Читаем без скачивания Битва на Калке - А. Живой

Григорий отчего то сразу вспомнил про вездесущий кол, и ловкости у него резко прибавилось. Он поднялся, обошел лошадь и снова попытался на нее взобраться. С третьей попытки он водрузил свое измученное тело на хребет Савраски, лихо обхватив ее округлые бока ногами, словно потомок Буденного, и упершись подошвами в связки копий. Хотя бравый командарм вряд ли согласился бы ездить без седла, ибо мог в пути отбить себе все самое дорогое. Забубенный тоже об этом подумал, но выхода не было, оставалось надеяться на тихоходность серой лошадки.

– Ну, чего стоим-то, – поинтересовался окрыленный успехом Григорий, – Уж вечер близиться, а до Чернигова вашего, сколько дней пути?

– Сколь надо, – туманно ответил воевода, и, повернув коня своего к лесу, приказал остальным, – Данила, впереди со мной ты да Никола с Курей, остальным держаться вместе, лес темный впереди, ну а что надобно делать отрокам, они про то ведают.

– А мне чего делать? – уточнил Забубенный.

– А ты за холку держись, – посоветовал Путята проезжая мимо, – а то, ежели упадешь отроки ведь невзначай и зарубить могут, подумают, что утечь ты решил, паря. А я с тобой еще разговор не кончил. Он у нас еще долгий впереди, если повезет тебе.

– Ну, я, конечно, постараюсь, – кивнул Григорий, – Но за вашу Савраску отвечать не могу. Старушка уже не в своем уме, немного.

– А ты не за нее, ты за себя думай, – сказал воевода и отдалился.

Названные бойцы устремились за ним, а Данила среди них оказался тем самым знаменосцем, которого Забубенный узрел одним из первых в этом странном мире. Савраска, заметив шевеление вокруг себя, пришла в движение и подняла голову от земли. От неожиданности Григорий чуть опять с нее не свалился, но, вспомнив про наставления Путяты, вцепился, что было сил в холку. Савраска, между тем, вырулила на курс и мерным шагом устремилась за авангардом. Основная часть ратников княжеских ехала впереди, за воеводой. Позади Забубенного виднелись только легковооруженные отроки, которым было велено не спускать с него глаз.

Положение пленника было не очень приятным, но положение «сидя на колу» прельщало механика еще меньше. Хоть и в чужом времени, а помирать все равно было не охота раньше срока. Поэтому Забубенный как неглупый мужик решил приноровиться к обстановке. Прежде всего, следовало научиться ездить верхом. Савраска для начала подходила неплохо, потому что шла не быстро, но ее хребет все равно то и дело прогибался под всадником, и часто это происходило неожиданно. Поэтому механику приходилось все время находиться в напряжении, вцепившись руками в холку, а ноги уперев в связки копий. В конце концов, он нашел положение, при котором его многострадальный зад чуть реже соприкасался с хребтом животного, очень скоро показавшимся ему тверже дерева. Это положение Забубенный гордо окрестил про себя «стоя в стременах». Проболтавшись таким манером не меньше часа, за который он умудрился ни разу не свалиться, он уже ощущал себя лихим кавалеристом, или, по меньше мере опытным наездником. Спустя еще час или около того, он уже был уверен, что в его жилах течет кровь еще не родившегося Буденного.

Между тем, отряд, покинув деревню, почти сразу углубился в замшелый лес. Только слегка приноровившись к ходу Савраски, которая, похоже, всю жизнь передвигалась на автопилоте, Григорий стал иногда бросать короткие взгляды на окружавший его мир. Вокруг был лес густой, да поросшая мхами земля. Солнце, клонившееся к закату, едва пробивалось сквозь густые ветви, освещая узкую тропинку, по которой ехали воины черниговского князя. Кони ратников, ступая на мягкую землю, вязли, а Савраска под двойным грузом вообще уходила в нее чуть ли не по колени, потому отряд весь двигался вперед не быстро. Воевода то и дело покрикивал на своих вояк, поторапливая их. Видно, его на самом деле князь ждал, который в случае опоздания по головке не погладит.

Впрочем, Забубенного это в данный момент жизни совсем не интересовало. Он думал о том, будет ли скоро привал, ибо если его в ближайший час не предвидится, то он рискует все-таки отбить себе самое дорогое. С этой мыслью он буравил взглядом алые плащи ближайших всадников, сидевших себе спокойно в седлах, да болтавших о всякой всячине. Седла у них были, конечно, убогонькие. В своем времени Григорий видел седла и покруче. Но, жить можно. И ездить можно. А вот ему даже на тихоходной Савраске без седла приходилось туго. Слава Богу, хоть связки копий, притороченные по бокам, имелись. На четвертом часу скачки механик приноровился на некоторое время вставать на них, давая отдых задней части тела, которая была более привычна к мягким сиденьям автомобилей, а потому уже ныла и болела. Радовало лишь одно, от такой тренировки попа скоро должна была закалиться, и стать крепче стали. Если удастся выжить, потом можно хоть на кактус садиться, все будет нипочем.

