Читаем без скачивания Армада - Алексей Сквер

— Скворин??

— Я.

— Потом ко мне подойдёшь, я по документам и аттестатам твоим…пару вопросов надо… а-то зампотыл на учениях… я тут за всех… меня Ольга зовут…

Из двери во вторую комнату выходит давешний старлей…

— Пришёл? Ну, пошли… — заходит обратно.

Мы с ним говорим около часа. Весь разговор я смотрю на огромную, во всю стену, карту нашей страны… Флажком отмечена Борзя — Москву я и без флажка вижу… рук дотянуться, поставив один палец на Борзю, а второй потянув к Москве, у меня не хватит, я до конца понимаю, НАСКОЛЬКО я далеко от своей прежней жизни.

Опять становится тоскливо. Старлей, не умолкая, рассказывает об обитателях батальона, высказывая своё личное отношение к ним, обсалютно меня не интересующее. Странное ощущение. Вот я вроде бы здесь человек новый, а он старожил. И, тем ни менее, в общении инициатива у меня. Это не Бурый. Это премудрый пескарь, имеющий собственное мнение только при плотно закрытых входных дверях. И ему самому с собой ни фига не тесно.

Постепенно понимаю, что меня перестаёт интересовать смысл его ответов, сводящихся к одному — опасаться всего: начальства, водки, техники, опять начальства, но уже большого (потому что оно взгреет малое начальство, а малое начальство — это уже жопа), бойцов (этих вообще надо стороной обходить…без пяти минут Чикатилы, даже не знающие слово — интеллигентность), климата, царапин (гниёшь сразу) и т. д.

Прихожу к выводу, что сам разберусь, кто тут кто. Без сопливых гололёд — у самих насморк.

И, главное — я разберусь, кто в этом во всём Я. Лейтенант Скворин — недавний распиздяй 4-го курса, некогда самого престижного военного училища.

В комнату врывается (не входит, а именно врывается) жилистый, чуть повыше меня капитан в выгоревшем, чистом комке и пижонски заглаженной кепке. С первого взгляда понятно — хищник. Не медведь, конечно, и не волк, но шкуру попортить качественно может. Лис, и опытный… матёрый. На Карамышлева (зээншу) даже не смотрит. Смотрит на меня. Да они едва кивнули друг другу. Обширный кабинет сразу становится тесным. Я шкурой ощущаю загустевший воздух.

— Ты Скворин?? — после пятисекундных гляделок.

— Я.

— А чо жопу не отрываете, товарищ лейтенант?? — мастер интонаций Вадим так произносит эту фразу, что хер поймёшь… то ли шутит, то ли всерьёз драть взялся, только подкатывает мягко. Он капитан — я лейтенант… меж нами пропасть его опыта и моего незнания, а главное, неумения себя держать — носить погоны с честью… не оглядываясь на субординацию.

Встаю (нехотя… как давешний Воробьёв):

— А оно тут надо? — это я капитану. Перед ним не лейтенант, а распиздяй с 4-го курса училища. И ему предстоит остругать эту буратину от всего наносного. Он реально разглядывает меня, как Папа Карло. Потом, наконец, улыбается. Он меня уже полностью прокачал. А я его просто не понимаю.

«Да гляди, сколько влезет — дырки не протри. Командир хренов».

— Сейчас обязательно… я Вадим, ты Алексей… я уже знаю, — он протягивает руку и неожиданно улыбается, — я командир 3-й роты. Твой командир, лейтенант, рад познакомится. Наконец-то кадрового дали, а то мы с Дениской уже ебанулись. Терь легче будет, — опять лыбу давит. У него она дюже плотоядная и отнюдь не располагает, только холоднее становится. — Ты ж из МосВОКУ (хуле… полдня прошло — радио работает)?

— Да.

— С техникой как??

— Хреново, — честно признаюсь.

Вадим качает головой. Разочарованно? Удовлетворённо, мол, научим???

— Караулы, наряды — уставы знаешь как??

Ну, тут порядок. Тут я образованный, дальше некуда. Залётчики и распиздяи в армии устав чтут. И это не просто интересная параллель с урками. Это образ жизни.

— Спрашивай… службу знаю… — решаюсь держаться на «ты». Не на паркетах, в самом деле.

— Боевая?

С картами у меня беда. Ну, а стрелять-пристреливать в училище накормили так, что я тиры обхожу десятой дорогой.

— Умею.

Веселеет.

— В роту ходил??

— Да.

— Бил кого-нибудь??

— Да… — мне отчего-то неприятно… опускаю глаза. Врать и изворачиваться я умею, но не со своими. А этот, кажись, свой… чую.

— Отлично, сработаемся, — подытоживает Вадим, — нормально, лейтенант… только вот фура у тебя уебанская — гыгыгы… я Дальневосточное заканчивал… сейчас кажется, что в прошлой жизни, бгаааааа, пошли в роту.

Собеседование окончено — началась работа. Началась новая жизнь.

