Читаем без скачивания Живая мишень - Тед Белл

Алекс проехал еще некоторое расстояние и вдруг заметил в зеркале заднего обзора вспышки синего света, которые приближались. Он понял, что движется со скоростью более 110 миль в час. Быстро, но значительно медленнее скорости, на которой можно было бы оторваться. «Ты не сможешь обогнать их — в конце концов, Алекс, не в этот раз», — сказал он про себя. Да и в другой раз не стоит. Он притормозил и съехал на обочину, ожидая прибытия полиции, которая, конечно же, немедленно проверит его номер в компьютерной базе данных, и бравые парни в форме подойдут к нему, держа руки на кобуре и непременно спросят, какого же черта, парень, ты так гонишь и куда тебе приспичило. Господи.

Синие вспышки приблизились, и в дополнение к ним завопила сирена. Транспортное средство с проблесковыми маяками оказалось не полицейским автомобилем, это был какой-то спецфургон, который промчался мимо него и мгновенно скрылся за первым поворотом. Пять минут спустя он увидел идущие следом машины скорой помощи и машину пожарной службы, а затем и сам несчастный случай на одном из берегов дамбы — пожар. Он понял, что произошло что-то серьезное. Потом напряг зрение, пытаясь смотреть вперед, и снова помчался по дороге. Одновременно он нажимал кнопки радиоприемника, пытаясь найти Луи Армстронга.

Наконец, он поймал волну, где Сачмо пел «Знаешь ли ты, что такое не видеть Новый Орлеан?». Ему стало немного легче. Laissez les bon temps rouler. Так его мать всегда говорила, ее любимое выражение. Пусть хорошие времена длятся вечно. Черт бы все побрал. Если уже не можешь больше плакать, остается только смеяться. Примерно через полчаса он заметил знак «Исторический памятник штата Луизиана. Плантация Твелвтрис». Он свернул на подъездную аллею. Армстронг пел: «Когда на юге сонная пора».

Алекс увидел дом в конце длинной дубовой аллеи. Дубы сформировали густой полог над дорогой, превратив ее в подобие зеленого туннеля. Теперь солнце было уже совсем низко на западе, чуть выше дамбы, заполняя всю аллею оранжевым светом. По мере приближения он начал ощущать все величие старого дома.

Он оставил автомобиль под большим дубом и вышел. Рубашка была пропитана потом и приклеилась к спине. Высокая температура и влажность были неотъемлемой частью этого места. Комары и музыка, жуки и блюз. «И мох», — подумал он, взяв горсть мха с низкой ветви и комкая спутанные седовато-зеленые нити растений в руке. Щупальца мха свисали со всех ветвей окруживших его дубов. Это было красиво, но в то же время чувствовался налет разложения, и он спиной ощутил кладбищенский холод.

«Испанский мох», — сказал себе Хок, внезапно вспомнив его название. Он вышел из-под низко нависших ветвей и посмотрел на то, что еще оставалось от дома, где родилась его мать. Он был рад, что приехал сюда. Ему в голову пришло, что здесь ему нужно провести долгое, долгое время.

Чтобы проследить родственные связи.

Это была потрясающе красивая архитектурная работа. Четыре изящных цокольных этажа, возвышающихся над деревьями, каждый из них с верандой; массивные коринфские колонны обвиты зелеными виноградными лозами, которые оплели почти весь дом. Алекс поднялся по лестнице, ведущей к парадному входу, и остановился на верхней ступени. Он увидел, что дверей нет — на их месте были скрученные виноградные лозы. Он раздвинул их и ступил в образовавшийся проход, ведущий внутрь дома.

На полу у ступеней переднего портика были разбросаны ржавые пивные банки и старые газеты, виднелись прогнувшиеся половицы. Глупо, конечно, — в конце концов он ведь не был владельцем дома, — но все это запустение не только навеяло на него грусть, но и рассердило. Хлам и раздор были естественным явлением, закономерным итогом многих лет человеческого пренебрежения. Однако все это представилось Алексу Хоку кощунством, осквернением святыни. Он смахнул паутину и ступил в заплесневелую прохладу холла.

Лестница. Именно лестница помогла ему выбраться из хаоса, царящего под ногами. Она взлетала вверх до самой крыши двумя мягко изгибающимися пролетами, которые пересекались, образуя площадки на каждом этаже, затем расходились снова и взмывали еще раз, только для того чтобы окончательно соединиться. Это было, возможно, самое красивое решение архитектора из тех, что Хоку приходилось видеть. Одновременно изящная и массивная — работа настоящего художника, того самого Джона Рэндолфа, которому удалось сочетать максимум функциональности с изяществом и красотой.

«Эта лестница напоминает что-то», подумал Алекс, поднимаясь вверх по ступеням. Что-то природное. Что же? Черт побери, в последнее время он не мог вспомнить ничего.

