Читаем без скачивания Богоборцы из НКВД - Олег Смыслов

Такая же судьба разграбления досталась Троице-Сергиевой лавре, другим святым захоронениям. По настоянию Ленина выходит постановление Наркомата юстиции «О ликвидации мощей». Так большевики снискали себе сомнительную славу «гробокопателей». Комплекс святотатства был им неведом.

Миллионы людей голодали, священников расстреливали, а партийная элита искала пути инициирования мировой революции с помощью церковного золота, не забывая и о себе».

Характерно, что из 4,6 миллиона собранных до развёртывания кампании по изъятию церковных ценностей по предложению Троцкого было решено 1 миллион золотых рублей потратить на закупку хлеба для голодающих с развёртыванием вокруг этого широкой агитационной кампании. При этом никакого механизма контроля за расходованием этих средств создано не было. По утверждению историков, «составленная на один лишь апрель 1922 г. смета технических расходов Московской, Петроградской и губернских КИЦЦ была утверждена Малым СНК в сумме 1 559 592 золотых рубля (запрашивали 2 000 006), но потом разрешали и сверхсметные расходы. Это только расходы на упаковочные материалы, грузчиков, транспорт, с прибавлением части расходов на агиткампанию и на московское совещание обновленческого духовенства. Главные расходы на агитацию шли по другим сметам. Сюда не включены также основные расходы на кампанию, связанные с массовым применением по всей стране революционного насилия по отношению к верующим и духовенству» (Архивы Кремля. Политбюро и Церковь. 1922–1925 гг.).

Весной 1922 года Евгений Александрович прибыл в уютную Москву «с прораставшей сквозь булыжник улиц травой, скамеечками у деревянных домишек с вечно сидевшими на них старушками, хрипом гармошек» и огромными лужами после дождя.

«Старая Москва тогда соседствовала с новой, точно так же, как и старые названия её улиц», — напишет Г. В. Андреевский в книге о её повседневной жизни. По его мнению, «переплелись в названиях московских улиц история, география и религия. Церковь Иоакима и Анны вызвала к жизни название «Якиманка», мирная тишина за Пресней побудила жителей назвать улицу «Тишиной», а за ней и переулки — Тишинскими. Существовали в Москве два Таракановских переулка (Первый в своё время назывался ещё Арбатец) и Таракановская улица. Это там, где теперь станция метро «Сокол», слева от Ленинградского шоссе. А там, где теперь Новый Арбат, находилась Собачья площадка…»

В день приезда Тучкова по всей Москве было густо расклеено последнее произведение художника Дени — плакат в красках, разделённый на две половины: «на левой изображена часть церковного иконостаса и коллекция священных сосудов, обязательно украшенных драгоценными камнями, и среди этого церковного богатства стоит во всём велелепии Патриарх. Митра, облачение, посох и все атрибуты его сана тоже унизаны всевозможными драгоценностями. Всё приблизительно даже похоже на действительность, причём лицо Патриарха не окарикатурено и вышло очень даже похожим, и таким симпатичным и умным (как оно есть), но почему-то на всех пальцах обеих рук подрисованы драгоценные перстни. Что это — малограмотность художника или провокаторство печати? В руках Патриарха — свиток, на котором напечатана та часть его воззвания, где Патриарх говорит, что по канонам церкви сдавать священные сосуды, хотя бы и добровольным пожертвованием, на другое назначение — дело святотатственное и караемое отлучением мирян и лишением сана духовных. На правой половине плаката изображена семья голодных, простирающих костлявые руки к этим драгоценностям.

Кроме того, московские стены испещрены различными воззваниями на эту же тему, которую в коротких словах можно изложить так: «Рабочие, идите и тащите из церквей серебро, золото и камни, а тех, кто мешает этому, забирайте в каталажку». Воззвание самой партии большевиков составлено в таких оскорбительных для веры и отцов духовных выражениях, что я брезгую воспроизводить его содержание. Такой подход к кампании «изъятия церковных ценностей в пользу голодающих» нравственно понижает цену этой — как ни говори — великой народной русской исторической жертвы, и чреват последствиями для… евреев. Про них нехорошо стали поговаривать. «Вот я сегодня слышал, что на днях «изъятчики» заявились «обдирать» храм Василия Кессарийского на Тверской. Большинство из них будто бы евреи. И говорят ещё, что они устроили себе тут же в храме самоварчик и покуривали там. Если это правда, то не жалко, что и бить их будут; если неправда, то всё-таки бить их кому-то хочется, и такими сплетнями рать собирается», — запишет в своём дневнике москвич Н. П. Окунёв.

