Читаем без скачивания Гетманство Выговского - Николай Костомаров

Филимонов переслал это письмо через другого священника Василия, который тогда хлопотал о месте для себя в киевском Софийском соборе. То же писал к Татищеву из Чернигова. Другой духовный, архимандрит черниговского монастыря Иван Мещеринов; он давал советы ввести в Украине кабаки и верных голов и воевод.

«Мы слышали, – выражался он, – что имеет быть к нам князь Трубецкой. Как бы скорее конец был с панами, нашими начальными! Все мы его ждем; а я желаю, чтоб, единого небесного Христа-царя имеючи, и единого царя православного имели; дай же нам, Христе-царю, того дождати!»

С своей стороны, Запорожье интриговало против Выговского. Туда убегали из Украины толпы простого народа. Кто для промыслов, а кто промотается и пропьется – и тот бежал в Запорожье, покинув семью свою; и такие-то составляли оппозицию Выговском. Главою их был Яков Барабаш. Им на руку была народная молва, что царь хочет оставить в одном Запорожье только десять тысяч; они-то и думали, вероятно, сделаться этими привилегированные остатками. Барабаш отправил в Москву посланцами Самойла, Михайла Иванова, Степана Дьякова, да Семена Остапенка.

Это была депутация простого народа, показывавшая московскому правительству, что простонародье хочет не того, что старшины. Она жаловалась на старшин, что им не дают ловить рыбу, держать вино, берут поборы и наживаются сами, а простым не дают жалованья; доносили на Выговского, что он сносится с поляками, с ханом, со шведским королем. Запорожцы представляли, что гетман избран неправильно, – без участия запорожцев; что он сам не запорожец, а поляк, и жена у него шляхтянка; что хоть Хмельницкий и сделал его писарем, но ни он, ни жена его не хотят добра Запорожью; что раде следует быть на Запорожье, или, по крайней мере, в Лубнах; последнее место иравилось им оттого, что беглецы из этого края составляли в то самое время зерно запорожской вольницы.

В заключение они просили, чтоб в Украину ввести воевод и московское управление. «Вся наша чернь и мещане этого желают, – говорили они: – да казацкая старшина не допускает ради сврей корысти. Посольство из Запорожья отправили запорожские старшины, а толпа неистово порывалась идти на города и «шарпать» имения знатных и богатых. Выговский, услышав об этом, собирался с своей стороны идти с городовыми козаками усмирять Запорожье и приказал расставить караулы (заставы), чтоб перенять запорожских посланцев, когда они будут возвращаться из Москвы – да еще не велел торговцам возить в Запорожье порах, свинец и припасы, чтоб край этот отрезать от Украины и лишить продовольствия. В то же время Выговский отправил письмо к боярину Морозову, умолял его ходатайствовать пред царем, чтоб доносы врагов не получили успеха, и просил задержать посланцев. «Пусть бы государь, – писал он, – покарал их по своему премудрому разуму; они, своевольники, только о суетной своей воле помышляют, а не радеют о вере и о прислуге его царскому величеству; нет у них ни жен, ни детей, ни пожитков, ни добычи, – только на чужое добро дерзают, чтоб есть им, да пить, да в карты играть, да всякие бесчинства Богу и людям чинить; а мы за веру православную и за достоинство государя, при женах, детях и маетностях наших, всегда умирать готовы».

Барабаш, отправив уже посольство и роя под Выговским яму, послал к нему письмо, уверял в своем расположении и покорности, и возбуждал неудовольствие гетмана на толпу повес, пришлецов из Украины. «Те, которые поднимали бунт, – писал он, – пришли из миргородского повета. Часть их уже повязана, да у половины у них ни самопала, ни корма, ни одежишки не спрашивай, а мы сверстные козаки-зимовчаки их не послушали; и в мысли у нас не было, чтоб идти на города грабить!»

В таком положении было общее настроение умов, когда прибыл в Москву. Миневский с товарищем. В расспросах, которые ему делали бояре, он, от имени Выговского, чернил всячески Лесницкого; указывал, что этот-то полковник дает повод ко всем волнениям, потому что ему хотелось булавы, но он ее не получил, и теперь вот он наущает народ к неповиновению и возбуждает чернь против царской власти: распустил слух, будто царь прислал князя Трубецкого с тем, чтобы везде по городам поставить войско и уничтожить казацкие вольности. Бояре объяснили ему, что у его царского величества и в мысли не было, чтобы ломать права и вольности их, и приписывали такие выдумки наущению врагов. Посланцы старались выставить в благоприятном свете сношения Выговского со шведами и поляками, откровенно объявили, что польские послы приезжают для того, чтобы склонить козакав к измене царю, и уверяли, что не успеть им в этом. Запорожские посланцы были тогда в Москве; выслушавши от них донос, бояре стали выведывать от посланцев Выговского, были ли запорожцы на раде? На это Миневский отвечал, что не были; но в самом… Запорожье народ в то время состоял из казаков разных городовых полков, а из этих полков на раде были и старшины, и выборные казаки. «На Запорожье, – объяснили они, – людей вовсе немного, всего тысяч пять, и те живут там постоянно; одни приходят из городов, другие уходят назад».

