Читаем без скачивания Дэйр - Филип Фармер

На этом гранитном троне восседала сирена. Она пела. А еще она расчесывала свои удивительные красно-золотые волосы раковиной озерной ресничницы… У ее ног, у самого основания валуна, присев на корточки, перебирал струны лиры сатир.

Сирена глядела вдоль просеки, туда, где начинался окаймленный деревьями проспект, который спускался по горному склону и раскрывал просторную панораму местности к северу от Слашларка. Виднелась и ферма отца Джека. Она была так далеко, что казалась не больше ладони, но Джек различал белые шкуры и поблескивающие на солнце рога единорогов, склонившихся к траве просторных даже издали лугов.

На несколько секунд мысли о гривастых сменились у Джека тоской по дому. Главное здание фермы отливало красным в лучах солнца, преломленных прикрепленными к бревнам медного дерева кристаллами. Дом был двухэтажный, с плоской крышей, построенный так прочно, что способен был выдержать и внезапный штурм и длительную осаду: посреди двора — колодец, по углам крыши — катапульты.

Рядом с домом — амбар, за ним — разбитые на отдельные квадраты поля и фруктовые сады. На самой северной оконечности фермы поднялись над лугом кадмусы — двенадцать сверкающих клыков цвета земной слоновой кости.

Дорога, идущая мимо фермы, прослеживалась до самого Слашларка, столицы округа. Самого города не было видно за густо поросшими лесом холмами.

Сирена встала, чтобы пропеть последние звуки привета стране, куда она и ее спутник-сатир возвращались после трехлетнего пребывания в далеких горах, и это вернуло Джека к действительности. Солнечный свет, пробившийся сквозь крону деревьев, четко обрисовал силуэт сирены на фоне пронзительно голубого неба. Она была прекрасна, великолепная представительница своей расы, результат тысячелетнего отбора. По обычаю вийров, на ней не было ничего, кроме расчески в волосах. Сейчас она пропускала их роскошную красно-золотую тяжесть сквозь зубцы озерной раковины. Левая грудь сирены с маленьким розовым соском двигалась вверх-вниз вслед за движениями руки. Джек не мог оторвать глаз от этой красоты.

Слабый ветерок тронул длинный локон сирены, обнажив изящное, как морская раковина, ухо. Красавица слегка повернулась, и стало заметно иное, чем у людей, распределение волос на ее теле: густые, как грива, волосы начинались у основания шеи и покрывали впадину вдоль позвоночника. С крестца волосы спадали по крутой кривой, почти как лошадиный хвост.

На ее широких округлых плечах волос не было, как и на остальной части спины. Джек не видел сирену спереди, но знал, что ее талия покрыта пучками пушистых волос. Волосы в паху были достаточно длинными и густыми, чтобы соответствовать даже человеческим представлениям о благопристойности: казалось, на сирене набедренная повязка.

Сатир был покрыт косматыми волосами от пупка до середины бедер, как его мифический предок, которому он и его родичи были обязаны своим прозвищем. Бедра сирен были гладкими, только внизу живота два пушистых треугольника образовывали подобие ромба, вершина которого приходилась чуть ниже окруженного кольцом волос пупка.

Это был символ женственности у вийров: буква омикрон, пронзенная дельтой.

Джек, волнуясь, ждал, когда замрет последний аккорд лиры и затихнет среди густой зелени сочное контральто сирены.

Наступила тишина. Сирена замерла, высоко подняв голову, как прекрасная статуя в венце червонного золота. Сатир припал щекой к своему инструменту, прикрыв глаза, отрешенный от всего окружающего мира.

Джек вышел из-за ствола мятного ореха и хлопнул в ладоши. Даже внезапный взрыв не смог бы более богохульно нарушить священную для вийров трепетную тишину первых секунд после песни сирены.

Джек хотел именно этого: испугать и обидеть гривастых. Однако оба вийра обернулись и посмотрели на него с таким спокойствием и грацией, что Джек ощутил досаду и даже легкий стыд за себя: неужели эти гривастые никогда не выглядят неуклюжими? Да может ли хоть что-нибудь смутить их?!.

— Добрый день, вийры! — сказал Джек.

Сатир поднялся. Его пальцы пробежали по струнам.

«Добрый день!» — произнесли струны.

Сирена воткнула гребень в волосы и мягко спрыгнула на траву, спружинив ногами. При этом ее высокая грудь так всколыхнулась, что пристально смотревший на нее Джек пришел в замешательство. Сирена подошла к нему и взглянула своими фиалковыми глазами, резко отличавшимися от желтых кошачьих глаз ее брата.

— Как дела, Джек Кейдж? — произнесла она по-английски. — Ты меня не узнаешь?

Джек заморгал, начиная понимать.

— Р-ли! Крошка Р-ли! Святой Дионис, как ты изменилась! Выросла…

Она провела рукой по волосам.

— Естественно. Мне было четырнадцать лет, когда я ушла в горы для прохождения обрядов. Это было три года тому назад. Теперь мне семнадцать, и я взрослая. Разве в этом есть что-то странное?

— Да… нет… то есть… ты была похожа на швабру… то есть… А теперь… — рука его непроизвольно описала изящную выпуклую линию.

Она улыбнулась.

— Не нужно краснеть от смущения. Я знаю, что у меня красивое тело. И мне нравятся комплименты, можешь говорить их сколько угодно. При условии, что ты будешь искренним.

Джек почувствовал, как румянец разливается по его лицу.

— Ты… ты не понимаешь. Я… — и он поперхнулся, чувствуя свою полную беспомощность перед ужасающей прямотой гривастых.

Ей, должно быть, стало жалко его, и поэтому она попыталась сменить тему разговора.

— У тебя есть закурить? — спросила Р-ли. — Мы остались без курева несколько дней тому назад.

— У меня есть три. Как раз хватит.

Джек вынул из кармана куртки коробочку из дорогой меди, подаренную ему Бесси Мерримот. Он вытряс из нее три самокрутки из грубой коричневой бумаги. Непроизвольно он протянул первую Р-ли — как женщине. Его рука отказалась следовать принятому грубому обращению с гривастыми.

Однако следующую самокрутку Джек закурил прежде, чем предложил последнюю вийру. Сатир мягко, почти незаметно, улыбнулся.

Р-ли наклонилась к Джеку, прикуривая, подняла на него глаза. Джек не мог удержаться от мысли, что эти фиалковые глаза, пожалуй, красивее, чем у Бесси. Он никогда не понимал, почему отец говорит, что глядеть в глаза гривастых все равно, что в глаза дикого зверя.

Сирена глубоко затянулась, закашлялась и выпустила дым через ноздри.

— Отрава, — сказала она, — но я люблю ее. Один из драгоценных даров, который люди принесли с собой. Не представляю, как мы обходились бы без табака!..

Если в словах Р-ли и была ирония, то совсем незаметная.

— Это, похоже, единственный порок, который вы у нас переняли, — ответил Джек, — и единственный дар, который вы приняли. И они такие несущественные…