Читаем без скачивания Карта страны фантазий - Георгий Гуревич

По опыту западной кинофантастики видно, что техника, удавшийся съемочный трюк, диктует серию сходных фильмов. Например, прием "наплыв" очень убедительно демонстрирует постепенное превращение. Достигается это игрой света: первоначальное изображение освещается слабее, лицо артиста как бы отступает, уходит в тень, на этом же месте появляется другое лицо. И три фантастических фильма, снятых почти одновременно — в 30-х годах, — завершаются наплывом: невидимка теряет невидимость на смертном одре, перед нами появляется подлинное лицо изобретателя ("Человек-невидимка"); клыкастая физиономия злодея Хайда превращается в благородное лицо Джекила ("Доктор Джекил и мистер Хайд); становится человеческим лицом морда человека-волка, пораженного пулей ("Лондонский оборотень").

Соратники и перебежчики

"Научная фантастика теснит сверхъестественное", — писал я выше. Хорошо это или плохо?

На первый взгляд — хорошо. Сверхъестественные образы взяты из религии "и суеверий. Наука теснит мистику!

Но не будем торопливы. Как бы нам не выплеснуть ребенка вместе с мутной водой. Есть в художественной литературе линия, которую мы уважали и намерены уважать, хотя она и не чуждалась сверхъестественного.

Даю примеры.

Шекспир — "Гамлет" и "Макбет". Лесаж — "Хромой бес". Гёте — "Фауст". Гофман — все три тома. Пушкин — "Русалка", "Каменный гость", "Пиковая дама". Лермонтов — "Демон". Гоголь — "Нос", "Шинель", "Портрет". Бальзак — "Шагреневая кожа". Уайльд- "Портрет Дориана Грея". Франс- "Остров пингвинов", "Восстание ангелов". Горький — "Девушка и смерть".

Надеюсь, что никому не придет в голову с детской прямолинейностью объявить, что Гёте пропагандировал мистику, изображая в своем произведении черта. Несмотря на присутствие сверхъестественного, все названные вещи реалистичны по духу и по цели, потому что все они посвящены реалистическому изображению человека, его чувств, страстей, природы человеческой. Хромой бес у Лесажа выполняет служебную роль — он только крыши делает прозрачными, чтобы показать герою людей, живущих под крышами. Взявши образ сказочный или даже мистический, классики обращали его на службу человековедению. Даже религиозные образы служили у них реализму. Больше того, иногда применялись для антирелигиозной сатиры ("Остров пингвинов" А. Франса).

Я чувствую, что даже те читатели, которые небрежно перелистывали эту книжку ("Научная фантастика? Да это же не искусство! Для ознакомления посмотреть разве?"), задержались на этой странице. "Русалка", "Демон", "Фауст"! И это действительно близко к научной фантастике?

Ну, а как вы оцените такую историю?

В середине XIV века прибывает на Землю космический путешественник по имени Me Фи. Его задача: сообщить достижения своего мира людям, принести им счастье. Me Фи выбирает лучшего ученого эпохи, но даже и тот принимает его за дьявола. Прежде чем позаботиться о всеобщем счастье, он для себя лично просит молодость, а получив ее, ищет наслаждений, совращает девушку Маргариту. Me Фи настаивает, чтобы омоложенный ученый занялся общечеловеческими делами, посылает его к феодалу с предложением спасти народ от чумы, а затем переделать мир. Но властители и священнослужитель отвергают предложение. Они предпочитают чуму, лишь бы сохранить власть над людьми.

Это рассказ чехословацкого писателя В. Кайдоша "Опыт" ("Техника-молодежи", 1963, № 2).

У Кайдоша откровенная ретрансляция — перевод знакомого литературного образа на научно-фантастический лад. Допускаю, что в данном случае это может восприниматься как пародия. Но можно представить себе и не подстрочные переводы, а просто использование вечных тем. И тогда получатся научно-фантастические книги или фильмы:

об ученом, который делает стены и крыши прозрачными с помощью неких лучей и раскрывает семейную жизнь людей, подобно хромому бесу Лесажа;

или о человеке, читающем мысли людей на базе парапсихологии, демонстрирующем содержание людских голов, не хуже Повелителя блох Гофмана;

или о человеке, которому дан индикатор, показывающий, сколько ему осталось жить, — научное подобие "Шагреневой кожи" Бальзака.

На каких-то там неуважаемых "научных фантастов" можно и прикрикнуть: "Не делом занимаетесь, пустое выдумываете, гостей из космоса каких-то". На Гёте прикрикнуть никто не посмеет. Тут приходится почтительно задумываться, зачем гениальному классику понадобился черт с рогами? Почему нельзя было заменить Мефистофеля вполне реальным юношей, язвительным насмешником-отрицателем? Говорят, был такой друг у молодого Гёте, послуживший прообразом для Мефистофеля.

Вероятно, ответ таков.

Тема Гёте: "В чем счастье человека?" Чтобы проверить, в чем счастье, человеку (Фаусту) нужно испытать все, о чем мечтается. Но в обычной жизни нельзя получить все. Придерживаясь реальных условий, Гёте вынужден был бы изобразить несколько человек: молодого, богатого, ученого, знатного, творящего. Каждый из них что-то получал бы, чего-то не добился бы. Все дать, даже молодость вернуть, может только сверхъестественное существо. Мефистофель и есть — Допустим, Ваша Мечта Выполнена. Роль его при Фаусте служебная, он поставщик — исполнитель желаний. Любопытное противоречие: мистический образ помогает реальному изображению человека.

Напрашивается вопрос — бывает ли наоборот? Может ли образ реальный, даже научный, использоваться мистикой?

Оказывается, встречается и такое.

"Сильный порыв воздуха, проникший в комнату, сначала отбросил их назад, а потом увлек наружу. С минуту они кружились в воздухе… Вокруг них все свистело, трещало и издавало странные звуки. Вдруг окружавшая их сероватая атмосфера раздалась с сухим треском, открыв громадное пространство, залитое красным, как зарево пожара, светом. В то же время до слуха Супрамати долетели хаотические раздражающие звуки, и тленное веяние окружило его моментально, стеснив его дыхание…

— Это пространство четвертого измерения, владение бестелесных, — с улыбкой отвечал Дагир.

— Следовательно, в данную минуту мы изображаем из себя нечто вроде умерших?

— Почти что так! Мы проникаем в их царство и испытываем впечатление подобно тому, которое испытывает душа, покидая телесную оболочку…"

Эта цитата взята из романа "Маги" начисто забытой дореволюционной писательницы Крыжановской. Супрамаги — индийский принц, начинающий маг, Дагир — летучий голландец — его наставник. Летят они в мир, "о котором наши астрономы даже и не подозревают". На страницах романа кишмя кишат маги, магини, души переселяющиеся, тела испепеляющиеся…