Читаем без скачивания Роза - Синтия Озик

Вестибюль был как дворцовый зал. Посредине — настоящий фонтан. Вода бьет ключом из пастей изумрудно-зеленых дельфинов. По периметру — позолоченные херувимы. Крылатая русалка рассыпает золотые цветы из золотого кувшина. Высоченные растения — целый лес: пальмы, раскрашенные синим, серебром и золотом, в зеленых мраморных сосудах, — вдоль кромки фонтана. Вода выливалась в мраморный канал, ручеек внутри помещения. Километры королевского ковра, затканного окоронованными птицами. Прекрасно одетые мужчины и женщины сидели на золотых тронах с львиными лапами, курили. Позолоченный гомон. Как была бы счастлива Стелла погулять здесь! Роза держалась стен.

Увидела человека в зеленой униформе.

— Управляющий! — прохрипела она. — Мне надо ему кое-что сказать.

— Кабинет там. — Он мотнул головой в сторону стола красного дерева за стеклянной стеной. Управляющий в рыжем парике серьезно ставил какую-то отметку на фирменном бланке. У Перски тоже был рыжий парик. Флорида захлебывалась фальшивым огнем, пылающими фальшивыми шевелюрами. Что ни человек — обманщик.

— Мадам? — обратился к ней управляющий.

— Мистер, у вас на пляже колючая проволока.

— Вы остановились в нашем отеле?

— Я живу в другом месте.

— В таком случае вас это не касается, не так ли?

— У вас колючая проволока.

— Чтобы всякие подонки не лезли.

— В Америке нет места колючей проволоке на заборах.

Менеджер перестал делать отметки.

— Прошу вас уйти, — сказал он. — Будьте добры, уйдите, пожалуйста.

— Только нацисты держат невинных людей за колючей проволокой.

Рыжий парик склонил голову.

— Моя фамилия Финкельштейн.

— Тем более вам не следует терпеть такое!

— Слушайте, уходите отсюда, если не хотите неприятностей.

— Где вы были, когда мы были там?

— Уходите. Я пока что по-хорошему прошу. Пожалуйста, уходите.

— Плясали в вестибюле у бассейна, вот где. Съешьте вашу колючую проволоку, мистер Финкельштейн, проглотите и подавитесь!

— Идите домой, — сказал Финкельштейн.

— У вас на задах отеля — Содом и Гоморра! У вас там геи и колючая проволока!

— Вы незаконно проникли на наш пляж, — сказал управляющий. — Хотите, чтобы я вызвал полицию? Лучше сами уйдите. Прибыло несколько важных гостей, мы не можем допустить шума, а у меня на это нет времени.

— Ваши важные гости, они только и делают, что пишут письма. Конгрессы у них, — фыркнула Роза. — Клиническая социальная патология, так? У вас тут остановился доктор Граб?

— Прошу, уходите, — сказал Финкельштейн.

— Ну же, есть у вас доктор Граб? Нет? Я вам вот что скажу: не сегодня, так на днях он к вам заявится, он уже в пути. Он приезжает изучать объекты исследования. И я — важный объект. Это меня он будет опрашивать, Финкельштейн, а не тебя! Это меня исследуют!

Рыжий парик снова склонил голову.

— Ага! — воскликнула Роза. — Я поняла: у вас есть Граб! У вас их целая куча!

— Мы охраняем частную жизнь наших постояльцев.

— Охраняете колючей проволокой. Это Граб, да? Я вижу, что права! Это Граб! Граб остановился здесь, да? Ну, признайтесь, что Граб у вас! Финкельштейн, эсэсовец, признавайся!

Управляющий встал.

— Вон, — сказал он. — Сейчас же убирайтесь вон. Немедленно.

— Не волнуйтесь, все в порядке. Я всегда держусь подальше. Граб мне не нужен. Хватит с меня всяких Грабов, можете не беспокоиться…

— Уходите, — сказал управляющий.

— Стыдно, — сказала Роза. — А еще Финкельштейн.

Просветленная, ликующая, очистившаяся, Роза прошагала мимо изумрудного блеска к освещенному навесу у выхода. «Отель Мари-Луиза» — зеленым неоном. Швейцар как британский адмирал, с золотыми галунами, низвергающимися с плеч. Они загнали ее в ловушку, чуть не поймали, но она сообразила, как вырваться. Надо кричать во весь голос, вопить. Так же она спасла Стеллу, когда ее загоняли на пароход в Палестину. Страха к евреям она не испытывала, иногда — это шло от матери, от отца — некоторое презрение. Тучи людей в Варшаве, отрезанные от величия настоящего мира. Окружение соответствующего рода. Перски и Финкельштейн. «Их» синагоги — с галереями для женщин. Примитив. Ее родной дом, ее воспитание — как она пала! Мерзкая народная сказка — про аристократку, превратившуюся в крохотного серого грызуна. Обломала зубы об отраву английского. Пустышки, вот они кто, ничего не знают. Ни о чем толком не думают. Стелла — та из принципа делает вид, что ни о чем не думает. Синяя полоска, колючая проволока, мужчины в объятиях мужчин… все, что было опасным, омерзительным, они сделали расхожим, пустяковым.