Курс Молодого Офицера… Моё КМО.

Заходим в роту под рёв дневального «Смирно!!». Воробей, за шаг до ротного, переходит на строевой.

(Не за три, падла!!! Но это уже всё-таки похоже на армию).

— Товарищ капитан, за время моего дежурства происшествий не случилось.

— Вольно… Строй рабкоманду, Воробей… Я вам про любовь к Родине рассказывать буду… — Вадим идёт прямиком к двери с табличкой «канцелярия», на ходу достаёт ключ, не особо реагируя на ритуал приветствия. Для него это давно само собой разумеющаяся процедура, не стоящая внимания. Воробей тут же поворачивается к трём бойцам, топчущимся на взлётке, и сообщает им:

— Построение через пять минут.

Те начинают изображать суету.

Вадим открывает канцелярию и смотрит на часы… я тоже (время пошло!).

Канцелярия роты. Святая святых.

А нехуёвая у нас канцелярия. Стены обшиты досками, обожженными горелкой и залакированными, да с надпилами — вид получается обалденный… прям деревянным кирпичом стены выложены как будто.

У окна стол ротного. Меж ним и окном, по левую руку, сейф. На стене справа книжная полка, где лежат чьи-то военники и, как я вижу, всякая ротная документация. Над ней краснорожий портрет нашего говнокомандующего в беретке. Боря Ельцин.

«Интересно, он вообще армией занимается? Я впервые вижу ротного — и уже готов выполнять его команды. Я столько раз видел Ельцина по ящику, но прикажи он мне что-то сделать — предпочту проебаться».

Слева кровать — обычная солдатская — идеально заправленная, отглаженные, отбитые в прямой угол края… только вот подушка треугольником почему-то стоит.

— Блять… Батон… абизьяна… дрых опять тут… — Вадим досадливо сплевывает, берёт подушку и ставит её стоймя к спинке кровати, затем плюхается на эту кровать и принимает полусидячележачее положение. Столы стоят буквой «Т», и я сажусь напротив ротного, через стол от него. Здесь тоже есть карта, но уже карта мира. Она над головой ротного, на стене. Шкаф у дверей с одной стороны и стопка ящиков с другой. Судя по биркам на ящиках — это материальная база для проведения занятий.

Чтобы провести занятие с бойцами, нужно материальное обеспечение и план-конспект. Если этого нет, то солдат смело может положить прибор на такое занятие, ибо оно неверно организовано. Да и скажите на милость, как научить солдата, к примеру, пристрелять автомат без ПРБ (прибор такой для пристрелки…мушку крутить вверх-вниз и из стороны в сторону по принципу «мушка пулю лови», если кому интересно)?

— Ну, рассказывай…

— Ну… родился…

— ЭЭЭ… алё… лейтенант… ты чего?? Ты мне про то, как в роту зашел, рассказывай… Меня не интересуют книжки, которые ты в детстве читал. Лёх, забудь все, что было ДО… здесь всё по-другому… чем быстрее привыкнешь, тем лучше, причём — для тебя, ты здесь надолго… Безболезненней будет… Ферштейн?? Итак??

Рассказываю, поначалу сбиваюсь на дневальном, потом прорывает, передаю степень своего удивления, так сказать — про сортир молчу. Вадим хмурился до момента с Батоном… тут он ржёт и кивает головой.

— Вот ему в рог мог залепить прямо сразу… а хуле этот Цыренов… чмошник, мараться только, его и так день через день пиздят, он привык. Такие сразу всё бегом делают.

— Ага… видал я, как он бегает… он же реально не соображает уже… зомби.

— Всё он соображает… пока ещё не соображает — как со своей бесхребетностью жить. Забудь о том, что армия д е л а е т мальчика мужчиной. Делают мальчика мужчиной родители и общество, где он воспитывается, а армия либо закаляет, либо превращает в расходный материал. Ты мне лучше скажи, почему не ёбнул Шаботукову?? Почему Воробья не грохнул? Испугался?

— Не знаю… наверное, да…

— Вот этого нельзя… они это поймут, и ты не сможешь командовать. Ты можешь быть дураком, но не имеешь права бояться. Ссыкунов тут и без тебя хватает… Цыреновых, блядь, недоделаных.

— Вадим, а бойца я этого спать положил…

— Которого? Цыренова, что ль??

— Да…

Вадим сразу теряет благодушный вид и, присаживаясь, впивается в меня глазами. Насквозь неприятные впечатления. Взгляд изучающее-холодный, как у биолога, препарирующего лягушку.

— Зачем?

Это уже явно не шутки, и я вижу, что ротный реально серьёзен, на все сто.

Неуютно, шо пиздец. Это не отвлечённые поучения, это уже р а б о т а.

Зачем??? Да за шкафом. Я не знаю, зачем… а вот он знает. Я молчу, смотрю ему в глаза и молчу. Мне нечего тебе сказать, Вадим, я лучше послушаю, что скажешь ты.