Читаем без скачивания В Бурьяне - Стивен Кинг

В средней школе, Бэкки ходила в спортзал, на факультатив «Самозащиты для молодых девушек». Теперь она пыталась вспомнить приемы и не могла. Единственное, что она могла вспомнить…

На дне правого кармана в ее шортах лежала связка с ключами. Самый длинный и толстый ключ был от передней двери дома, где она выросла со своим братом. Она отделила его от остальных и зажала между первыми двумя пальцами руки.

— А вот и она! — весело провозгласил Росс Хумбольт, обеими руками раздвигая высокий бурьян, словно путешественник из какого-то старого фильма. — Поздоровайся, Натали! У этой юной девушки скоро будет чадо!

За тем участком травы, что он раздвинул была разбрызгана кровь, и Бэкки хотела остановиться, но ее ноги несли ее вперед, и он даже слегка отступил в сторону, словно в одном из тех других старых фильмов, где галантный парень говорит «После тебя, куколка» и они заходят в шикарный ночной клуб, где играет джазовый ансамбль; вот только это был не шикарный ночной клуб, а протоптанный участок травы, на котором лежала та женщина, Натали Хумбольт, если так ее звали: вся скрюченная, с выпученными глазами и подзадертым платьем, обнажающим большие красные впадины на ее бедрах; и Бэкки подумала, что ей стало ясно, почему у Росса Хумбольта из Пафкипси были такие красные губы, и почему одна рука Натали была вырвана из плеча и лежала в трех метрах от нее в продавленной траве, которая уже начинала распрямляться, и на ее руке тоже были большие красные впадины, и эти красные места все еще были влажными, потому что… потому что…

«Потому что она пробыла мертвой не так уж и долго», подумала Бэкки. «Мы слышали, как она кричит. Мы слышали, как она умирает».

— Моя семья здесь уже достаточно долго, — сказал Росс Хумбольт дружелюбным, конфиденциальным тоном в то время, как его запачканные травой пальцы обхватили шею Бэкки. Он икнул. — Порой, люди становятся очень голодными. А здесь нету никакого «МакДональдса»! Не-а. Можно пить воду, которая сочится из земли — она грязная и чертовски отвратительно теплая, но со временем ты привыкаешь — вот только мы здесь уже несколько дней. Правда, сейчас я сыт. Сыт, как бочка. — Его окровавленные губы опустились в ее ушную раковину, и его щетина щекотала ей кожу, пока он нашептывал, — Хочешь увидеть камень? Хочешь голой лежать на нем и чувстовать меня в себе, под кружащимися звездами в то время, как трава поет наши имена? Поэзия, а?

Она попыталась втянуть полную грудь воздуха, чтобы закричать, но ничего не попало ей в горло. В ее легких образовалась внезапная жуткая пустота. Его большие пальцы вжимались ей в горло, сминая мышцы, сухожилия, мягкие ткани. Росс Хумболт улыбался. Его зубы были испачканны кровью, но язык был желтовато-зеленого цвета. Изо рта у него пахло кровью; и только что подстриженным газоном.

— Траве есть что сказать тебе. Тебе просто нужно научиться слушать. Тебе нужно научиться разговаривать на языке буряьна, детка. Камень знает. После того, как ты увидишь камень, поймешь. За два дня я узнал от этого камня больше, чем за двадцать лет учебы.

Он наклонял ее в обратную сторону, и ее спина изгибалась. Она гнулась, словно высокая травинка на ветру. Его зеленое дыхание вновь хлынуло ей в лицо.

— Двадцать лет учебы и они ставят тебя на сумрачную смену[10], — сказал он, и рассмеялся. — Хороший старый рок, правда? Дилан. Дите Яхве. Бард из Хиббинга. Скажу тебе вот что. Камень в центре этого поля — вот хороший старый «рок»[11], но это голодный «рок». Он работал на сумрачной смене еще до того, как краснокожие охотились на равнинах Осейджи, с тех пор, как ледники перенесли его сюда во время последнего ледникового периода, и о, детка, он охренеть какой голодный.

Ей хотелось врезать ему коленом по яйцам, но это требовало слишком больших усилий. Максимум, что она могла сделать, это приподнять ногу на несколько дюймов и плавно опустить ее назад. Поднять ногу и опустить. Поднять и опустить. Казалось, что она в замедлении топает ногой, словно лошадь, которая готовится выйти из стойла.

Созвездия черных и серебристых искр вырвались из уголков ее глаз. «Кружащиеся звезды», подумала она. Это было странным образом захватывающе — смотреть как рождаются и умирают новые вселенные, появляясь и угасая. Она понимала, что и сама скоро станет угасать. Это не казалось ей чем-то ужасным. Не надо было предпринимать какие-либо срочные действия.

Кэл выкрикивал ее имя, откуда-то от нее за версту. Если до этого он был в Манитобе, то теперь он был на дне шахты в Манитобе.

Ее рука сжала в кармане связку с ключами. Зубцы некоторых ключей впивались в ее ладонь. Вгрызаясь в нее.

— Кровь это хорошо, но слезы лучше, — сказал Росс. — Для такого старого голодного камня. И когда я поимею тебя на этом камне, он получит всего понемногу. Но все должно быть по-быстрому. Не хочу это делать на глазах у ребенка. Мы — баптисты. — С его рта воняло.

Она вытянула из кармана руку, где между средним и указательным пальцем торчал конец ее домашнего ключа, и вонзила свой кулак в лицо Росса Хумбольта. Она лишь хотела оттолкнуть его рот, не хотела, чтобы он дышал на нее, не хотела больше чувствовать эту зеленую вонь. Ее рука была бессильной, и удар ее получился ленивым, почти что дружеским, но ключ зацепил его под левым глазом и разодрал ему щеку, кровью очерчивая кривую линию.

Он вздрогнул, отдергивая назад свою голову. Его руки ослабили хватку; на мгновение его пальцы уже не впивались в мягкую кожу ее шейной впадины. Секунду спустя он опять усилил свою хватку, но к тому времени она успела сделать один громкий вдох. Искры — кружащиеся звезды — взрывающиеся и вспыхивающие на периферии ее зрения, плавно исчезли. Ее голова прояснилась — так, будто кто-то выплеснул ей в лицо ледяной воды. Когда она ударила его в следующий раз, то уже размахнулась, и воткнула ключ ему в глаз. Ее костяшки столкнулись с его черепом. Ключ пробил роговицу и вошел в жидкую середину глазного яблока.

Он не закричал. Он издал некое собачье рявканье, какое-то рычащее мычание, и с силой дернул ее в сторону, пытаясь повалить с ног. Предплечья его были обгоревшими и шелушились. С близкого расстояния, она увидела, что его нос тоже шелушится, причем сильно: его переносица горела от солнечных ожогов. Он скривился, обнажая зубы, покрытые розовыми и зелеными пятнами.

Ее рука отпрянула и отпустила связку ключей. Она продолжала свисать из его фонтанирующей левой глазницы в то время, как другие ключи плясали друг с дружкой, ударяясь о его щетинистую щеку. Кровь покрыла всю левую часть его лица. Вокруг них бушевал бурьян. Поднялся ветер, и высокие травинки хлестали и молотили Бэкки по спине и ногам.