Читаем без скачивания Трагедия армянского народа. История посла Моргентау - Генри Моргентау

Хотя Россия в 1914 году не выказывала подобных намерений, по крайней мере открыто, сам факт ее давления на Турцию делал невозможным обращение Талаата и Энвера к ней за поддержкой. Италия захватила последнее турецкое владение в Африке – Триполи и удерживала Родос и некоторые другие турецкие острова. Кроме того, было известно, что она вынашивает агрессивные планы по отношению к полуострову Малая Азия. Франция была союзником России и Великобритании и постоянно расширяла свое влияние в Сирии, с которой связывала грандиозные планы «проникновения» посредством железных дорог, концессий и т. п. Личное равенство играло важную роль в последовавшей драме. Послы Антанты почти не скрывали своего презрения как к правящим в Турции политикам, так и к их методам. Сэр Луи Маллет, британский посол, был благородным и образованным английским джентльменом; Бомпар, французский посол, был очаровательным и благородным человеком. Оба были непригодны для участия в убийственных интригах, которые являла тогда турецкая политика. Гирс, российский посол, был гордым и высокомерным дипломатом – представителем старого аристократического режима. Он был чрезвычайно хитер, но с младотурками обращался презрительно, не скрывая собственнического интереса к их стране. И мне казалось, что он как бы уже занес меч над презираемым им правительством. Было абсолютно очевидно, что все три посла Антанты считали недолговечным режим Талаата и Энвера и не думали способствовать его укреплению. На их глазах за последние шесть лет в Турции поднимались и падали правительства, и не было причин сомневаться, что этот последний захват власти продлится дольше нескольких месяцев.

Но был в Турции один активный человек, который не колеблясь использовал средства, казавшиеся ему подходящими для достижения собственной цели. Вангенхайм отчетливо видел то, что его коллеги осознавали очень слабо: эти люди постоянно укрепляли свое влияние в Турции и искали сильную державу, которая оценила бы их положение и помогла бы им удержаться. Чтобы уяснить ситуацию, давайте ненадолго обратимся к стране, находящейся к нам значительно ближе Турции. В 1913 году Викториано Уэрта и его друзья– заговорщики захватили власть над Мексикой при помощи средств, не слишком отличающихся от тех, что дали Талаату и комитету верховную власть над Турцией. Точно так же, как Уэрта убил Мадеро, так и младотурки убрали со своего пути Назима: в обеих странах убийство стало постоянным политическим оружием. Уэрта контролировал мексиканский конгресс и учреждения, так же как Талаат – турецкий парламент и основные должности в государстве. Мексика при Уэрте была бедной страной, финансовая ситуация была более чем плачевной, промышленность и сельское хозяйство – истощены, точно в таком же положении находилась Турция при Талаате. Как Уэрта собирался сохранить свое положение и реабилитировать свою обезумевшую страну? Конечно же был лишь один путь – необходимость заручиться поддержкой какой-нибудь сильной иностранной державы. По этой причине он неоднократно пытался получить одобрение Соединенных Штатов, а когда мы отказались иметь дело с убийцей, Уэрта обратился к Германии. Давайте представим, чем же мог ответить кайзер. Он мог преобразовать финансовую систему Мексики, восстановить ее железные дороги, заново построить промышленность, модернизировать армию и, таким образом, получить власть над страной, которая стала бы тогда его номинальным владением.

Только одна вещь помешала Германии сделать это – доктрина Монро. Но в Турции доктрина Монро не действовала, и то, что я лишь посчитал возможным в Мексике, является точным описанием того, что случилось в Оттоманской империи. Когда я оглядываюсь назад, то вся ситуация кажется ясной, простой и неизбежной. Германия до этого времени была практически единственной страной в Европе, которая не присвоила себе бывших турецких территорий. И этот факт дал ей вначале преимущество. Представительство Германии в Константинополе было гораздо более квалифицированным, чем послы какой-либо другой страны, так что могло разобраться в ситуации. И дело было не только в отсутствии сомнений, но и в лучшей осведомленности и мастерстве. Вангенхайм тогда был не единственным талантливым немцем в Турции. Особенно влиятельным представителем пангерманизма был Пауль Вайц, который в течение тридцати лет представлял газету «Франкфуртер цайтунг» в Турции. Вайц был ближе всех знаком с турками и турецкими делами; не было такого места, куда бы он не мог получить доступ. Подсказывая, советуя, информируя, он всегда был рядом с Вангенхаймом. Немецкий морской атташе, Хуман, сын известного немецкого археолога, родился в Смирне и провел здесь практически всю свою жизнь. Он не только говорил по-турецки, но мог также думать как турок, так что психология этого народа стала частью его менталитета. Более того, Энвер, один из двух турецких вождей, был с Хуманом в дружеских отношениях. Когда я думаю об этом опытном трио: Вангенхайм, Вайц и Хуман – и об очаровательных и честных джентльменах, которые ему противостояли, произошедшие события кажутся мне столь же неизбежными, как и естественные процессы в природе. К весне 1914 года Талаат и Энвер, представлявшие Центральный комитет партии «Единение и прогресс», практически доминировали в Турецкой империи. Вангенхайм, не забывая о приближающейся войне, имел перед собой одну-единствен– ную цель, достижение которой было необходимо: контроль над Талаатом и Энвером.

