Читаем без скачивания Как Иван провел время - Семен Подъячев

— На кой она мне чорт? — все больше и больше чувствуя злость, произнес Иван, — что я, христа-ради пришел, что ли?..

— Эва, чудак! — воскликнул Руль. — Дают — бери, а бьют, так беги…

Иван промолчал. В это время дверь отворилась, и в кухню снова вошел учитель, держа в руке большой чайный стакан, наполненный водкой.

— На-ко, — сказал он, подавая стакан Ивану, — тяпни!..

Иван молча, сердито сдвинув брови, смутно понимая, что делает нехорошо, и все больше и больше сердясь, принял этот стакан и сразу, не отрываясь, выпил весь до дна.

— Вот и отлично, — воскликнул учитель, — итти домой веселее! Еще не хочешь ли?

— Спасибо! — едва переводя дух, вымолвил Иван. — Много довольны… гостей угощай… спасибо, уважил!

— Да ты никак сердишься, а? Чудак, не могу же я тебя к ним пригласить!.. Обидятся… скажут: «Вот привел»!..

— Где уж нам! — как-то сразу опьянев, ответил Иван, — где уж!.. Вы — господа, а мы — сволочь… Гм! А ко мне вон, небось, придешь, у порога не подношу, за стол сажаю!

— Да будет тебе! Хошь, еще поднесу — и ступай с богом.

— Чего ему подносить-то? — вступилась в разговор работница. — Будет с него… подали баранку — ступай вон!.. Поднесешь ему, а он нажрется, будет здесь валяться, как падаль какая… блявать начнет, а я подчищай за каждым чортом. Видали мы эту падаль-то…

Иван обернулся к ней и посмотрел. Она глядела на него прищурясь и скалила зубы. Иван почувствовал сразу, как у него что-то прихлынуло к горлу и стало душить. Он весь затрясся и, захлебываясь, стараясь выговорить: «Я падаль… так я падаль», размахнулся и ударил ее кулаком по лицу…

— О-о-о-х! — охнула она и упала на пол, уронив скамейку.

— Вот тебе падаль! Вот тебе падаль! — зарычал Иван не своим голосом, превратившись сразу в какого-то страшного зверя и забывая все. — Я тебе покажу падаль!.. Я тебе покажу!.. Убью!..

— Хо-хо-хо! Ох, хо-хо-хо! — заржал довольный Руль. — Ловко!..

Учитель схватил обезумевшего, ругавшегося Ивана сзади за руки и начал толкать в дверь.

— Сволочи вы все-то тут! — орал Иван, упираясь. — Я зачем пришел? Ты думаешь, вина твоего не видал?.. Я так пришел… думал поговорить… думал время провесть… А вы вона!.. Сволочи!..

Ему вдруг стало так горько и обидно и жалко самого себя, что он заплакал.

— Иди, иди, иди! — кричал учитель, толкая его сзади…

— Не толкайся… пусти!.. Пусти, говорят! Я и так уйду — без толканья…

— Уходи! Уходи! Уходи! Ну тебя к чорту!.. У меня гости…

— А-а-а, гости!.. У тебя гости, а я, стало быть, не гость… не человек я… мужик… конфузно! Ко мне, небось, придешь — мне не конфузно…

— Приходи трезвый…

— А-а-а, трезвый! А-а-а, трезвый… А ты знаешь — может, не я пью-то, а горе мое пьет!.. Сладко мне, сладко!.. Ты не толкайся! — закричал он еще шибче, вырвавшись и грозя кулаком. — Помни… помни, сволота проклятая!.. Провалиться бы вам всем тут, дармоедам!..

Он, шатаясь, вышел, хлопнув за собой дверь.

X

На улице было темно, холодно, ветрено. Но Иван не чувствовал холода. Его душили злобные слезы. Пароксизм дошел до высшей степени, и им овладело настоящее дикое и страшное бешенство.

Он остановился перед окнами школы на улице и, плача и грозясь кулаками в окна, выкрикивал на всю улицу ругательства…

Он долго стоял так и ругался, изливая свою злобу. Потом повернулся и, спотыкаясь в потемках, не переставая бормотать ругательства, отправился вверх по улице, туда, где был трактир.

Выходя из квартиры учителя, он не успел или не мог застегнуть полушубок и теперь шел нараспашку, прямо навстречу холодному, сильному ветру.

Все окна трактира, выходившие на улицу, были освещены, а около и дальше в поле было темно, холодно, печально, страшно.

Иван подошел к двери и с трудом отворил ее.

Трактир был переполнен народом. «Гости» шумели, точно пчелы в улье. Вонючий, удушливый смрад, похожий на туман, стоял в воздухе.

Хозяин Чалый сидел на своем обычном месте, около стойки, и по обыкновению «пил» чай. С ним сидел какой-то толстый, с черным лицом и глазами навыкате мужик, одетый в серую новую поддевку. Оба они о чем-то, близко подсев друг к другу, негромко разговаривали. На столе стояла на тарелке какая-то закуска и лежал фунт баранок, нанизанных на широкую рыжую мочалку.

