Читаем без скачивания Червонный король - Натали де Рамон

Пейте кофе, пока он не остыл окончательно. — Виктор налил кофе в обе чашки, а в свою добавил сливок и две ложки сахара. :

— Выходит, Виктор, вы...

Я взяла чашечку в руки и вдруг подумала, что этот сервиз всегда принадлежал нашей семье, но нам и в голову не приходило пить из него кофе!

Виктор внимательно смотрел на меня, и я сообразила, что не закончила фразу.

— Вы русский?

— Не совсем. — Он улыбнулся и пожал плечами. — Русской была моя бабушка.

— Та, которая реформировала историю про золотую рыбку?

Я отпила кофе, он уже слегка остыл, но был потрясающе вкусным! А ведь я сварила его в обычной кофеварке, неужели все дело в чашках?

— Да. Между прочим, отличное слово «реформировала»! А разве ваша бабушка не рассказывала вам сказок? — Он смотрел очень пристально.

— Конечно, она читала мне «Красную Шапочку», «Золушку», «Кота в сапогах»...

И вовсе не пристально он смотрит, просто так кажется из-за соседства его темных глаз и разбойничьего носа с наивными соломенными волосами!

— Читала или рассказывала?

Я непонимающе улыбнулась. Какая разница, читала или рассказывала моя бабушка, главное в чем-то другом...

— Вам еще кофе?

Я кивнула, он подлил в мою чашку.

— Так все-таки, миледи, читала или рассказывала ваша бабушка?

— Подождите, Виктор. — Мне показалось, что я поняла, в чем дело! — Вы сказали, что этот портрет остался в России вместе с самоваром.

Но тогда каким же образом он оказался у вас?

Или это тоже одна из реформированных сказок вашей бабушки?

Он вздохнул, причем невесело вздохнул.

— Через много-много лет мы случайно купили эту картину здесь на блошином рынке. Какими-то неведомыми путями она тоже попала в Париж... Правда, миледи, это вовсе не сказка. — Я вдруг подумала, что Виктору совсем не идет грусть. — Портрет был в жутком состоянии, рулончик грязного холста среди, других таких же, но прабабушка, ей было тогда уже за девяносто, узнала... Да, она узнала, и я тоже узнал бы эту гостиную, и ее котов, и клетку с канарейкой, и вид из окна на Москву-реку, и самовар с медалями, потому что она столько рассказывала... Хотите, я сварю еще кофе? — Виктор беспомощно смотрел на меня, как будто не решался сказать что-то еще, что-то очень важное.

— Вы счастливый, у вас была и бабушка, и прабабушка...

— Да, конечно. — Он старательно улыбнулся. — Но я, наверное, не смогу объяснить вам, Софи...

Ничего, что я назвал вас по имени?

— Ничего, Виктор. — Не знаю почему, но я сочувственно погладила его по руке, волоски на запястье были мягкими и нежными.

— Это трудно объяснить. То, что ты чувствуешь, когда видишь, как нечто, принадлежавшее твоей семье, даже не принадлежавшее, а как бы часть твоей семьи — если, конечно, вещи можно назвать частью семьи, но мне кажется, что вы поймете, вы же поняли про золотую рыбку... В общем, когда то, что принадлежало только вам, и никому больше, вдруг оказывается у чужих безразличных людей... Понимаете, картина или какая-нибудь чашка, — он повертел серебряную чашечку в руке, — они не могут постоять за себя. Ведь даже котенок способен хоть как-то оказать сопротивление, скажем, пошипеть, поцарапаться. Конечно, против такого монстра, как человек, он бессилен, а картины, чашки, да любые вещи, они абсолютно беспомощны! Но они же тоже имеют право на взаимную любовь хозяина, как живые! Ведь правда?

Ведь эта чашка тоже живая, и она хочет, чтобы из нее пили кофе, чтобы ею любовались?

— То есть вы считаете...

Я не знала, как продолжить, потому что от его сумбурного откровения в сочетании с наличием нашего сервиза мои мысли запутались окончательно. Я нисколько не сомневалась, что это наш сервиз, «сервиз Марии-Антуанетты», но почему же только сейчас я вдруг действительно ощутила, как мне не доставало этих чашечек, кофейника, сахарницы, молочника?

— Вы считаете, Виктор, что вещам тоже нужна любовь?

— Конечно, даже штампованным, я уж не говорю о шедеврах, как эти чашки, вышедшие из-под руки настоящего мастера. Понимаете, когда одна знакомая.., знакомая замужняя дама попросила меня помочь ей найти покупателя для ее фамильных вещей... Видите ли, ее кузен попал в затруднительное положение, и ей ничего не оставалось, как продать кое-что, доставшееся в наследство от любимой тетки...

Я чувствовала, что Виктор искренне верит в то, что говорит, и не решалась перебить его.

— Она любила свою тетку, и ей хотелось, чтобы эти вещи попали в хорошие руки. Ну, как редкое домашнее растение или щенка мы всегда стараемся пристроить в хорошие руки...

— Кстати, где ваш Шено?

— А ведь я совсем забыл про него! — Виктор всплеснул руками. Хорошими руками... — Я тут разглагольствую про любовь неодушевленных предметов, а про живое существо забыл совершенно!

— Ладно, Виктор, не драматизируйте. Или вы всегда так патетичны?

— Четверть стакана русской крови! Что вы хотите? Конечно, я патетичен и деспотичен!

Сидите здесь, миледи, ешьте пирожные, а я пойду сварю еще кофе и посмотрю, чем там занят Шено? Что-то уж очень подозрительно он притих.

Он вышел, я осталась одна. Я даже обрадовалась, что осталась одна в этой чудной гостиной. У меня есть несколько минут, чтобы разобраться в своих мыслях, отогнав прочь всякие лирические впечатления про тонкую натуру, руки и губы...

Итак, позиция номер один: Виктор купил наш сервиз и все остальное у некой «знакомой замужней дамы». Забавно, он подчеркнул «замужней»! Кузен которой попал в неприятное положение. Ну, насчет кузена и любимой тетки — это полный бред! Это точно наш сервиз, я знаю каждый изгиб, каждую деталь, я ведь столько раз начищала все до блеска. Но мы никогда не пили из него кофе...

Нет-нет, Софи, никакой лирики! — приказала я себе. Допустим, что Виктор действительно купил все у «замужней дамы», которая приторговывает краденым. Как все просто! Нужно только узнать, кто эта дама. А если никакой дамы нет, если он все наврал? Нет, Виктор, похоже, совсем не умеет врать! Он русский! А вдруг умеет? Почему это я решила, что русские не умеют врать? Еще как умеют! Вдруг он член русской мафии, он же говорил о семье, а семья — это во всех странах мафия...

Я невольно подняла глаза на портрет его родственницы. Прабабушка безмятежно смотрела на меня и по-джокондовски улыбалась точно такими же, как у Виктора, изогнутыми губами с чуть приподнятыми уголками... Наверное, ее мужу очень нравилось целовать эти губы, а потом родилась бабушка Виктора, и у нее, наверное, тоже были такие губы, и у матери Виктора... Или у отца?.. Кто у них родился: девочка или мальчик? У кого был горбатый нос и карие глаза? Надо спросить Виктора...

Нет, глупости. Зачем мне это? Мне нужно узнать только про «замужнюю даму»! Пункт номер два: узнать про...