Разговоры, которые фиксирует летописец, действительно имели под собой реальную почву. Например, в очередной сводке ОГПУ «Об антисемитской работе духовенства» под грифом «Совершенно секретно» говорилось: «Церковниками беспрерывно ведётся агитация «за веру», «за родину», «за Христа» и т. д. Агитация принимает то открытую, то явную форму и носит яркий отпечаток национализма, в черносотенном понимании этого слова. Смысл всей агитации — натравить обывателя на «жидов». Отдельные скрытые прорывы и имеющийся материал дают все основания для утверждения антисемитской подоплёки агитации и стремления использовать против власти таящийся антисемитизм.

Начиная с самого собора 1917 г. всё духовенство, а с 23 года тихоновское, в своих проповедях, беседах, посланиях вбивают мысль о гонении на веру со стороны «жидов». Во многих случаях слово «жид» не говорится открыто, а заменяется словами «чужеземец», «иноверец». Все члены ВКП(б) и сторонники советской власти объявляются или «жидами», или продавшимися «жидами».

Основным содержанием агитации является изложение так называемых «Протоколов сионских муцрецов», написанных Нилусом в 1921 г. в книге под названием «Антихрист» и изданной в Петербурге и напечатанной в Киево-Печерской лавре. Несколько экземпляров этой книги, трактующей о захвате евреями всего мира, отобраны у арестованных церковников-черносотенцев…

Очень редки случаи агитации за христианство, за веру, за Бога, против отделения церкви от государства без указания на то, что большевики-жиды изгоняют православных из храмов, издеваются над православной верой.

Излюбленным мотивом против антирелигиозной пропаганды является утверждение, что «только христиане ругают свою веру», а еврейскую и татарскую не трогают. «Вся поповщина», при поддержке в этом случае сектантства, использует антисемитизм против безбожья.

Во многих случаях контрреволюционной пропаганды в церковном духе усиленно муссируются утверждения о «жидовском» происхождении наркомов и местных властей. В случае же закрытия церквей противники закрытия заявляют: «Жиды отбирают церкви».

Среди же беспоповцев Урала (старообрядцы) до сего времени пользуются популярностью разговоры на тему об отбирании церквей под синагоги.

Взрыв антисемитской агитации наблюдался при изъятии церковных ценностей в 1922 г. В Шуе и Вознесенске и других местах озлобленные толпы кричали: «Снять все ценности с жидов, комиссаров и их жен, а церковные не трогать». Агитаторы разжигали настроение масс указаниями «жиды отбирают ценности». В Ленинграде во время беспорядков при изъятии церковных ценностей в толпе раздавались прямые угрозы и призывы: «Идём бить жидов». Священник Огородников в Марийской области в том же году призывал не отдавать ценности, так как отбирают «жиды», звал объединяться, вооружаться и идти против «жидов».

Московский процесс в 1919 г. над причтом церкви Василия Блаженного по поводу «святого отрока Гавриила», убиенного евреями, и заявление епископа Рязецева на допросе в 1923 г. в том, что у него нет уверенности в отсутствии у евреев ритуального употребления человеческой крови, в достаточной степени характеризуют живучесть антисемитских настроений поповщины…»

Что ж тут говорить, если Л. Д. Троцкий, выступая с пламенной речью 17 июля 1924 года на совещании клубных работников, подчёркивал: «В антирелигиозной борьбе, периоды открытой лобовой атаки сменяются периодами блокады, сапы, обходных движений. В общем и целом мы именно в такой период сейчас и вошли, но это не значит, что мы в дальнейшем ещё не перейдём снова к атаке развёрнутым фронтом. Нужно только подготовить её…»

Поселился Евгений Александрович со всем своим семейством не где-нибудь, а в Серафимо-Дивеевском подворье, что располагалось на 1-й Мещанской улице в центре Москвы, поближе к Лубянке. Будут теперь его называть и «главпопом», и «красным игуменом». Первое «звание» ему присвоили в высших партийных кругах, а второе, как ни странно, в самых что ни на есть церковных.

Кроме жены, поселилась рядом с молодым и перспективным чекистом его старшая сестра, которую он вежливо величал не иначе как «мамашей». Не потому ли её частенько принимали за мать, вызванную в столицу для благой жизни из деревни. А старшей сестре подворья (действительно) матушке Анфии пришлось несколько потесниться.