Читаем без скачивания Мужчины Мадлен - Елена Арсеньева

Алёна сделала глотательное движение – совершенно нервическое. И пробормотала:

– Чудеса какие-то… Не было у меня ножика, клянусь. Зачем он мне?!

Ножика у нее и в самом деле не было. Летая минимум дважды в год за границу, она по рассеянности не раз оставляла в косметичке маникюрные ножницы – и прощалась с ними навеки в зоне таможенного контроля. Теперь первым делом, едва начиная собирать вещи, Алёна перекладывала ножницы на дно чемодана, чтобы они совершили перелет в багаже. А никаких ножей у нее и в самом деле отродясь не водилось.

Высокий мужчина в мятом, но при этом почему-то невероятно элегантном сером костюме, прошедший через рамку металлоискателя вслед за Алёной и теперь рассовывавший по карманам мобильник и ключи, неприятно, как-то вымученно ухмыльнулся:

– Покайтесь, девушка, покайтесь! Зачем вам перочинный ножик в самолете? Маникюр делать? Винные бутылки открывать? Придется потерпеть до Москвы.

Алёна посмотрела на него, тупо моргнула, отметив, что пассажир говорит по-русски, и перевела беспомощные глаза на Элизу.

Лицо той имело непреклонное выражение типа: «Я вас все равно съем!» Черная сумка с картиной выехала из коробки таможенного «телевизора», и Элиза повелительно кивнула на нее. Как во сне, Алёна сунула туда руку, пошарила на дне… и тихонько вскрикнула, словно схватилась за змею.

Да что змея! Она схватилась за перочинный нож! И вынула его – довольно большой, с красной гладкой рукояткой, с забавным фирменным значком – белым крестиком в белой же рамочке – и кнопочкой сбоку. Стоило на нее невзначай надавить, как из ножа со щелчком высыпалось множество лезвий, в числе которых, между прочим, оказались маникюрные ножнички, и щипчики, и пилочка, и открывашка для бутылок, а также штопор и даже, как показалось Алёне, крестовая отвертка.

– Ну вот! – воскликнула Элиза как бы даже с облегчением. – Теперь вы видите, мадам? Видите?

Алёна видела, само собой, на то глаза и дадены человеку, чтобы видеть, но при этом продолжала ничего не понимать. Нож был не ее, отродясь у нее такого ножа не было. Может, ножик Маринин? И она по ошибке, собираясь, сунула его в сумку? Да нет, все просто! Пока Алёна стояла в очередях на регистрацию или на паспортный контроль, кто-то из ее соседей-пассажиров нечаянно уронил нож, и тот упал в Алёнин пакет.

Ну, довольно хилое объяснение, однако другое в голову не приходило, а главное, времени не было его отыскивать. Да и нужно ли? Нож не ее, ну и ладно. Что называется, была без радости любовь, разлука будет без печали! Алёна отнесла ножик тощенькому некрасивому арабу с сумкой в руках, который стоял в сторонке и смиренно, как нищий – подаяние, принимал в сумку запрещенные для пронесения в самолет предметы. Ножик обо что-то звякнул в бездне сумки, и Алёна поняла, что не она одна нынче проштрафилась перед службой безопасности.

– Мерси, мадам, – ласково сказал араб, и Алёна пожала плечами:

– Не за что! De rien!

Потом вернулась к транспортеру и начала собирать свое барахлишко, сваленное небрежной кучкой. Сунула компьютер в сумку, обулась, накинула плащ (от всей этой суетни утренняя недосыпная дрожь усилилась, Алёна даже зубами постукивала порой) и двинулась прочь, смутно ощущая, что вроде бы чего-то у нее в руках не хватает…

– Мадам! Вы забыли! – вдруг услышала она голос Элизы, причем отчетливо ощутила в нем усталые интонации доктора, который общается с безнадежной пациенткой.

Обернулась – и узрела в руках людоедки черный пластиковый пакет.

– О боже, картина! – воскликнула Алёна, радостно хватая пакет. Но тут же разжала руку – и он мягко спланировал на пол. – Это не мое!

Наверное, не ее! Если бы она так уронила свой пакет с картиной, та громыхнулась бы весьма увесисто, а тут…

– Как не ваше? – удивилась Элиза, не поленившись согнуть свое могучее тело и поднять пакет. – У вас была картина, я отлично помню. Рядом с ней лежал нож. Картина и здесь!

И людоедка вынула на свет божий отпечатанную на довольно тонком листке картона репродукцию с известной картины Тулуз-Лотрека «Chat Noir», «Черный кот», которую продают в Париже натурально на каждом углу. Репродукцию продают, понятное дело, а не саму картину. Очень может быть, что каждый, кто хоть раз бывал в Париже, ее покупал. Покупала и Алёна, потом кому-то подарила… В принципе, репродукция ей не слишком нравилась, а без принципа, как говорится, и даром была не нужна. Даже в черном пластиковом пакете – совершенно таком, как тот, в котором лежала картина, купленная ею на авеню Трюдан… Между прочим, практически все продавцы сувениров и репродукций в Париже кладут свой товар именно в такие пакеты – наверное, у них какая-то массовая закупка упаковочного материала происходит.

