Читаем без скачивания Открытия, войны, странствия адмирал-генералиссимуса и его начальника штаба на воде, на земле и под землей - Евгений Титаренко

— Дыши носом, — подсказал Никита.

Огонек «молнии» затрепыхался и начал гаснуть. Пришлось выкрутить до предела…

Гнилой, покосившийся шкаф рядом с дверью был полон истлевшей мешковины, пустых стеклянных банок, невиданной формы бутылок с этикетками на непонятном языке. А у противоположной стены, по обеим сторонам низкого столика, валялись два рассыпавшихся скелета с едва приметными остатками одежды. Возле одного из них лежал проржавевший, точно кусок бесформенного железа, пистолет.

Петька поднял какой-то жалкий клочок материи, потер его о собственную пятку и безошибочно определил:

— От погона!.. Беляки!

Они обшарили все содержимое шкафа — здесь действительно хранились когда-то запасы пищи. Никита залез руками в печь и перещупал всю золу. А Петька, брезгливо морщась, поднял то, что осталось от обуви мертвецов, и осмотрел подошвы — мало ли…

Все это они делали с лихорадочной поспешностью, то и дело подбегая к столу, чтобы встряхнуть угасающий фонарь. Наконец остановились, удивленные и растерянные: следов таинственного камня нигде не было…

Знаки Зодиака

Отодрали половицы, перевернули печь, свалили и разломали шкаф.

Петька решил на всякий случай даже разбить бутылки, особенно которые непрозрачные. Но тюкнул одну — и ко всем прочим запахам примешался еще запах спирта. Петька аж плюнул с досады. Вино!

— Смотри!.. — неожиданно воскликнул Никита, вздумавший тем временем снова перетрясти остатки одежды и случайно обмахнувший заплесневелый налет пыли на столе.

На хорошо обструганных досках можно было различить сделанный когда-то углем рисунок и цифры:

— Ну? — сердито спросил Петька.

Никита протянул ему кусок неожиданно гладкой и твердой материи.

— Сюда надевается, — показал Никита на запястье. — Манжетой называется. Смотри.

На манжете сохранился едва заметный рисунок из будто бы случайно составленных линий. А под рисунком опять несколько цифр.

Рисунок проглядывался настолько слабо, что казалось, некоторые линии уже выцвели — остались лишь самые отчетливые.

— Ну? — снова повторил Петька. Никита обиделся.

— Ну и ну!.. Знаки Зодиака.

— Д-да?.. — переспросил Петька.

Никита вздохнул, погладил себя ладошкой по колючему темени, пристальнее вгляделся в линии:

Потом оба разом обернулись к двери. Они забыли на минуту, что время их пребывания здесь кем-то ограничено. Возбуждение улеглось, и на смену ему пришло чувство обманутости: их труды были, по существу, напрасными — никакой тайны в землянке больше нет. И захотелось на солнце…

Великое переселение

Быстро шныряя взад-вперед, Петька вытаскивал на поверхность имущество отряда и одновременно наблюдал за окрестностями, Никита — где на животе, где на четвереньках — перетаскивал все в камыши.

Ни посуды, ни замысловатых бутылок из хранилища мертвецов с обоюдного согласия решили не брать.

Последний раз укрыли вход в землянку сырым валежником и, нагруженные луками, удочками, инструментом, фонарем, — словом, нагруженные до того, что им без конца приходилось нагибаться и подбирать что-нибудь из оброненных вещей, они торопливо двинулись к реке.

Было немного обидно, немного жалко и в то же время радостно уходить из обжитого места, которое казалось теперь обоим непонятно гнетущим, будто проклятым.

До самой речки почти не разговаривали. И только после того как сели в лодку, выгребая изо всей силы, обогнули крутой Щучий мыс, после того как остались позади Марковы горы, к ним вернулось былое спокойствие. А до того все время казалось, что где-то рядом таится опасность.

Лодка поплыла неторопливо, метр за метром поднимаясь по течению Туры. При солнце, под синим-синим небом трудно было поверить, что где-то там, в лесу, под валежником, — землянка и в затхлом, сдавленном чернотой воздухе покоятся чьи-то останки…

— Заявим?.. — спросил Петька.

Никита посмотрел на него долгим, непонимающим взглядом.

— Ты что — сдурел? — спросил он, опять изо всей силы наваливаясь на весла. И добавил неопределенно: — Погоди…

В лице его опять появилось что-то напряженное, как тогда, когда он догадался про вторую комнату, когда сказал: «Там камень».

— Надо увидеть Проню… — сказал Никита.