Увидя вошедшего Ивана и, очевидно, сразу поняв, в каком он состоянии, Чалый нахмурил сильнее, чем они были всегда, брови и отвернулся немного в сторону, делая вид, что не замечает его.

Иван подошел к столу и, не снимая с головы шапку, сказал:

— Почтение!.. Приятного аппетиту… с праздником!..

Чалый повел на него глазами и, немного помолчав и все больше хмурясь, сказал:

— Сыми колпак-то! Не видишь бельмами икону-то?.. Аль указать?..

Иван покорно и торопливо сдернул с головы шапку.

— Что больно грозно? — сказал он и улыбнулся.

— А ты где это нажрался?.. С какой такой с радости?.. Долги отдавать вас нету, а на вино находится!

— В гостях был.

— Ну, и сидел бы там, в гостях-то!.. А сюды за каким рожном приполз?..

— Стало быть, надо, — сказал Иван, глядя на него и чувствуя, как утихшая было злоба снова охватила его сердце. — Жалко, место просижу. У учителя был — и то не гнали, — зачем-то соврал он, — дьякон там, гости… порядочные люди, не тебе чета… А ты что за гусь?..

Чалый опять тяжело посмотрел на него из-под нахмуренных бровей и, помолчав и побарабанив по столу короткими пальцами с обгрызанными ногтями, сказал:

— Шел бы ты домой от греха…

— О-о-о! — задорно воскликнул Иван, — А то что будет?.. Ударишь, что ли?..

— Нехорошо будет, — сказал Чалый и, отвернувшись, начал говорить что-то сидевшему с ним мужику.

— Чайку бы ты мне велел собрать, — сказал Иван, — а?

— Мы задаром чаем не торгуем.

— Отдам.

— Давай!

— Сичас нету.

Чалый засмеялся.

— Нету, а в трактир идешь?.. За каким ты, говорю, чортом в трактир идешь, а?.. Прохвосты! Много вас тут… шатия чортова! Коли хошь сидеть — сиди смирно… Может, кто и напоит задаром, а у меня этой привычки нету. Отойди от стола, — твердо и властно добавил он, — не лезь, у меня дело…

— Ну, ладно… ладно, помни, — с еще более охватившей его злобой сказал Иван, отходя от стола, — помни!..

Чалый посмотрел на него, хотел что-то сказать, да раздумал, ничего не сказал, а только как-то передернул плечами, и, вздрогнув, точно ему сразу сделалось холодно, опять торопливо заговорил с мужиком.

XI

Иван отошел от стола и остановился в проходе посреди трактира, оглядывая гостей.

Ему хотелось выпить. Он чувствовал, что не дошел до дела, не совсем еще озверел, и что все тот далекий, осторожный голос нет-нет, да и шепчет ему: «Брось, уйди, нехорошо»…

«Занять бы у кого на косушку, — с тоской и злобой думал он, оглядываясь кругом, — да не даст ни один чорт!..»

— Иван Григорьич! — окликнул вдруг его кто-то с того конца, из полутемного угла, — ты что стоишь? Иди сюда, дело есть.

Иван пошел на голос, туда, откуда его окликнули, и, подойдя к столу, стоявшему в самом заднем углу, увидал, что за столом сидят двое… один, тот, который его окликнул, телятник, барышник Осип, а другой — какой-то огромного роста, незнакомый ему, косматый мужик.

— Ты что бродишь? — с улыбкой спросил Осип. — Аль потерял что?.. Садись!

— Чего садиться-то?.. Денег нет, — ответил Иван. — Хотел у того, вон, чорта спросить, не дает… провались он, анафема!

— Садись, садись, — не переставая улыбаться, сказал опять барышник, — найдем и денег, коли надо…

Он помолчал немного, глядя на Ивана, скаля белые ровные зубы, и спросил, понизив голос:

— А что, я слышал, будто ты быка продаешь?

— Купить хошь? — спросил Иван, садясь рядом с косматым мужиком. — Продаю.

— Много ль ему время-то?

— Летник… бык хороший.

— А цена как?

— Давай три красных.

— Эк ты, очумел!

— Ничего не очумел, а так точно. Мне в городе Попов, не глядя, четвертной билет давал с моей только доставкой… да я не отдал. Мне пока нужды нету, сена хватит… додержу до весны — каки деньги схвачу.

— Нужды нету, а продаешь! Чудак, будет тебе арапа-то строить. Жевать-то, чай, что-нибудь надо!.. Знаем мы!.. Другому поди расскажи, как ты женился, а мы знаем… Ну, хошь двадцать, а? Не глядя, а? Сичас задатку дам, угощу.

Иван задумался и потом, проведя рукой по лицу, как-то еяло и неохотно сказал:

— Баба там… как она… посоветоваться.

— Что ж тебе баба?.. Баба — баба и есть… ты хозяин, твое добро.

— Так-то так, — согласился Иван и вдруг почувствовал, что его точно озарило. В пьяную голову неожиданно вошла мысль, от которой он сразу повеселел.

«Чего я… — подумал он. — Возьму задаток… наплевать… а опосля скажу: «Пьяный, мол, был, ничего не помню». Пущай судится… и на суде скажут: «Не видал, мол ты, с кем дело имел. С пьяным дело не делают!»