Алекс достиг верхнего этажа, остановился на верхней ступеньке и вытащил из кармана куртки старую открытку. На выцветшем рисунке был изображен пароход, плывущий по широкому изгибу Миссисипи, из его больших черных труб вырывались белые облака пара. С обратной стороны открытки была небольшая приписка, сделанная рукой матери. Он читал его уже тысячу раз, но теперь, стоя в ее доме, снова прочитал вслух. Не шепотом. Он громко произносил каждое слово таким значительным тоном, как будто обращался к невидимой аудитории, собравшейся перед ним.

— «Мой любимый Александр, — начал он. — Мама с папой наконец-то прибыли в Новый Орлеан, и как же здорово мы проводим время! Вчера вечером папа пошел со мной во французский квартал послушать известного джазового исполнителя по имени Сачмо. Разве не забавное имя? Он трубит как ангел, и я просто влюбилась в его игру! Сегодня утром мы поехали вверх по Ривер Роуд взглянуть на мой старый дом. Я была просто поражена, увидев, что он все еще существует! Выглядит ужасно, правда, но я водила папу на самый верхний этаж и показала ему свою комнату, в которой жила, будучи в твоем возрасте. Это очень маленькая и смешная комнатка, но она бы тебе понравилась. Там есть большое круглое окно, которое можно отворять и, сидя у него, весь день напролет смотреть, как течет река! Реки текут бесконечно, так же бесконечна и моя любовь к тебе. Я тоскую без тебя, мой любимый, и мы с папой шлем тебе всю нашу любовь и кучу поцелуев. Всегда твоя, мамочка».

Эхо его голоса все еще отражалось в стенах опустевшего дома, когда Алекс убрал открытку в карман. Он подошел к перилам, которые казались достаточно прочными, обхватил их и наклонился, глядя вниз через переплетающуюся лестницу в холл первого этажа.

— Эй, — закричал он, прислушиваясь к эху. — Есть здесь кто-нибудь? Я дома!

Он повернулся и пошел через зал, пока не достиг центральной двери. Она была немного приоткрыта, и он растворил ее, удивленный обилием вечернего света, все еще льющегося внутрь. Лучи закатного солнца проникали сквозь большое круглое окно в противоположной стене. Окно находилось в алькове, образованном изгибом фронтона. Приближаясь к нему, он увидел, что самого окна давно уже нет, от него осталось лишь пустое отверстие. Щурясь на солнечный свет, он, наконец, подошел к окну и опустил обе руки на изгиб подоконника.

Ее комната была заполнена светом каждый вечер. Здесь была ее кровать. Здесь она читала книги, слушая трели певчих птиц, ощущая сладкий аромат магнолий, плывущий из окрестных садов. В дневное время она могла смотреть на проходящие по реке суда, отрываясь от чтения всякий раз, когда слышала их приближающиеся гудки. Ночью, закутавшись в покрывало, она клала голову на подушку и видела широкую аллею деревьев, которые полностью закрывали дорогу, звезды над рекой и луну.

Напротив одной стены стоял старый расшатанный стул с прямой спинкой, и Алекс подвинул его к круглому проему. Он сел на него и смотрел на мир глазами своей матери, пока солнце наконец не село за дамбу и не зажглись все те звезды, которые были видны из окна.

Наконец он встал и повернулся, чтобы уйти. Он шел по пыльным половицам, когда его настигла эта мысль. Вот о чем напомнили ему прекрасные винтовые лестницы.

— Это молекула ДНК, — тихо сказал Алекс и закрыл за собой дверь, ведущую в комнату матери.

4

Венеция

Франческа в одиночестве пила шампанское и смотрела на туманные огни по берегам Большого Канала. Вечерний бриз, несущий с воды туман, откинул светлые завитки волос с ее лба. Она позволила себе улыбнуться, стоя у перил балкона на террасе апартаментов во дворце Гритти. Последние итальянские детективы, американские дипломаты и агенты безопасности уже исчерпали свои способности. Каждая следственная группа посетила номер трижды на протяжении недели после странной смерти недавно назначенного американского посла в Италии. Они получили от нее, как было сказано, все, чего хотели. Ложь.

Она позволила себе улыбнуться, потому что ни один мужчина на земле никогда не получал от нее всего, чего хотел.

Три итальянских детектива ушли из гостиницы, сжимая в руках ее глянцевую фотографию восемь на десять с автографом. Два красивых американских агента из государственного департамента и после третьего посещения ушли лишь с одним жгучим воспоминанием: как обнажилось ее снежно-белое бедро и розовая подвязка чуть выше черных чулок, когда она поднималась из глубокого уютного кресла, чтобы попрощаться.