По дну лодки, звякая, перекатывался котелок. Острога, луки, удочки, фонарь, запасное весло, два патрона, огарки свечей…

Петька вздохнул, нахмурившись.

Хорошие сыновья, прилежные ученики

Имущество временно спрятали в трухлявом березовом стволе, рядом с колючей проволокой в Ягодкиных владениях. Кому придет в голову шарить под колючками? Потом, раздевшись догола, долго полоскали свою одежду в Туре. В мутной, будто куриный желток, воде особенно-то не расстираешься, но более или менее отжулькали с колен брюк и подолов рубах налипшую глину и, пока одежда сушилась на прибрежной ольхе, купались. Петька нырял, отсчитывая под водой секунды, а Никита больше валялся на траве и был занят созерцанием былинки в десяти сантиметрах от собственного носа.

Наконец Петька посинел от ныряния и, вытерев следы желтоватой речной мути на подбородке, шлепнулся рядом с Никитой, который в это время пытался оживить с помощью искусственного дыхания отказавшуюся двигаться божью коровку.

— Выдумал этот Проня про камень… — сказал Петька, немножко понаблюдав за Никитиной букашкой.

— С одной стороны, может, и выдумал, — проанализировал Никита, — ас другой стороны, ведь мы нашли эту комнату?

Петька промолчал.

— Бабка говорит, если дурак что запомнил — это у него навечно, — сказал Никита. — Дураки ж — они выдумывать не умеют. Это у них, бабка говорит, вроде жилы такой. Лопнет в мозгу, и все: что помнит — помнит, а что новое если — ни в какую…

— Завтра опять перешарим… — сказал Петька. Никита вздохнул, поднялся. Солнце уже клонилось к горизонту, пора было возвращаться домой.

Корову нашли под кустами боярышника. С туго набитым животом она чавкала жвачку, и, поскольку набухшее вымя тяготило ее, она обрадовалась своим легкомысленным хозяевам. Весь день паслась — ни тебе кнута, ни собаки…

Обратная переправа через Туру обошлась без происшествий. Чтобы снова не замочить одежду, Петька в самом глубоком месте проплыл на спине, держась за Ягодкин хвост, а другой рукой поднимая над водой свое и Никитино обмундирование.

Ягодка обсохла до дома, и никому бы в голову не пришло, что она совершила путешествие за Туру.

Когда разочарованные и голодные пастухи распахнули ворота Петькиного двора, у обоих приоткрылись рты от новой неожиданности.

У крыльца на маленькой табуретке рядом с Петькиной матерью сидела молодая учительница Валентина Сергеевна из Курдюковки.

— Вот они, ваши помощники, — чему-то радуясь, сказала она Петькиной матери. — Здравствуйте, ребятки.

— Здравствуйте, Валентина Сергеевна… — не очень дружно ответили ребятки.

— Вот так я всегда замечала, что прилежные ученики бывают и хорошими сыновьями, — опять обратилась она к Петькиной матери.

Петькина мать согласно кивнула: «Да, да…» Петька никогда не числился в прилежных учениках, но спорить не стал.

— Что это у вас брюки влажные? — спросила учительница.

— Малость постирались, Валентина Сергеевна, — толково, как и подобает хорошему сыну, прилежному ученику, разъяснил Никита.

— Какие молодцы! — радостно просияла Валентина Сергеевна. — Только надо говорить не малость, а немножко, слегка…

«Да, да…» — опять закивала Петькина мать, с горечью думая о том, что рубаху и брюки ей придется сегодня стирать.

— Вы не очень переутомляйте их, — попросила Валентина Сергеевна. — Это хорошо, что они работают. Но и отдыхать им нужно. Пускай сил набираются.

— Это конечно… — сказала Петькина мать.

— Отпускайте их ко мне, в Курдюковку, я хочу собрать ребят, — мы что-нибудь придумаем на лето. Хорошо?

— Да чего ж, отпущу… — пообещала Петькина мать, думая о том, что Петька сроду еще не спрашивал разрешения на такие дела, как поход в Курдюковку.

Валентина Сергеевна ушла очень довольная учениками, а ученики, едва проводив ее до ворот, яростно накинулись на приготовленную для них простоквашу.

Петька на секунду прервал трапезу лишь для того, чтобы спросить у матери, много ли она надоила, когда та возвратилась с подойником в избу.

— Да уж давненько не даивала так… На седни сыта, хватит. Кринок пять, чай. И где же это вы пасли ее?

— Да тут, везде, — просто ответил Петька.

— Чудная она у вас — эта Валентина Сергеевна, — сказала Петькина мать. — Ласковая…