И вот когда новоиспеченному кавалеристу Забубенному стало уже все равно, в каком мире помирать в своем или в древнем, прозвучала команда «Встаем на ночлег». В это мгновение Григорий подумал, что воевода по-своему не такой уж плохой человек. В глубине души сохранилось в нем что-то доброе и душевное. Видно, походная жизнь не располагала к нежностям, а также излишней заботе о ближнем. Но за команду «Встаем на ночлег» в этот миг Григорий уже готов был простить ему все измывательства над собой.

Савраска, между тем, команды не слышала и продолжала двигаться на автопилоте в голову уже остановившейся колонны. Григорий решил, что ему пришел конец, ибо самостоятельно остановить это неуправляемое чудо природы он просто боялся. Но, к счастью, отрок Изяслав, видно знал о странностях своей подопечной. Он обогнал Савраску и на ходу ласково хлопнул ее по уху. Лошадь встала как вкопанная. Забубенный не ожидавший таких маневров от задумчивой кобылы, не успел подготовиться, резко подался вперед и рухнул вниз, прямо под копыта своему тяжеловозу. «Все, – промелькнуло в измученном сознании, – сейчас голову отрубят».

Однако, Путята рассудил по своему. Он велел всем ратникам, кроме Данилы, да ближайших помощников, отправляться на сбор сучьев, пока еще не совсем стемнело. Нужно было соорудить костер для обогрева и приготовления еды. Видать, еще долог был путь до Чернигова. Хитрил воевода, не зная, кто таков есть Григорий Забубенный.

Ратники по команде воеводы рассыпались по лесу, и скоро запылал костер на поляне, где едва смогли разместиться все воители, которых было не больше трех дюжин. Коней оставили, привязав рядом под деревьями. Предтечу Буденного воевода черниговский велел к костру принести, ибо сам Григорий ходить еще не мог. Лежал там, где и упал, под копытами своей Савраски, которая, к счастью снова потеряла интерес к окружающим, тихонько пощипывала кустики мха и лизала кору сосны ближайшей.

Отроки Черняй и Митяй сперва разгрузили Савраску, сняв с нее тяжеленные копья, а привязывать не стали, рассудив, что никуда она не денется. И лишь покончив с поклажей, вытащили из-под тягловой кобылы Забубенного. Был механик жестоко скрючен, словно заклинило его в позе наездника, или как он сам называл ее «стоя в стременах». Как был скрюченный, так и приволокли его отроки, да бросили рядом с костром под ноги воеводские. Само собой, что о побеге он теперь и не помышлял. Он вообще плохо соображать стал, как с кобылы сверзнулся.

Сколько времени Забубенный провел в полузабытьи, точно не знал и сам. Однако, постепенно затекшие члены стали размягчаться и распрямляться сами собой. Все это время ратники готовили на костре невесть откуда появившихся зайцев. А когда кто-то из них толкнул механика в бок и сунул под нос запекшийся кусок зайчатины, Забубенный и вообще воспрянул духом.

Запах свежезажаренного мяса приятно щекотал нос, по сравнению с запахом потной Савраски, который пытал Григория весь прошедший день. Григорий мгновенно позабыл про свои раны. Сел, привалившись спиной к сосне, и вцепился зубами в зайчатину. Мясо было жесткое, но механик, ничего не евший еще с прошлой жизни, буквально рвал его на части, поглядывая на остальных ратников. Сам Путята, Данила и все прочие воины, сидя вокруг костра, насыщались трапезой приятной. Но Григорий, быстрее всех разделался со своим зайцем и стал посматривать по сторонам, не дадут ли добавки. Голод вдруг в нем проснулся зверский.

– Да ты, я смотрю, ешь то по-нашенски, – похвалил его Путята, разделавшись со своим зайцем и вытирая руки о штаны, – Пора продолжить разговор наш пришла. Так из каких земель-то родом будешь, путник неизвестный?

– Родился я сам в Питере, – начал было Забубенный, но быстро поправился, – ну то есть в землях северных, что рядом с морем северным лежат. А сродственники мои, те вообще из Новгорода родом происходят.

– Вот значит, откуда ты, – довольно осклабился воевода, – из Новагорода. Теперь понятен мне нрав твой буйный. В землях ваших и князей-то уважать не хотят, всяк боярин на свой лад талдычит. Хотят, зовут к себе князя, хотят, изгоняют. У нас паря, не так. У нашего князя не забалуешь. Он у нас голова, не то, что ваши бояре, которые с жиру бесятся. Да воротят, что хотят. Никто им не указ. Новгород, оно конечно, богатый город, да больно своенравный. Разумею, добром это не кончится. Но и Чернигов, паря, не хуже.