Читаем без скачивания Девятка - Дарья Михайловна Андриянова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тройка, – третья линия создала квадрат без дна. – Тройки еще могут вырваться в люди. Они продолжают работать на государство, могут жениться, но права на собственность у них нет. Тройки должны вести себя смирно, чтобы окончательно не лишиться свободы.
Тройкам платят меньше, чем двойкам. О кабаках я больше и не думал – мне стало не на что жить. Я питался, как мог. А когда появлялась малейшая возможность, я ее не терял и воровал еду и деньги.
– Четверка, – теперь на моем лбу полноценный квадрат. То, чего боится каждый свободный человек. – Это окно, через которое нужно смотреть в прошлое и обдумывать проступки и преступления. С этого момента человек теряет возможность обзавестись семьей. Таких людей продают частным собственникам для личного использования.
Наверное, у меня слишком мягкое сердце, но людей я бить не мог, будь они хоть восьмерками, хоть девятками. Из-за моей доброты начался бунт, из-за чего я и получил линию, пересекающую квадрат.
– Пятерка. Ты все еще пытаешься смотреть в окно, но перед глазами встала рама, которая закрывает вид. Ты видишь жизнь своего хозяина и должен обдумывать, чего лишился, чего бы мог добиться, будь у тебя свобода. Ты должен раскаиваться, и не в пятом промахе, а в первом.
Я убил одну восьмерку, когда тот напал на меня. И в пятом «промахе» я действительно раскаиваюсь, ведь убивать никого я не собирался. Это вышло случайно, а я как раз нес ответственность за жизни восьмерок и девяток.
– Шестерка. Теперь перед тобой встала решетка, ты больше не находишься рядом с хозяином. Твоя работа – восьмерки и девятки. Ты не просто их пересчитываешь, а убираешься у них и готовишь еду.
Это была еще одна попытка к бегству. Я хотел спрятаться от того убийства, не видеть восьмерок, не видеть девяток – лишь бы не вспоминать. Мои руки в чужой крови. Я не имел права отбирать чужую жизнь.
– Семерка. Решетка подчеркнута снизу. Теперь твоя работа такая же, как у восьмерок и девяток. Только условия проживания другие. Ты спал на кровати, питался остатками еды с общего стола. Тебе нужно было только вовремя вставать и приступать к работе – но ты не смог и этого.
Восьмерки и девятки меня ненавидели за убийство их товарища. Они не говорили со мной во время выполнения работ. А если говорил я – они игнорировали. От одиночества, от отчаяния я бежал снова.
– Восьмерка, – Бог улыбнулся, выставляя восьмое клеймо на моем лбу – верхнее подчеркивание квадрата, перекрещенного внутри. – Теперь ты должен был забыть о прошлой жизни. Все мысли должна была занимать работа. Ответственность тебя больше не беспокоила – она лежала на других. Живи себе и живи, только работай.
Со мной все же начали считаться, и я объяснил, что вовсе не желал смерти их товарищу. Когда я сказал, что до сих пор меня грызет совесть, они даже сочувственно попытались меня приободрить. Я впервые чувствовал вкус плети, и они обучали меня. Даже рассказывали хитрости, как делать вид, что наработал больше, работая меньше. Но восьмеркой я был недолго. Обучение мне давалось с трудом, и в процессе работ я сломал около десятка хозяйских инструментов.
– Девятка. Ты не имел права высказывать собственное мнение, даже говорить. Тебя нельзя было называть по имени. Впрочем, его никто и не знал. Восьмерки смотрели на тебя с уважением, а кто-то – с жалостью. Оставалось только держаться за последнее оставшееся право – право на жизнь. Тихо и смирно работать, стараясь привлекать как можно меньше внимания.
Ну, конечно, когда пьяная четверка где-то гуляет, оставляя дом открытым, я должен сидеть и ждать, когда же мне припишут еще косяк и убьют. Естественно, что я снова попытался освободиться, снова побежал, надеясь укрыться в лесу и прожить там остаток дней.
Бог отстегнул меня от стула. Тело само собой сгорбилось. С клейменного девятью клеймами лба стекали теплые ручейки крови. Она попадала в глаза и стекала с их уголков подобно кровавым слезам.
– Добро пожаловать в загробные миры, девятка. Здесь всегда рады новым рабочим рукам. Пока у тебя еще есть время, ты можешь задать интересующие вопросы.
Я шмыгнул носом. Лоб жгло даже после первого клейма, а девять сразу – это кошмар, который не мог мне и присниться. Даже умерев, я не смог получить свободу. Значит, все зря. И жил я зря, и мучился зря. Остается только слиться с Ньядом, стать примерным работником, чтобы не получить десятое клеймо. В прочем, если души бессмертны, значит, мне не стоит его бояться?
– Души бессмертны только до тех пор, – сказал Бог, проходя к двери, – пока я этого желаю. Прощай, Девятка. Пора бы тебе уже отправиться домой. В Ньяд.
Глава 4
Сначала запретили курить, потом пить… Бог знает, наверно, еще надо бы перестать дышать, тогда, глядишь, буду жить вечно.
Джоан Харрис – «Шоколад»
Бог вышел. Дверь за ним тут же исчезла, оставляя меня наедине со стулом и девятым клеймом. Я пощупал стену, в которой минутой назад был выход – никакого намека на проход. Тогда внутри начала нарастать паника – может, ни в какой Ньяд я и не попаду, а буду сидеть вечность в этой комнатушке, сетуя на жизнь.
Но дверь появилась. Не белая, ведущая к Богу, а темно-красная, большая. Знаю, куда она ведет. Отсюда, конечно, я выйду только в одно место – в Ньяд, где буду вечно страдать и работать. Поэтому я не слишком спешил уходить из комнаты. Насладиться последними минутами покоя – это счастье. Но в голову закралась неприятная мысль – дверь может исчезнуть, и я навсегда останусь здесь. Нет уж, лучше Ньяд.
Внутри, перегораживая проход, сидели ангел и черт, со скучающим видом перебрасываясь картами. Они кивнули в сторону открывшегося мира, и я неуверенно шагнул внутрь. Дверь за спиной шумно захлопнулась.
Здесь жарко. Настолько жарко, что от мертвой, казалось бы, сухой земли поднимается густой пар, закрывающий обзор. В небе висит огромное красное солнце.
Пытаясь что-нибудь разглядеть, я щурюсь и замечаю, что совсем не дышу. Я пытаюсь сделать вдох, но ничего не выходит. Здесь нет воздуха, мир кажется необитаемым. Меня охватывает паника. Я задыхаюсь.
Ангел и черт продолжают рубиться в карты, когда я вот-вот могу откинуть копыта. Второй раз подыхать не так страшно, но не хочется.
– По… могите… –