Посланцы доказывали, что Запорожье не есть что-нибудь. особое, а часть того же Войска.

«Мы не чаем бунта, – говорили они, – потому что Ивана Выговского выбрали целым Войском; а лучше бы учинить так, чтобы великий государь изволил послать кого укажет в Войско, чтоб собрать полковников и сотников, и всю горадовую чернь вновь на большую раду; кого на этой раде выберут, тот и будет прочен, а гетман сам желает этого; и если кого иного выберут, Иван Выговский о том не оскорбляется».

– «А прежние гетманы где выбирались? – спрашивали бояре, слышавшие перед тем от запорожских посланцев, что они выбирались на Запорожье: – Где Богдан Хмельницкий выбран?»

«На Запорожье прежние гетманы выбирались, – сказал Миневский; – и Богдан выбран на Запорожье и запорожанин был».

Бояре замотали себе на ус, что Миневский говорил в одно с запорожцами, и это доставляло оправдание последним во мнении бояр.

Посланцы Выговского были отправлены с честию, с жалованною грамотою, составленною буквально по образцу данной Богдану Хмельницкому, и с письменным милостивым словом царским ко всему Войску, где сказано, что так как козаки обещаются служить верою и правдою его царскому величеству, то и великий государь верных подданных, православных христиан, будет держать в вольностях без всякого умаления; а на подтверждение новоизбранного гетмана и для принятия от него присяги на верность по-, шлется боярин Хитрово.

В то же время, как эти посланцы были еще в Москве, Выговского уже посетил один московский гонец, стряпчий Рагозин. Он послан был в Украину, под предлогом известить гетмана о даровании от Бога радости царскому семейству рождением царевны Софии, но в самом деле у него был наказ – проведывать, что делается на Украине, и любят Ли там и желают ли Выговского? По всей дороге, от московской границы до Чигирина и обратно до московской границы, простые люди, проводники и подводчики, в один голос, как будто бы сговорившись, утверждали, что Выговского недолюбливает народ. В Чигирине говорили ему, что Выговского выбрали одни старшины, чернь его не желает, а хочет Хмельниченка; но на левой стороне Днепра не вспоминали и Хмельниченка.

«Вот, сказывают, – говорили поселяне Рагозину, – будто бояре и воеводы с ратными московскими людьми придут к нам, а мы этому и рады».

Так, с одной стороны, Выговскому и его партии представлялся повод к подозрениям и неприятным ожиданиям перемен от царя, а с другой московскому правительству приходили вести, что народ не любит новоизбранного правителя; что народ расходится с ним и с его партиею в желаниях, что Выговский и значные – тайные недоброжелатели Москвы. Запорожцы поймали посланцев Выговского, отправленных в Крым, перехватили письма гетмана к хану: по известию современника поляка, самих посланцев утопили, а письма отправили в Москву с своим послом. Они доносили, между прочим, что к Выговскому ездит какой-то ложный монах Данило, француз родом, который ведет тайные сношения и подстрекает его к отпадению от Московщины, старались растолковать письма гетмана к хану так, что гетман с ханом и поляками хочет идти войною на Московщину.

Но сильнее всех врагов Выговского был полтавский полковник Мартын Пушкарь; пользуясь расстройством народного смысла, недовольством черни против значных, Пушкарь надеялся сделаться сам гетманом, свергнувши Выговского, созвал у себя раду, и объявил на ней, что Выгавский изменник, сносится с поляками, крымцами, думает изменить царю.

Вместе с запорожскими гонцами он отправил в Москву и своего атамана, Стринджу с товарищами; они повезли донос, что гетман изменник, сносится с Ордою и поляками. Решившись в то же время действовать оружием, Пушкарь просил запорожцев помогать ему против Выговского: по та-’ кой просьбе, шестьсот молодцов отправилось к Пушкарю под начальством атамана Якова Барабаша. Но главная сила Пушкаря состояла в народе. Полтавский полковник, чтоб вредить своему врагу, постоянно призывал козаковать посполитых, стремившихся к уравнению прав своих с козаками. Ненависть, прежде обращенная на польских панов, теперь готова была с тем же неистовством обратиться на единоземцев, которым более других послужило житейское счастие. Призывы Пушкаря подействовали на бездомовных и безземельных: таких накопилось множество в Украине от разорений, смут и отвычки от работ во время беспрерывных войн. Со всех сторон стекались к Пушкарю работники из винокурен, – а винокурни и пивоварни тогда находились чуть не в каждом зажиточном доме, – сбегались пастухи, наймиты; не имевшие своего угла и жившие из куска хлеба у богатых, теперь бежали козаковать. – в надежде отомстить за побои хозяевам и присвоить их имущества, для того, чтоб пропить и промотать награбленное в несколько дней, все, что носило название голоты (т. е. голи, голяков), явилось под знамена Пушкаря. Они шли без лошадей, без оружия, нередко без одежды и обуви, в лохмотьях, с рогатинами, дубинами, косами и, – по замечанию летописца, – с сердцами, готовыми на убийства и грабежи.