Читаем без скачивания Белое солнце России - Александр Логачев

Жилые дворы, напротив, были заперты так, будто через Зимино собирался пройти цыганский табор и народ, затаив дыхание, ждет вороватых гостей. Даже собаки лаяли осторожно: гавкнут пару раз и замолкнут, будто раздумывая – стоит ли брехать дальше?

Солдат остановился возле весьма приметных, украшенных резьбою ворот.

– Эй хозяин! – крикнул солдат. – Отпирай ворота, гость пришел!

Назаров присел на лежавшее поблизости бревно и закурил. Самокрутка дотлела наполовину, но хозяин не появлялся. Только залаяла собака.

– Мне что, у калитки ночевать?!

– Ты, дядя, горло не дери. Все равно не откроют, – послышалось сзади.

Назаров обернулся. Неподалеку от него стоял малец лет семи. В ладошке пацан сжимал игрушечную винтовку, вырезанную из доски, с приделанной к ней веревочкой для ношения на плече.

– Почему не откроют?

– Ты с ружьем пришел. Значит, у хозяев сало потребуешь, самогон будешь искать. Может, самого хозяина со двора уведешь. Вот тебя и боятся. Но не сильно, ты же один.

– А ты чего не боишься?

– У меня у самого ружье есть.

В подтверждение этих слов мальчишка наставил на Назарова деревянную винтовку. Солдат хмыкнул и достал из кармана замызганный кусок сахара, кинул его сорванцу.

– Считай, испугал меня и ограбил. А теперь скажи – дома ли Никита Палыч?

– Назаров! Федька! Живой, вернулся!

Это кричал-надрывался показавшийся в конце улицы невысокий мужичок в грязной рубахе, наполовину заправленной в портки. «Так, так… Кто это у нас? Уж не Тимоха ли Баранов, личность известная не только в Зимино, но и за его пределами. Итак, быстренько припомним, что нам известно о Тимохе».

В детские годы Тимоха лет пять ходил в школу, заведенную барином. По мнению односельчан, ему это пошло исключительно во вред. Доведись Баранову пасти скотину – он тотчас начинал считать окрестных ворон, сорок и прочих птиц, с естественными последствиями для подопечного стада. Поэтому его даже в постоянные работники не брали. Время от времени нанимали лишь для мелких дел. Соседи всегда удивлялись: почему такой серьезный мужик, как Назаров, посещая их село, дружит с этим недотепой? «А и вправду интересно, зачем это я с ним дружу?»

– Здорово, Тимоха.

И солдат протянул руку для пожатия, подумав при этом, что первое свидание с персонажем из довоенной жизни прошло без сучка и задоринки. Узнали его, признали, не усомнились.

– Где остальной народ-то, а, Тимоха?

– Боятся. Сейчас по вечерам только мы с Климкой по улицам гуляем. Он малый, я дурной. Кто нас тронет?

– А кто остальных трогает?

Ответить на этот вопрос Баранов не успел. Наконец-то заскрипела калитка. Из нее выглянул дед в потертых валенках.

– Здорово, Федя. Извини, что сразу не открыл. Сперва не признал. Изменился ты…

«Если б ты знал, дедуля, насколько я изменился», – этого произносить вслух солдат не стал.

– И ты будь здоров, Никита Палыч, – браво, как солдату и положено, приветствовал Назаров хозяина дома и резных ворот. – Ты-то сам, гляжу, не постарел.

– Четыре года – невелик срок. Да проходи, что ты перед воротами топчешься? Я сразу понял – тебе заночевать надо. Банька у меня сегодня натоплена, а когда попаришься-помоешься, жена стол накроет.

– Никита Палыч, – робко сказал Тимоха, – если вы водку пить будете, можно я загляну?

Хозяин взглянул на Назарова, потом на Тимоху и махнул рукой – приходи, черт с тобой.

Когда Назаров вошел в избу, с ним сразу же поздоровалась хозяйка… как там бишь ее? Вспоминай рассказы в лагере, письма жены… А! Фекла Ивановна.

– Здравствуй, здравствуй, Федор Иванович. Значит, не убили?

– Бог миловал, – ответил Назаров. – На войне и вправду не убили. А у вас тут, пока у ворот ждешь, помереть можно.

– А это мы, Федор Иванович, главное сокровище прятали.

– Ты что, – прикрикнул на жену Никита Палыч, вошедший за Назаровым в избу, – сдурела?

– А ты мне рот не затыкай, – затараторила баба. – Знаю ваши тайны. Как напьешься, так сам все гостю расскажешь. Уж лучше я сама. Лареньку мы здесь прячем. Никита сказал: человек при оружии перед домом стоит. Я и увела ее в чуланчик. Нельзя, чтобы Лареньку у нас нашли.

– Ларенька – это барышня Лариса из Усадьбы? – спросил Назаров, сам удивляясь своей осведомленности. Или, может быть, своей отменной памяти.