В начале января 1914 года Энвер стал военным министром, к тому времени ему было 32 года. Как и большинство турецких политиков, он происходил из скромной семьи. А его звание «героя революции» указывало на то, почему Талаат и комитет назначили его военным министром. У Энвера была репутация военного, хотя, насколько мне известно, он никогда не добивался больших военных успехов. Революция 1908 года, в которой он был одним из лидеров, унесла очень немного человеческих жизней; в 1912 году он командовал армией в Триполи против итальянцев – но в этой кампании конечно же не было ничего наполеоновского. Однажды сам Энвер рассказал мне, как во время 2-й Балканской войны, во время захвата Адрианополя, он во главе своих войск скакал всю ночь на коне, и, так как к моменту прибытия на место болгары оставили город, победа оказалась бескровной. Однако у Энвера была одна характерная особенность, способствующая успеху в столь бедствующей стране, как Турция, – это его смелость. Он быстро принимал решения, всегда был готов рисковать своим будущим и своей жизнью для успеха очередного дела. И действительно, с самого начала его карьера представляла ряд счастливо преодоленных кризисов. Его отличала жестокость, холодная решимость и практически полное отсутствие сострадания, но ни одно из этих качеств невозможно было заметить, глядя на его приятное лицо, маленькую, но крепкую фигуру и наблюдая за его приятными манерами. Также обычный наблюдатель не заметил бы страстных личных амбиций, которые управляли им. Все друзья обычно, обращаясь к нему, называли его Наполеончик – маленький Наполеон, – и это прозвище действительно соответствовало характеру Энвера. Помню, однажды вечером я был у него в гостях, с одной стороны висел портрет Наполеона, с другой – Фридриха Великого, а между ними восседал Энвер! Этот факт давал некоторое представление о его тщеславии. Эти два воина и государственных деятеля были великими героями, и, я полагаю, Энвер считал, что у судьбы есть про запас сходная карьера и для него. Тот факт, что в 26 лет он сыграл одну из главных ролей в революции, в ходе которой был свергнут Абдул-Хамид, дал ему повод сравнить себя с Бонапартом. Несколько раз он говорил мне, что считает себя «рукой провидения». Энвер верил, что он был избран Богом для восстановления славы Турции, и считал себя великим диктатором. И все же во внешности Энвера было нечто изящное и женственное. Он принадлежал к тому типу людей, которых в Америке иногда называют женским идолом, и женщины, описывая его, часто используют слово «модный». На лице его никогда не отражались эмоции, почему никогда нельзя было понять, что он чувствует или о чем думает. Он всегда был спокоен, тверд и хладнокровен. Путь, выбранный Энвером для получения верховной власти, показал, что ему не хватало проницательности Наполеона, слишком уж рано он связал свои личные успехи с Германией. В течение долгих лет его симпатии были на стороне кайзера. Германия, немецкая армия и морской флот, немецкий язык и немецкая автократическая система заворожили юного проповедника турецкой демократии. После падения Хамида Энвер отправился с военной миссией в Берлин. Кайзер тут же увидел в нем человека способного к претворению его планов на Востоке и всячески поощрял это. После этого Энвер, будучи военным атташе, провел долгое время в Берлине. Этот опыт значительно усилил его любовь к Германии. Человек, вернувшийся в Константинополь, был значительно больше немцем, чем турком. Он свободно говорил по-немецки и даже носил закрученные вверх усики. И действительно, он был целиком и полностью пленен пруссианизмом. Лишь только Энвер стал военным министром, Вангенхайм начал льстить и обхаживать молодого человека, играть на его тщеславии и, возможно, пообещал, что Германия полностью поддержит его в устремлениях. В личных разговорах Энвер не делал тайны из своего восхищения Германией.