Читаем без скачивания Поэтика медицины: от физиологии к психологии в раннем русском реализме - Сабина Мертен

10

Это явление было отмечено критикой той эпохи. В «Финском вестнике» 1845 года говорилось: «Мы хотим действительности во что ни стало, и самый любимый герой наш теперь не поэт, не импровизатор, не художник, а чиновник или, пожалуй, откупщик, ростовщик, вообще приобретатель, т. е. самое непоэтическое существо в мире» (Финский вестник. 1845. № 1. С. 16–17,315).

11

Девушкин неоднократно подчеркивает, что он не в состоянии писать последовательно, так как он «болезненно раздражен» [Достоевский 1973–1988 1:71].

12

Подробный анализ гротескных элементов гоголевской традиции у Достоевского см.: [Виноградов 1969].

13

Это могло послужить одной из причин охлаждения Белинского к романам Достоевского. Белинский критикует их пространность, отход от отображения действительности и недостаточную гражданскую активность автора.

14

Согласно К. Ясперсу, именно в этом случае плодотворен симбиоз медицины и экзистенциальной философии. Сущность человека проявляется именно в пограничных психических ситуациях, в страдании, болезни и близости смерти, которые, в свою очередь, подразумевают присутствие или вмешательство медицины. Постижение глубинных экзистенциальных основ бытия всегда значит проникновение в область человеческого страдания; медицина и приемная врача становятся «конкретной философией» [Jaspers 1954: 85–86]. В этой работе сделана параллельная творчеству Достоевского попытка выйти за рамки материалистической психологии или, по крайней мере, за рамки причинно-функционального анализа. Ясперс признавал за человеческой психикой собственную динамику, поддающуюся не объяснению, а лишь интерпретации, исходящей из контекста.

15

Биографии героев призваны прояснить функцию, которую выполняют события жизни каждого их них в социальной структуре общества.

16

Именно этот аспект совпадает с представлениями Бахтина о полифоничном построении романа. Согласно Бахтину, при социально-психологической разработке образов романа сходятся воедино часто противоречащие друг другу психологические, идеологические и социальные мотивации (действий) героев таким образом, что происходит структурирование полифонии на уровнях литературного стиля, диалога, картины мира и структуры романа [Бахтин 1972: 210].

17

При переходе от романтической науки о душе к психологии и психиатрии 1840–1850-х годов происходит постепенное исчезновение понятия автономного субъекта. Хотя «внутренние процессы» как предмет исследования и выдвигаются на передний план (это значит, что чувства и биография отдельного человека релевантны для психологического анализа), психика человека при этом оказывается лишь фактором, по которому можно определить его отношение к окружающему миру (что, в свою очередь, указывает на тенденцию к психологическим обобщениям). Ментальные процессы анализируются с целью установления их схожести с другими процессами, а человеческая психика становится конструктом, состоящим из определенных (социальных, биографических или психологических) величин. В России большое влияние получает теория В. Гризингера (1817–1868), считающего различные формы психических расстройств не самостоятельными заболеваниями, а определенными стадиями процесса болезни. Его теория дегенерации как объяснение индивидуальных патологий имела большое значение для дальнейшего развития психиатрии и психологии (ср.: [Schmiedebach 1989: 267]). Состояния психического здоровья и болезни рассматриваются не как кардинально противоположные, а как определенные «градусы» на шкале психического состояния человека. Болезненные состояния понимаются как усиление наклонностей и аффектов (или в качестве их градуальной дегенерации), уравновешенных в психически здоровом человеке (ср.: [Schmiedebach 1989: 266], [Roelcke 1999: 88ff.]). Понимание здоровья и болезни как двух взаимоисключающих состояний сменяется утверждением о возможности существования многих градуальных степеней «дегенерации». Это приводит к существенному расширению психопатологического спектра и таит в себе возможность «проникновения» психиатрии в повседневную жизнь и придания биографическим факторам особого значения в формировании психики. Особое внимание уделяется при этом не только патогенному влиянию внешних факторов, но и развитию отдельного человека. Гризингер как «историк психики» соединяет в своих трудах анализ внутреннего мира человека и мысль о личном внутреннем развитии с исследованиями социальной среды. Все концепции психологии развития имеют нечто общее: все они рассматривают психику человека как результат дискурсивируемых эмоций и событий его жизни (ср.: [Balmer1982: 113–195]). Самонаблюдение субъекта, обнаруживающее специфические качества психики, имеет для психологии такое же значение, как и наблюдение за субъектом со стороны. Все это значимо для развития литературного психологизма в пределах реализма.

18

К понятию «Selbst» и его отличию от «ich» в нарративных самопрезентациях см.: [Schmid 2000:9–13]. Связь между двумя этими понятиями дефинируется им следующим образом: «Die Beziehung zwischen Ich und Selbst läßt sich mithin wie folgt bestimmen: Das Selbst ist jene immer schon existierende Ganzheit eines Individuums, das als seinen deutlichen Ausdruck das Ich hervorbringt. Dieses Ich zeichnet sich seinerseits durch Individualität, Identität und Entität aus. Von entscheidender Bedeutung für den Vorgang der Ichbildung ist seine narrative Natur» [Schmid 2000:12]. «Selbst» является более высокой инстанцией, чем «ich». «Selbst» уже содержит «ich» в себе, существует до его появления и осуществляет функцию наблюдения и регулирования по отношению к нему, следовательно, не может рассматриваться в качестве производного «ich»-инстанции.

19

Здесь можно говорить скорее о «psychische Akte in statu nascendi», чем о результате предшествующих психических процессов [Thome 1986: 40].