Читаем без скачивания Первомайский - Павел Яковенко

— Сворачивайтесь быстро и за колонной направо!

Развернулся и упилил в неизвестном направлении. Бойцы только рты пооткрывали.

Рядовой состав не выразил возмущения только по одной причине: боялся контрактников. Безропотно орудия были вытянуты обратно, закреплены за «Уралами» и батарея двинулась в сторону, указанную майором Гришняевым. Наступала ночь, а это значит, что прошли вторые сутки с момента выезда из части.

Витя давно уже потерял ориентацию в пространстве. Но заботило его это, честно говоря, мало: есть вышестоящее руководство — пусть у него голова болит, а у него болят колени. И ломило, честно сказать, со страшной силой.

Поля с кустарником закончились, пошли поля голые, покрытые неглубоким снежным покровом. Поддубный обратил внимание на изгороди из деревянных жердей, и пришёл к выводу, что это очень похоже на огороды. Вот здесь-то и поступил новый приказ на занятие огневой позиции. Бойцы уже натренировались, в качестве допинга к каждому расчету приставили по рядовому контрактной службы и работа, худо-бедно, пошла. В Вите вдруг, откуда не возьмись, пробудилась совесть и твердо сказала ему: «Надо быть с народом!». Поддубный оставил насиженное место, с риском остаться вскоре без оного, и поплёлся к расчетам. Первым, кого он встретил, был сержант Карабут, страдалец с лицом мудреца. Он робко спросил, кончатся ли когда-нибудь его муки, и если кончатся, то когда. Витя пожал плечами, (а что он ещё мог сделать?), и ответил, что все в воле Божьей. Командир другого орудия — сержант Волков мрачно матерился и отпускал ядовитые шутки в адрес своих подчинённых: рядовых Шиганкова, Лисицына, а также наводчика Коломейчука. Контрактник, ответственный за данные орудия, отсутствовал — наверняка уже мирно дрых где-то в машине.

Вите неожиданно стало весело, (наверное, температура повысилась — на Поддубного это действовало как лёгкая степень опьянения). Он пустился в разговоры с бойцами, шутил, смеялся, даже песню потихоньку спел; его хорошее настроение передалось солдатам, и они приободрились даже… ну, чуть-чуть совсем. Подошедший на такое веселье Карабут спросил, не будут ли они ещё куда-нибудь сегодня переезжать. Витя в очередной раз за этот день пожал плечами:

— Мы люди маленькие. Куда скажут, туда и поедем!

Так Карабут и ушёл в неопределенности. Он, может быть, и ещё постоял бы, но Волков так выразительно на него посмотрел, что сержант счёл за лучшее побыстрее удалиться…

Пока в очередной раз окапывались, наступила ночь — время выставлять караулы.

— Ну, друзья, — сказал Волков притихшим рядовым, — кто будет стоять первым?.. Шиганков! Тебе кто больше нравиться? Лисицын или Федя? Чего молчишь? Ну, например, кого бы тебе хотелось поцеловать?

Шиганкову целовать не хотелось никого, но выбора у него особого не было, и он предпочёл своего земляка Лисицына.

От этой комедии Витю разобрал неудержимый смех, да так, что он даже согнулся. Шиганков стоял в шинели без ремня (куда дел?), а поле было белым-белым, и от того ночь казалась светлой…

Позади, в линии машин, разожгли костры. По идее, это было запрещено, но, как говорится, если очень хочется, то можно. Воины сливали солярку из бензобаков в каски, поджигали её и грелись вокруг, ведь многие после прошедшей ночи нехорошо кашляли и чихали. Витя подошел к своему «Уралу». В костре пылали доски из ближайшего забора, обильно политые горючей жидкостью. Ближе всех к костру сидели Аншаков, и, конечно же, Серый, которого било как в лихорадке. Было видно, что он серьёзно болен. Витя поморщился, ему не хотелось видеть этого солдата — почему-то Витиной совести становилось нехорошо из-за него. Поэтому Поддубный ушёл опять в линию орудий.

Так он и ходил туда — сюда несколько часов подряд. В четыре утра он опять перепоручил все заботы Логману, а сам с неописуемым удовольствием полез спать на освобожденное место. «Только бы уснуть раньше, чем заболят колени», — уже засыпая, подумалось ему…

Поддубного разбудило солнце, бившее ему прямо в лицо через стекло кабины. Он открыл глаза: небо было голубым и безоблачным, чистый снег по линии взора искрился, ветер исчез, а мороз усилился.

Стихийно начался завтрак. Витя, охваченный общим настроением, достал банку рыбных консервов, легко вскрыл её с помощью штык-ножа (нравился ему очень этот нож и носил он его всегда при себе с удовольствием), и с большим аппетитом поел.

Примерно спустя полчаса батарею построили. И началось шоу: корчились от смеха контрактники, неприлично ржал Зарифуллин (хотя в армии иногда довольно трудно понять: что считать приличным, а что нет), и солдаты, глядя друг на друга тоже смеялись, но посдержаннее. Субординация-с! И было от чего посмеяться! Сводная батарея второго артдивизиона напоминала скорее африканский корпус в степях Дагестана, чем сынов славянского народа. Иссиня-черными лицами, последствиями ночи, проведённой над соляркой, сверкая желтовато-белыми зубами и белками глаз, выделялись Серый и Аншаков. («А Серый-то жив», — удовлетворённо отметил Поддубный). Остальные были несколько светлее, склоняясь скорее к арабскому цвету кожи. Прапорщик Расул взял обоих «эфиопов» за шкирку и громко сказал:

— Кругом полно снега. Если через пятнадцать минут вы не будете такие же белые, как этот снег, вам придет полный п…..ц! Остальных это тоже касается.