– Она самая, сердешная. За ней Сенька Слепак охотится, который в комбеде заправляет. Она его любови давным-давно отвергла, так он решил сейчас свое взять. Ларенька, бедняжка, у нас света дневного не видит, все в избе прячется. И мы боимся – как бы кто ее у нас не заприметил.

– Ты бы не кудахтала лучше, а выпустила Ларьку, – сказал Никита Палыч. – И стол пока накрыла. А я пока Федю в баньку провожу.

Заскрипела дверь. Гость обернулся. В горницу несмело вошла девушка. Ее лицо было бледным, как бывает у людей, проводящих почти все время под крышей. В правой руке она держала небольшую книжечку, заложенную пальцем посередине.

– Здравствуйте, – робко начала она. – Так это вы, Федор Иванович?

– Он самый. Мое искреннее почтение, барышня Лариса.

«Так и тянет выдать пошлость: „Девушка, кажется, мы с вами где-то встречались“. Ведь, наверное, встречались же где-то? А красива барышня из Усадьбы. Наверное, таких и называют тургеневскими барышнями. Но – ша, солдат! Отставить вольные мысли! У тебя жена в сорока верстах отсюда».

– Как я рада, Федор Иванович, что вы вернулись. Я ведь ту нашу встречу у реки запомнила надолго…

«Ая-яй, – подумал Назаров, – что ж это я про то ничего не знаю?»

– Ладно, потом, за столом, радоваться да болтать будем, – сказала бабка Фекла. – Федя, баню топить пора.

Назаров поставил на лавку сидор, позаботился о винтовке и вышел с хозяином во двор.

Никита Палыч и его супруга долго вздыхали: в доме шаром покати, на стол нечего поставить. Однако поискали в своей кладовой, прошлись по соседям и, сами себе удивляясь, приготовили-таки пиршество. Хозяйка успела курочку зажарить, леща запечь. Посередине стола дымился чугунок с картошкой, а вокруг стояли тарелки с салом, огурцами, квашеной капустой, солеными рыжиками да мочеными яблоками. От Христова Воскресения остались окорок, два кулича и десятка полтора крашеных яиц. Между тарелками возвышалась четверть самогона – за последние три года этот продукт завелся в каждой избе.

Правда, едоков было не так и много. Всего лишь Никита Палыч с Феклой Ивановной, еще один назаровский приятель Степан, воевавший в годы оны в Маньчжурии и оставивший там свою ногу, напросившийся Тимоха Баранов, Лариса, притулившаяся в уголке на скамейке с книжечкой на коленях. И, конечно, дорогой гость, Федор Назаров.

– Что, Федя, – спрашивал уже слегка захмелевший Степан, – давно так не сидел?

– Давно, – ответил Назаров.

– Царское угощение по нынешним временам, – сказал Никита Палыч.

– Федя, – сказал Степан, – по правде скажи, с царем тебе выпивать не доводилось? А то кто с фронта ни придет – тот царя видел, тот с царем ручкался, тому царица в вагоне-лазарете портянки меняла. Последний годик, правда, разговоры поутихли. Микола-царь теперь не в чести.

– С царем не угощался. А с великим князем Николаем Николаевичем – приходилось, – ответил Назаров.

– Это как же? – послышались изумленные голоса.

– В Галиции, когда Львов брали.

– И чем же угощал царев брат? – спросила старуха.

– Шкалик водки с крендельком.

– Ну, брюхо – злодей, старого добра не помнит, – заметил Степан. – Наградили-то чем?

Назаров засучил рукав и снял часы. При виде этого прибора мужики удивились еще больше, чем узнав, что его хозяин выпивал с великим князем.

– Как же такую вещицу смастерили? А если в баню в них зашел? А их тоже заводить надо? – наперебой затараторили сотрапезники.

– Федь, а кукушка в них есть? – подумав пару минут, выдал Тимоха.

– Кукушки нет, – ответил Назаров и подал часы Степану. Тот взял их, бережно поднес к глазам, будто на ладони у него стояла полная до краев рюмка, и прочел вслух выгравированное на донышке: «Федору Назарову за особую храбрость».

– Как же ты, Федя, отличился? – спросил Никита Палыч.

– Да было дело…

Так и осталось непонятно, то ли он хотел рассказать о том, за что его наградили, то ли намеревался просто махнуть рукой, потому как в разговор вмешался Тимоха. Будучи все еще пораженным невиданными часами, он полагал, что у Назарова припасено немало иных диковин. Поэтому он под шумок взял назаровский мешок, поставил на колени и лишь тогда спросил хозяина:

– Федь, можно взглянуть, каких ты еще забав принес?

Степан незаметно, но ощутимо толкнул его локтем в бок: пей, да знай меру! Однако Назаров кивнул – смотри. Тимоха торопливо развязал мешок, будто Федор мог передумать.

– Всем взглянуть охота, – сказал Никита Палыч и очистил треть стола. Степан вырвал мешок у Тимохи и вывалил его содержимое на стол. Грязная одежда и котелок, еще хранивший следы походной стряпни, уже были изъяты Феклой Ивановной для стирки и мойки, поэтому мужицким глазам предстали лишь диковинки.