– Мадам, – укоризненно произнесла Элиза, – заберите ваш пакет и, очень прошу, не задерживайте меня больше. Из-за вас уже очередь собралась!

Алёна оглянулась – и увидела, что у транспортера в самом деле собралась немалая группа более или менее разутых и раздетых людей, которые поглядывали на нее с плохо скрываемым раздражением. Да что ж за напасть такая, второй раз она за утро становится причиной затора в аэропорту Шарль де Голль!

Делать было нечего. Алёна огляделась, тщетно надеясь найти свой пакет, потом приняла из рук Элизы «Черного кота» и грустно побрела прочь, едва не плача. Через несколько шагов писательница снова обрела способность связно мыслить и поняла, что, собственно, произошло. Какой-то другой турист, который проходил таможенный досмотр одновременно с ней, по ошибке прихватил ее картину. Вообще-то надо быть очень рассеянным человеком, чтобы не почувствовать разницы в тяжести, но всякое бывает, возможно, он просто очень сильный человек, которому все едино, нести пакет весом в пять килограммов или пятьсот граммов. Стоп! Ведь тот мужчина в сером костюме, который пошутил насчет ножичка, очень подходит под это описание. Такой громоздкий дядька и в самом деле мог не заметить, что схватил не свой пакет, особенно если задумался… С Алёной-то сплошь и рядом подобное бывало – она ничего не замечала, когда придумывала какой-то сюжет или… или когда была влюблена в Игоря… давно, сто лет назад, в другой жизни…

Может, мужчина в сером костюме тоже обдумывал сюжет (писателей нынче развелось несчитано!) или, к примеру, был влюблен в Иго… Нет, не в Игоря, само собой, хотя кто знает, как зовут предмет его чувств. Нынче, как говорится, плюнешь в Дон Жуана, а попадешь в пи… в смысле в гея попадешь.

Ладно, хватит о глупостях, надо быстренько найти того дяденьку и произвести обмен.

Алёна заметалась по аэропорту. Заглянула чуть не во все бутики, облизнулась на пластиковые бутылочки с «Бейлисом», но сейчас было не до них… и, уже почти отчаявшись, вдруг увидела того, кого искала.

Точно он. В сером костюме. А в руке пластиковый черный пакет громоздких очертаний.

– Мсье! – вскрикнула было Алёна.

Потом вспомнила, что мужчина говорил с ней по-русски, открыла рот, чтобы позвать его на языке родных осин, да и захлопнула, запутавшись при выборе обращения.

Нет, черт, а в самом деле – как окликнуть человека? «Эй, мужчина»? Алёна терпеть не могла употреблять это слово в качестве обращения, да она вообще его не любила – не по сути, нет, суть-то обожала, а чисто фонетически: оно ведь имеет внешнюю форму женского рода. Ну, бывают у лингвистов-профессионалов такие заморочки. Случались они и у Алёны Дмитриевой, писательницы. Простим безумство, разве это сокрытый движитель его? В смысле ее…

Итак, продолжим тему обращений к существу мужского пола. Товарищ – ликвидирован как класс. Гражданин – ну, мы не во временах Великой Французской революции (к счастью) и не в органах правопорядка (к счастью в квадрате!). Сударь? Обычно Алёну поднимали на смех, стоило ей ляпнуть свое любимое словечко. Господин? Вот разве что…

И тут нашей героине вдруг вспомнилось из недавнего прошлого, из несусветных 90-х годов минувшего столетия…

Алёна и ее бывший муж Михаил Ярушкин тогда заигрались в издательские игры – а что, надо же было как-то выживать! – с двумя своими приятелями, Виктором и Людмилой. Потом тернистые пути бизнеса их очень сильно развели, ну а сначала, как в песне, все делили пополам, от непомерных расходов до мизерных прибылей. Чуть ли не первыми книжками молодого издательства «Братья-славяне» (во как, знай наших!) были всякие сказки-байки – простенькие, в мягких обложках, а оттого дешевые до изумления. Наличка в те времена являлась такой же редкостью, как теперь, скажем… право, и не с чем сравнить поганый дефицит наличности тех незабвенных деньков, не создано достойного сравнения человеческим воображением. Короче, налички не имелось, а потребность в ней была. И дабы ее добыть – какова аллитерация? Конечно, не чуждый чарам черный челн, но тоже миленько! – Алёна и Людмила чуть ли не ежедень отправлялись к Московскому вокзалу: торговать книжками с лотка, а попросту – со стола.