Читаем без скачивания Я, Бабушка, Илико и Илларион - Нодар Думбадзе

— Взгляни-ка, кто там! — сказала бабушка.

Я выглянул в окно. На балконе стояли Илико и Илларион и отряхивали с себя снег. Я открыл им дверь.

— Добрый вечер! — поздоровался Илларион, швырнув в угол новенькие лыжи.

— Откуда лыжи, Илларион? — спросил я.

— За ночь снегу выпадет по колено. А утром кто вместо тебя в школу пойдете Примерь-ка, балбес! Твои лыжи…

Я обнял Иллариона и чмокнул его в холодные колючие щеки, потом с мольбой взглянул на бабушку. Она понимающе улыбнулась, кряхтя поднялась и направилась к чуланчику, который почему-то называла «кассой». Спустя минуту перед камином появился низенький столик, а на нем бутылка водки, чурчхелы, яблоки, груши.

— Зря хлопочешь, Ольга, ей-богу, не стоит беспокоиться, мы ведь зашли просто так, поболтать! — сказал Илларион.

— Воля ваша, я могу убрать, — сказала бабушка, протягивая руку к бутылке.

— Не хочешь — скатертью дорога, а за других ты не болтай! — рявкнул Илико на Иллариона и быстро схватил бутылку.

— Как, разве ты пьешь водку? — На лице Иллариона было написано такое изумление, словно он вдруг увидел доисторического ящера.

— В такой холод не только водку — термометр проглотишь, лишь бы градусы были, — сказал Илико и наполнил стакан.

— Холодно! — сказал Илларион, тоже налил, выпил и закусил яблоком. — Эти яблоки, Ольга, осенью у тебя такие кислые, что если свинья попробует, и та с привязи сорвется, а сейчас с чего они такие сладкие стали?

— Пой, ласточка, пой, — улыбнулась бабушка. — Тебе лишь бы водку подать, так ты сам в сахар готов превратиться! Налили по второй. Выпили. Потом по третьей.

— Сегодня наш почтальон заходил ко мне… — начал Илларион. Извещение принес… О гибели сына Герасима… Я, говорит, не смогу ему сказать… Скажи, говорит, ты…

— Сынок, сынок! Горе твоему отцу!.. О несчастный Герасим! — запричитала бабушка.

— Погиб в Керчи, бедный парень… Седьмой убитый в нашем селе… — продолжал Илларион.

— Ты сказал Герасиму? — спросил я.

— Да ты что! Человек со дня на день ждет возвращения сына, как же у меня язык повернется…

— О господи, накажи этого изверга Гитлера… Чтоб не было в жизни счастья ни ему, ни семье его, ни близким!.. — плакала бабушка.

— Что же ты собираешься делать? -спроси л я опять.

— А вот что! — Илларион достал из кармана сложенный листок бумаги, долго глядел на него, потом быстро нагнулся и бросил бумагу в огонь. Вспыхнувшее пламя на миг озарило лицо Иллариона. По его небритым щекам катились две крупные слезинки. — Если парень жив — бог даст, объявится рано или поздно. А нет — пусть ждет несчастный отец… Надеждой жив человек… Ты смотри, Зурико, не проговорись! Слышишь?!

— Слышу…

— Ольга! — донеслось с балкона.

— Кто там? Входи! В комнату вошел наш сельский агитатор Вашакидзе.

— Извините, что так поздно, но, понимаете, дело у меня неотложное!

— Привет агитатору! — Илико налил водку. — А ну, бери стакан!

— Пожалуйста, к огню! — пригласила бабушка.

— Ну, что скажешь нового, агитатор? Как идут дела на фронте? — спросил Илларион.

— Дела на фронтах Великой Отечественной войны идут неплохо. Наступление противника приостановлено. Гитлеровский план молниеносной войны потерпел крах! — выпалил агитатор.

— Погоди, погоди… Об этом мы читали в газетах месяц тому назад… Ты что-нибудь новое скажи!

— Новое? Дело у меня к вам серьезное. Слушайте!

— Начинай! — скомандовал Илларион. Агитатор встал, кашлянул и начал так, словно выступал на многотысячном митинге:

— Товарищи! Социалистическое Отечество в опасности! Вероломный враг стремится своими кровавыми лапами задушить нашу свободу и независимость! Доблестная Красная Армия наносит фашистским захватчикам сокрушительные удары!..

— Что ты заладил, чудак, по-газетному! — прервал агитатора вышедший из терпения Илико. — Скажи прямо, в чем дело? Агитатор смутился.

— Ну, говори, говори, что тебе нужно? — подбодрил его Илларион. — Да вот, подарки для красноармейцев собираем… Может, и вы чем-нибудь поможете… — сказал агитатор и облегченно вздохнул.

— Так бы и сказал, сынок, а то начал с Адама и Евы… — улыбнулась бабушка.

— А какие нужны подарки? — спросил Илико.

