Читаем без скачивания Маленькие семейные истории - Светлана Шипунова

- Будем сегодня малу'ю купать?

- Слышишь, малая кричит, пойди покачай!

Об имени шли в доме какие-то споры, помню, фигурировали Шура и Люба, но кончилось тем, что папа записал ее Аллой - в честь киноактрисы Аллы Ларионовой, которая ему в тот период очень нравилась.

- Значит, дедушка Женя мою маму не любил? - надувает губки Арина, и, кажется, вот-вот заплачет.

- Еще как любил!

Аллочке (она же Алёнка, она же Котёнка, прозванная так папой за любовь к найденному на улице котенку, она же до сих пор Котя) - года три, она у нас настоящая акробатка, папа устраивает с ней целые представления на берегу моря: подбрасывает ее и ловит, она делает мостик, а он поддерживает ее под спинку, он ложится на песок, вытягивает вверх руки, и она делает на них стойку вверх ногами, только косички болтаются. Он называет ее "моя любимица", учит плавать и обещает: "Котёнка наша точно пловчихой будет!".

После Аллочки проходит еще несколько лет, и мы с Неллей уже совсем большие, нам 12 и 11, а Котя идет в школу, и вдруг...

Однажды (должно быть, это была осень 1962 года) я сижу за круглым столом посередине комнаты и, откинув желтую бархатную скатерть, делаю уроки. Бабушка сидит позади меня, прислонясь к теплой печке (она всегда там сидит - спину греет), и разговаривает как бы сама с собой, но с явным намерением вовлечь в разговор и меня.

- Твоя мама уже совсем с ума сошла. Она хочет быть, как Сара! - произносит бабушка.

Я отчего-то испугалась этих слов, совершенно еще не понимая, что бы они значили, но почувствовав за ними что-то нехорошее, даже стыдное. Слишком я знала все бабушкины интонации. Я не обернулась и ничего не спросила, а только втянула голову в плечи и замерла, ожидая продолжения фразы.

- Ей мало трох, ей надо чатырох, - закончила бабушка.

Несмотря на свои 12 лет, я совершенно точно поняла, что она имела в виду. У нашей мамы будет еще один ребенок! И нас станет четверо! Как у нашей соседки адыгейки тети Сары, недавно родившей четвертого ребенка, мальчика Рамазана. Хоть бы и у нас был мальчик, хоть бы мальчик!

В ближайшую субботу, в бане, куда мы ходили всей семьей (женщины - в отдельный номер, а папа - в общее мужское отделение), я стала исподтишка разглядывать мамин живот, но ничего нового не заметила. Новое появилось гораздо позже, и было стыдно и страшно наблюдать, как "оно" растет и шевелится. Мама разрешала нам потрогать свой живот, мы трогали, и "братик" отзывался легким вздрагиванием. "Ножкой стучит, - говорила мама, - бегать хочет". Мы терпеливо ждали, а пока придумывали имена. У нас с Неллей был целый список имен, в котором перечислены были все те мальчики из нашей школы, которые нам более или менее нравились, потом, конечно, артисты кино - Олег (Стриженов), Кирилл (Столяров), потом космонавты - Юрий, Герман и Валерий (Быковский), а больше к тому времени еще никто не полетел.

И вся история повторяется. Бабушка караулит возле роддома, папа на работе, мы трое целый день торчим возле трамвайной линии (дело происходит летом, у нас каникулы). Мы ждем известия о братике. И вот вдалеке, на остановке появляется бабушка. Она с трудом слезла с высокой подножки трамвая, чуть не упала, мы несемся ей навстречу, она сначала не видит нас, идет медленно и смотрит себе под ноги, мы кричим: "Бабушка-а-а! Ну что? Мальчик?". Она поднимает голову, видит нас и машет с досадой рукой:

- Можете не бежать. Девочку родила.

Мы останавливаемся как вкопанные. Котя с ходу начинает плакать. Она плачет и приговаривает:

- Папа маму убьет.

Мы с Неллей, не хуже ее понимая весь драматизм ситуации, тем не менее держимся стойко, Нелля даже выписывает Коте легкий подзатыльник, чтобы заткнулась.

- Может, не говорить папе?

- Ага, а если он пойдет в роддом и узнает?

Папа и на этот раз не пошел в роддом и целую неделю пил "с горя", как объясняла, защищая его, папина мать баба Даша.

Четвертую девочку назвали Евгенией - в честь папы. И это было последнее, чем мама могла его утешить. Правда, она предприняла тогда еще одну совершенно отчаянную попытку сгладить ситуацию. Оказалось, что, когда она рожала Женю, одновременно с ней одна совсем молодая девушка родила... негритенка и подписала на него отказную. И вот мама пишет нам всем, в первую очередь, конечно, папе, записку из роддома. В ней она описывает, какой хорошенький этот негритенок, просто весь роддом ходит на него посмотреть, так вот, если мы согласны, мама может забрать его вместе с нашей девочкой, и будут у нас девочка и мальчик. Как бы близнецы. Братик, правда, черненький, но очень симпатичный.