После таких слов смех моментально прекратился. Расул свои обещания выполнял чётко.

Личный состав, проклиная войну, начальство, погоду и свою несчастную жизнь, кряхтя и стеная, яростно тер лица. Витя не особо вникал в эти мероприятия. Его больше интересовал вопрос о том, что орудия-то стояли на абсолютно открытом месте, недалеко от Первомайского, и представляли из себя прекрасную мишень. Он пытался поговорить об этом с Арифуллиным (хотя и знал, что тот тоже ничего не решает), но тот отказался от комментариев, и Витя отступился. Может, и боя-то никакого не будет, чего зря спорить…

Опять начались бесцельные блуждания по позиции: лейтенант то забирался в кабину, то выбирался наружу, то говорил с кем-то, то молча вышагивал вдоль линии орудий. Делать ему было абсолютно нечего. Угнетала неопределённость: сколько продлится вся эта «компания», будет стрельба или нет? Никто ничего не знал, (естественно), и узнать было негде.

Неожиданно примчался Донецков.

— Сворачиваемся! — продемонстрировал он годами выработанный командный голос, — и за мной!

«Ну, опять покатаемся», — обрадовался Витя. Но несколько преждевременно. Несчастья, преследовавшие многострадального сержанта Карабута и его доблестный расчет, и здесь не упустили шанса поглумиться: сломалось запорное устройство, крепившее Д-44 к «Уралу» — потерялся фиксатор. Поддубный, по долгу службы руководивший свертыванием, попал в трудную ситуацию. Колонна уже отходила, а закрепить орудие было совершенно нечем. Даже ржавой проволоки нельзя было найти в этой белой пустыне: она, ржавая и гнутая, возможно лежала прямо под ногами, но как её найти под снегом-то, вот проблема! Витя сам пришёл в отчаяние, как будто это он был виноват (за подчинённого всегда отвечает начальник — на то ему и власть дана!) и начал грозить Карабуту всяческими карами. Испуганный сержант и сам давно метался по кузову в поисках спасительного материала. И ему повезло, (это было так редко!): он нашёл проволоку, и потребовалась ещё минута, чтобы хоть как-то скрепить сцепное устройство и тронуться. Количество мата, которое Донецков обрушил на Поддубного, не поддаётся ни описанию, ни измерению. Витя молчал: сказать ему было нечего.

Пока петляли по кривым дорогам между каналами, погода испортилась: небо затянуло облаками, стало сыро и промозгло. Но, кстати, Витя как раз пасмурную погоду любил всегда, а солнечную, наоборот, — с трудом терпел. Уж такой человек был Виктор Поддубный — со своими странностями. Так что такая перемена его не огорчила, а напротив — добавила настроения.

После многочисленных поворотов и торможений, батарея, наконец-то, остановилась. Стоявшие впереди по ходу движения «Уралы» куда-то тронулись, а к Витиной машине подошёл Донецков и объяснил ситуацию:

— Сейчас все из машины убирайтесь… Кроме водителя. Я пойду вперед машина идёт за мной. Вы все идёте за «Уралом». Я укажу место, где надо отцепить пушку. Потом её покатите вручную. Установите тоже там, где я скажу — и окапывайтесь.

Указания были предельно простыми и ясными. Осталось только выполнить.

А место предстоящего базирования оказалось очень интересным. Здесь прямая асфальтированная дорога вела прямо к Первомайскому. Строго перпендикулярно дороге шёл глубокий канал без воды. Земляной вал, образовавшийся в ходе работ по его выкапыванию, прикрывал орудия батареи от наблюдения со стороны посёлка. Вал был не низкий, не высокий — в самый раз. На пересечении канала и дороги находилась БРДМ. Ближе к тылу «припарковались» междугородные автобусы — штук шесть. Витя со все возрастающим любопытством обнаружил, что на месте маршрутных табличек были написаны названия ОМОНов различных городов. Как бы подтверждая этот факт, вокруг сновали амбалы в камуфляже всех мыслимых расцветок и фасонов. Вокруг валялись десятки банок из-под «Пепси» и «Колы», (Поддубный облизнулся), бумага из-под печенья, галет, обёртки от шоколада и прочих деликатесов, от которых у Витиных солдат обильно текла слюна. Когда артиллерия приблизилась, суета замерла. Омоновцы подобрались в кучу и, вылупив глаза, с отвисшими челюстями, рассматривали приближающихся вояк. Ещё бы: лица, частично оттёртые снегом, навевали мысли о жаркой Африке; шинели и фуфайки, грязные и оборванные, сразу говорили о нищете части. Особое внимание, как всегда, досталось рядовому Андрееву с его «ластами», производившими незабываемое впечатление. Кто-то из омоновцев присвистнул: «Цирк приехал!». Витя даже не знал: гордиться ему или стыдиться своей бедности.