— Всякие: фрукты, чурчхелы, теплая одежда, варежки, носки теплые… Сегодня четверг, в понедельник от имени нашего села на фронт отправится вагон подарков… Если что надумаете, несите сюда, к Ольге. Завтра зайдут наши ребята, заберут. Агитатор попрощался и ушел. Мы долго сидели молча и думали — что бы такое подарить красноармейцам… Тишину первым нарушил Илико

— Какие у меня есть сокровища? Одна бурка, и та вон торчит за дверью… Встань, Зурикела, тащи ее сюда! Я удивленно взглянул на Илико.

— Что ты вылупил глаза? Мир провалится, что ли, если такой старый хрыч, как я, не будет бурку носить?! Все равно уже весна скоро! Неси сюда бурку! Я вышел на балкон и тотчас же вернулся с буркой — черной, почти новой буркой Илико, той самой, которой он укрывался, которую берег как зеницу ока и которую не одалживал даже Иллариону.

— Принес? Клади ее в угол… Придут ребята — отдайте, сказал Илико, не глядя на бурку.

— Позор этому старому дураку — господу богу, что тебя одноглазым сделал! Я-то знал, что у тебя золотое сердце, но, честно говоря, не думал, что в такой высохшей груди лежит целый самородок, — сказал Илларион и почесал за ухом. Потом он беспокойно заерзал на стуле и вдруг сорвался и выскочил из комнаты.

— А я знаю, куда помчался носатый! — ухмыльнулся Илико.

— Куда? — спросила бабушка.

— Домой! Ты что, нрава его не знаешь? Теперь он мне назло перевернет весь дом! Да много ли у него добра, у голодранца! Не прошло и пяти минут, как вернулся Илларион и молча поставил рядом с буркой Илико свои единственные новые сапоги.

— С ума сошел, несчастный?! — вскочил Илико.

— Вставай, старик. Поздно уже, ты что, ночевать тут собираешься? — сказал Иллариони направился к двери…

…Я проснулся от легкого шороха. Бабушка сидела на краю кровати и, стараясь не шуметь, одевалась. Потом так же бесшумно встала, на цыпочках прошла в «кассу» и вернулась с чесалкой в руках. Поставив чесалку у камина, она подошла к кровати, распорола тюфяк и стала клочьями вырывать из него шерсть. Затем уселась перед чесалкой на валявшуюся там же козью Шкурку и принялась чесать шерсть, раскачиваясь всем телом в такт движению рук и что-то монотонно бормоча про себя.

Я долго молча смотрел на бабушку, и глаза мои наполнялись слезами. Я думал о незнакомом солдате, для которого в эту лютую зимнюю ночь моя бабушка дрожащими от холода руками вязала теплые носки…

ЛИТЕРАТУРНЫЙ ВЕЧЕР

Холодные зимние вечера мы коротаем у Илико. В камине весело потрескивают дрова, на сковороде аппетитно шипит кусок окорока, тут же рядом греется вино в небольшом кувшинчике. А мы режемся в нарды или читаем вслух, но чаще всего беседуем о политике. Политика занимает нас больше всего, да разве только нас: стоит зима 1942 года, и немцы подошли к Москве.

…Илларион читает сводку Совинформбюро. Потом не спеша складывает газету и безапелляционно заявляет:

— Конец Гитлеру!

— Ну, что там в газете, Илларион?

— Стали у Москвы и ни шагу дальше!

— А что слышно про второй фронт7

— Гм, не спешат союзнички… И вообще, хитрит Англия… К Америке пристает — отвернись, говорит, от Советского Союза и помоги мне.

— А Америка что?

— Это, говорит, не твое дело.

— А тут еще Германия уговаривает Турцию и Японию: как только, говорит, я вступлю в Сталинград, вы ударьте со своей стороны!

— Может быть, она думает, что в Сталинград вступить — это все равно что в «Красный крест»?! Напиши Верочке Бурчуладзе заявление, и тебя с аплодисментами примут, да?

— Мда-а… В последнее время, прямо скажу, не нравится мне политика Турции!

— О-о, это такой жулик… Стоит Турции заметить, что Германии тяжело, как она сразу же набросится на нее.

— Да что ты? Не говори!

— Вот — я! А вот — Германия! Сбрить мне усы, если так не будет!

— А Япония?

— Что — Япония… Германия ее торопит — начни, говорит, чего ты ждешь? А она в ответ: ты, говорит, как стала у Москвы, так и стоишь без движения. Скажем, начну я, а потом куда мне деваться?

— А что говорит Гитлер?

— Гм, Гитлер… Гитлер уже дважды объявлял по радио о взятии Сталинграда, да разве Японию проведешь? Это такая хитрая бестия… Нет, плохи их дела!..

— Дай бог!.. Налей, Зурикела!

Мы поднимаем стаканы и пьем за победу, за тех, кто на фронте, за мир.

— А я стихи вчера написал! — вдруг выпалил я. — А ну, прочти!

Илларион от неожиданности выронил кусок ветчины. Я нерешительно взглянул на Илико. Илико поперхнулся вином и посинел, как петушиный желудочек. — Валяй, валяй, теперь уже все равно! — сказал он.