Мамина записка всерьез обсуждалась в доме, и мы трое - я, Нелля и Алла были, конечно, "за". Мальчик! Негритенок! Вот это да! Ни у кого в школе такого нет, а у нас будет! Это был 1963 год, время большой популярности у нас Африки и африканских лидеров, борющихся за освобождение от колониализма. Наша школа носила имя Патриса Лумумбы, убитого за два года до этого, и нас учили солидарности с нашими "чернокожими братьями". Совершенно не помню, какую позицию занял в этом вопросе папа. Но бабушка встала стеной и сказала, что, если мама это сделает, она, бабушка, немедленно уедет к тете Инне в Ужгород, и пусть тогда мама сама нянчит "усех" - и черненьких, и беленьких. Видимо, папа придерживался схожей точки зрения, потому что ничего из маминой безумной затеи не вышло.

Впрочем, мама, кажется, готова была родить и пятого ребенка. Любимым ее выражением в то время было: "Где четверо, там и пятеро". (Папа называл это "идти до победного конца".) У них был уже чисто спортивный интерес: ну, хоть когда-нибудь получится мальчик или нет? Возраст, однако, взял свое: когда мама родила Женю, ей было уже сорок лет, так что пришлось на этом остановиться.

Что касается папы, то с годами он совершенно успокоился и уже не считал себя "бракоделом", напротив, очень гордился дочками, говорил, что мы у него все красавицы, все как на подбор. К старости он вообще стал сентиментальным и, подвыпив, особенно если дело было при гостях, заводил такой разговор:

- Значит, у меня четыре дочки. Но самая любимая это... - тут он обводил взглядом всех нас по очереди и, если дело происходило на моем дне рождения, то останавливался соответственно на мне: - ... Светочка!

В другой раз, на дне рождения у Жени, он говорил, что самая любимая - это, конечно, Женечка! Гости смеялись, и кто-нибудь говорил: "Константинович! А остальные как же?". Папа делал вид, что удивлен, и начинал сначала:

- Подожди! У меня четыре дочки, так? Все - любимые. Но самая любимая это... Мать, скажи!

- Уже готов, - говорила мама. - Больше ему не наливайте.

Выпить папа любил всегда, но, выпив, был смирный и добрый, лез целоваться к маме и в конце концов засыпал на диване одетый, обняв пушистого белого песика по имени Дружок, который жил с ними в последние годы, когда никого из нас уже не было в доме. Все мы выросли, вышли замуж и жили отдельно.

Поначалу "проблема мальчика" невольно передалась и нам. Будучи с детства твердо убеждены, что мальчики родятся в чьих угодно семьях, только не у нас, мы с Неллей и не надеялись на такое счастье. И даже заранее честно предупредили своих мужей, чтобы на сыновей не рассчитывали и никаких претензий нам потом не предъявляли. Первой родила Нелля. Мальчик! Моя реакция на это известие была такая: я упала на грудь мужу и зарыдала. Рыдала я по двум причинам: во-первых, от радости за сестру, что она отмучилась (почему-то за ее роды я переживала больше, чем за свои). Во-вторых, я решила, что раз у Нелли родился мальчик, то уж у меня наверняка будет девочка, не может же это счастье выпасть нашей семье два раза подряд! Через два месяца у меня родился сын. Потом подросли и вышли замуж наши младшие сестры, и там тоже пошли мальчики. Надо ли говорить, как счастлив и горд был папа!

Наши дети рождались почему-то парами. Сначала, в 1975 году, с разницей в два месяца родились Антоша и Алеша. Потом, десять лет спустя, в 1985-м, с разницей в месяц - Арина и Родион. Еще через три года появились на свет Саша и Кирилл, у этих разница чуть больше - в несколько месяцев, но все равно парочка. При этом никто ни с кем, конечно, не договаривался: давай, мол, сестра, с тобой разом... Само собой как-то выходило. Сначала мы с Неллей, потом Алла и Женя, потом (по второму заходу) Нелля и Алла.

В детстве все мы думали, что, когда вырастем, будем иметь много детей. Как мама и даже больше. Играя в куклы, "хвастались" друг перед другом:

- А у меня будет трое!

- А у меня четверо!

В итоге нашей не слишком бурной детородной деятельности мы все, вместе взятые, произвели на свет шестерых детей - пять мальчиков и одну девочку. Но все были довольны и счастливы - и наши мужья, и мы сами, и, конечно, папа, который называл внуков "пацанятами" и мечтал дожить до того времени, когда можно будет выпить с ними по кружке пива.

На этом кончается предыстория, и продолжается собственно история владивостокского мальчика Саши.

Когда он появился в доме у наших родителей, им обоим было уже за 60. Но для нашей мамы это ровным счетом ничего не значило, она на полном серьезе готова была его усыновить. Папа смотрел на это дело скептически и до поры до времени помалкивал. По выходным мы приходили их проведать и брали Сашу с собой, чтобы вместе со своими мальчиками сводить в кино или в парк, на качели-карусели. Саша ждал этих походов с восторгом, всему радовался и за каждую мелочь говорил: "Вот спасибо!" (он произносил это по-своему, врастяжку: "Ву-у-ут спаси-и-ибо!"). Мы с Неллей выгребли из своих шкафов все детские вещи, из которых выросли Антоша и Алеша, и теперь в них ходил-красовался Саша. Мальчики, видя такое дело, стали отдавать ему свои старые машинки, велосипеды, игрушки и книжки. При этом все никак не могли понять, кем он им приходится братиком или кем?