Потерялись. Потерялись. Нигде нету. Во всем Майами-Бич ни следа, на песке ни следа. Во всем диком, жарком, неоновом ночном городе — ни следа. В чьем-нибудь кармане.

Перски ее ждал. Сидел у стойки портье в рваном пластиковом кресле бурого цвета, нога на ногу, читал газету.

Увидел, что она вошла, и вскочил. Был только в рубашке и брюках, без галстука, без пиджака. По-свойски.

— Люблин Роза!

— Как вы здесь оказались? — спросила Роза.

— Где вы были весь вечер? Я уже несколько часов тут сижу.

— Я не говорила вам, где живу, — укорила его Роза.

— Я нашел в телефонной книге.

— У меня телефон отключен, я никого не знаю. Племянница — пишет, экономит на междугородных.

— Ну хорошо. Хотите правду? Я утром пошел за вами, вот и все. Просто прогулялся от своего дома. Крался за вами по улицам. Узнал, где вы живете, и вот я тут.

— Очень мило, — сказала Роза.

— Вам неприятно?

Она хотела сказать ему, что он под подозрением; пусть сначала покажет карманы пиджака. Честный соглядатай, преследующий женщин. Если не в пиджаке, значит, в брюках. Но сказать такое невозможно. Ее трусы у него в брюках. Вместо этого она сказала:

— Чего вы хотите?

— Свидания, — блеснул зубами он.

— Вы женатый человек.

— Женатый, да без жены.

— У вас есть жена.

— В некоторой степени. Она сумасшедшая.

— Я тоже сумасшедшая, — сказала Роза.

— Кто так сказал?

— Моя племянница.

— Откуда это знать чужому человеку?

— Племянница — не чужой человек.

— Мне родной сын чужой. Племянница — тем более. Идемте, у меня машина неподалеку. С кондиционером, прокатимся с ветерком.

— Вы не ребенок, я не ребенок, — сказала Роза.

— Мне вы этого не докажете, — сказал Перски.

— Я серьезный человек, — сказала Роза. — Не в моих правилах ездить куда глаза глядят.

— Кто сказал, куда глаза глядят? У меня есть на примете одно местечко. — Он задумался. — «Престарелые граждане». Отлично играют в безик.

— Меня это не интересует, — ответила Роза. — Мне ни к чему новые знакомства.

— Тогда в кино. Не любите новых фильмов, поищем старье. С Кларком Гейблом, Джин Харлоу[9].

— Меня это не интересует.

— Поедем на пляж. Как насчет прогулки по берегу?

— Уже погуляла, — сказала Роза.

— Когда же?

— Сегодня вечером. Только что.

— Одна?

— Я кое-что потеряла и ходила искать, — сказала Роза.

— Бедная Люблин, что же вы потеряли?

— Свою жизнь.

Она сказала напрямик — не постеснялась. Раз уж ее трусы пропали, нечего перед ним сдерживаться. Роза представила себе жизнь Перски, до чего же она, должно быть, банальна: пуговицы, всякая мелочь, и сам он такой же. Было ясно, что он принял ее за такую же, как он, пуговицу, уже потрепанную, немодную, закатившуюся во Флориду. Весь Майами-Бич — коробка с никчемными пуговицами.

— Это значит, что вы устали. Я вам вот что скажу, пригласите-ка меня наверх. На чашку чая. Мы с вами побеседуем. У меня в запасе еще несколько идей — завтра мы кое-куда поедем, и вам там понравится.

Чудесным образом ее комната была готова: прибрана, вычищена. Все было разобрано: можно было увидеть, где кончается кровать и начинается стол. Порой бывал такой кавардак — все в кучу. Судьба прибрала ее комнату вовремя — к приходу гостя. Она занялась чаем. Перски положил газету на стол, а сверху поставил промасленный бумажный пакет.

— Крендели! — провозгласил он. — Я купил их, чтобы поесть в машине, но тут очень мило, уютно. У вас уютная комната, Люблин.

— Тесно, — сказала Роза.

— У меня другой подход. Все можно описать как плохое и как хорошее. Выбираешь хорошее — и получается лучше.

— Не люблю себе лгать, — сказала Роза.

— Жизнь коротка, нам всем приходится лгать. Скажите-ка, а у вас есть бумажные салфетки? Впрочем, они ни к чему. Три чашки! Вот удача; обычно у того, кто живет один, столько не бывает. Смотрите: с ванильной глазурью, с шоколадной. И две штуки без глазури. Вам больше нравится с глазурью или без? Какие симпатичные чайные пакетики, в них есть стиль. Ну, Люблин, видите? Все прекрасно.