве в 1530–1540-х годах. Это хорошо известная эпоха борьбы боярских группировок между собой в малолетство Ивана Грозного, и поведение князей-Рюриковичей Шуйских стало едва ли не нарицательным для обозначения кризиса, постигшего страну[42]. Боярская партия князей Шуйских боролась за власть с другой боярской партией — князей Бельских, находившихся в близком родстве с правящей династией (они были «сестричичи» — сыновья двоюродной сестры молодого великого князя Ивана Васильевича). Один из пленных, бежавших из Русского государства, описывал в Литве в августе 1534 года великую рознь бояр между собой, наступившую сразу после смерти великого князя Василия III. Бояре, по его словам, уже несколько раз едва «ножи не порезали» друг друга[43]. Когда великий князь Иван Васильевич, будущий Грозный царь, подрос, то он создал целую мифологию своего продвижения к абсолютной самодержавной власти. И князья Шуйские для него стали нарицательным именем для характеристики ненавистного боярского самовластия. Рассказать о своем трудном детстве, в котором оказались повинны исключительно князья Василий и Иван Шуйские, царь Иван Грозный сумел очень талантливо, представив себя брошенным сиротой во дворце собственного отца: «И тако князь Василей и князь Иван Шуйские самоволством у меня в бережении учинилися и тако воцаришася; а тех всех, которые отцу нашему и матери нашей были главные изменники, ис поимания их выпускали и к себе их примирили. А князь Василей Шуйской на дяди нашего княжь Андрееве дворе учал жити, и на том дворе сонмищем июдейским отца нашего и нашего дьяка ближнего Федора Мишурина изымав и позоровавша убили, и князя Ивана Федоровича Белского и иных многих в разные места заточиша; и на церковь вооружишася, и Данила митрополита сведше с митрополии, и в заточение послаша, и тако свое хотение во всем учиниша и сами убо царствовати начаша. Нас же со единородным братом моим, святопочившим Георгием, питати начаша яко иностранных или яко убожейшую чадь. Мы же пострадали во одеянии и в алчбе. Во всем бо сем воли несть; но вся не по своей воли и не по времени юности. Едино воспомянути: нам бо в юности детская играюще, а князь Иван Васильевич Шуйской, седя на лавке, лохтем опершися о отца нашего постелю, ногу положа на стул, к нам же не прикланяяся не токмо яко родителски, но ниже властителски, рабское же ничтоже обретеся. И такова гордения кто может понести?»[44]

Как не откликнуться на сиротские слезы, пролитые царем в первом послании к беглому князю Андрею Курбскому? Они вызвали сочувствие не у одного поколения историков. Здесь в нескольких предложениях рассказана вся история взросления будущего царя Ивана Грозного, вступившего на престол. И кто же, оказывается, больше всех препятствовал ранним проявлениям царского самовластия? Князья Шуйские! Упреки Ивана Грозного, возможно, были бы оправданы, но их автор превратился со временем в худшего тирана в отечественной истории. Оставшийся сиротой мальчик, великий князь, рос мстительным и злопамятным, чего не учли бояре, занятые своей междоусобной борьбой. Как писал автор биографии Ивана Грозного В. Б. Кобрин, «окружающие не только публично выражали малолетнему великому князю чувство покорности, но даже раболепно льстили ему, потакали любой детской прихоти… Но это были корыстные неискренние восхваления, а потому ребенок-государь часто чувствовал себя забытым и оскорбленным»[45]. Будущий царь видел и запоминал, как во дворец возвращались те, кого отправляла в ссылку его мать, великая княгиня Елена Глинская (напомню, что одним из них был дед царя Василия Шуйского — князь Андрей Михайлович Шуйский). Когда в 1537 году дядя великого князя Андрей Иванович Старицкий безуспешно пытался вмешаться в борьбу за власть и в итоге погиб в Москве, один из опекунов малолетнего князя Ивана Васильевича — старший из братьев Шуйских — едва ли не занял его место. Первый боярин Василий Васильевич Немой Шуйский породнился с семьей великого князя, взяв 6 июня 1538 года в жены Анастасию, дочь Евдокии — сестры великого князя Василия Ивановича и крещеного ордынского царевича Петра[46]. Он также переехал на кремлевский двор заключенного в темницу мятежного удельного князя. Расчет в свадьбе пожилого князя Василия Шуйского с молодой княжной был очевиден: ему хотелось утвердить своих потомков в правах старшинства в роде князей Шуйских, хотя возможно и другое — может быть, он задумывался о правлении во всем Русском государстве?