Читаем без скачивания Космический хищник (Путевые записки эстет-энтомолога) - Виталий Забирко

Наконец я смог посмотреть по сторонам. Растительность в верховьях Нунхэн практически отсутствовала. Лишь изредка на скалах встречались чахлые, почти безлистные кустики, да на пологих берегах у воды некоторые валуны кое-где были подернуты тонкой желтой коркой плесени. Зато рыба в реке водилась в изобилии. В редких заводях на мелководье вода то и дело всплескивалась, и по ее поверхности расходились концентрические круги.

Некоторое время я рассматривал в бинокуляры окружающие скалы, но ничего интересного не обнаружил. Потрескавшиеся граниты, базальты, слоеные пироги карбонатных отложений. Голые, выгоревшие на солнце, разрушенные эрозией. Пирена была на миллиард лет младше Земли, но отсутствие океанов, насыщающих атмосферу влагой, не позволяло планете наложить макияж из почвы и растительности на свои морщины, и она быстро состарилась.

Тхэн наконец оставил меня в покое и теперь бежал впереди каравана, неутомимо прыгая с камня на камень. Его босые ноги так и мелькали, с одинаковым усилием отталкиваясь и от гладких валунов, и от остроугольных камней свежих осыпей. В одном месте он прыгнул на столь острый скол кварца, что, как мне показалось, край камня по щиколотку пропорол его ногу. Но Тхэн словно не заметил этого, продолжая прыгать с той же сноровкой. Я вновь надел на глаза бинокуляры, но даже при сильном увеличении следов крови на камнях не обнаружил. Рассмотреть же в мельтешений ног, каким образом Тхэну удается не пораниться на острых камнях, мне не удавалось. Тогда я включил на бинокулярах запись изображения, заснял бег Тхэна, а затем прокрутил его с замедленной скоростью. Меня покоробило, когда я увидел, как острые грани камней вонзаются в ступни Тхэна, причем пару раз даже проткнули их насквозь. Но, всмотревшись в его прыжки и даже застопорив кадр, на котором была хорошо видна поверхность ступни как раз после очередного прокола, я ничего на ней не обнаружил! Пожалуй, его ноги могли дать сто очков вперед бригомейским кроссовкам…

К полудню жара меня доконала. Не помогал и тонизирующий напиток, который я поглощал с методичностью Ниобе, хлеставшего вчера водку. Я впал в сумеречный транс безразличия и апатии. Окружающий монотонный пейзаж слился в глазах в однообразное серое марево, пышущее жарой, а русло реки превратилось в жерло туннельной печи, по которому медленно сползал наш караван. Мысли спеклись в единый ком бесконечного ожидания прохлады. Наверное, нечто подобное испытывают бедуины, пересекая пустыню верхом на дромадерах.

Вышел я из этого транса только под вечер, когда мы наконец покинули предгорье и выбрались на равнину. Появившийся горячий ветерок мгновенно высушил пропитавшуюся потом одежду, и те секунды прохлады, которые я испытал при испарении с рубашки пота, привели меня в чувство.

Перед нами расстилалась бескрайняя глинистая равнина, поросшая пучками редкой остролистой травы. Река, подпитавшись в предгорье ручьями, стала шире, но, выйдя на простор, успокоилась. Однако по-прежнему ее воды были мутны, и потому извивающееся по равнине русло больше походило на гладкую искусственную дорогу, чем на реку.

— Стоп! — приказал я Тхэну. — Здесь мы устроимся на ночлег.

Поскольку днем пиренские насекомые впадали в спячку, я собирался ловить их по утрам и вечерам, а днем идти дальше вдоль русла Нунхэн.

Чувствовал я себя окончательно разбитым. Но все же, пока Тхэн развьючивал долгоносов, я нашел в себе силы собрать фильтрующий насос и искупаться под его струей прямо в одежде. Душ из чистой теплой воды освежил меня, и я ощутил себя почти человеком. Естественно, пока я купался, Тхэн прыгал вокруг и хохотал, будто присутствовал на цирковом представлении. Я окатил его водой из шланга, что вызвало новую бурю неуемного восторга. Но когда я предложил ему искупаться, он категорически отказался. Черт поймет их психологию!

— Сахим кушать хочет? — спросил Тхэн, когда я выключил насос.

— Да. Будь добр, приготовь что-нибудь.

Тхэн обрадовался, будто я щедро одарил его. Он залез по колено в реку, нагнулся и стал легонько похлопывать по воде ладонями. Я с интересом наблюдал за ним. Через минуту Тхэн прекратил шлепать и тихо-тихо на одной унылой, свербящей в ушах ноте засвистел. А затем вдруг резко опустил руки в воду и одну за другой выбросил на берег пять крупных панцирных многоножек, похожих на раков, только без клешней.

— Кушайте, сахим, — предложил Тхэн, выбираясь из воды.

Я посмотрел на копошащихся в траве многоножек, и меня невольно передернуло.

— Что, прямо живыми? — недоверчиво спросил я.

— Они так самые вкусные! — заверил Тхэн.

— Гм… А сварить их можно?

— Можно, — кивнул Тхэн, но лицо его при этом выразило неодобрение. Но сырыми они вкуснее…

— Тогда вари, — не согласился я. — В рыжем тюке найдешь котелок и печь. Печь — это такой белый металлический ящик с прозрачной крышкой. Как ею пользоваться, покажу потом.

Тхэн взял многоножек в охапку и, расстроенно качая головой, пошел к тюкам. Не понравилось ему мое решение.

Я распаковал синий тюк и стал собирать автоматический сачок для ночной ловли крылатых насекомых. Установил на треноге пятиметровый шест со светильником, а затем долго настраивал гравитационную ловушку на классическую форму крыльев парусников. Как я уже говорил, остальные насекомые меня не интересовали. Пока я возился с настройкой ловушки, солнце скатилось к горизонту, воздух посвежел, и на свет божий из дневных убежищ начали выползать насекомые. Откуда-то потянуло дымком, и я оглянулся. Тхэн давно распаковал тюк, достал из него печь и котелок, но воспользоваться ими и не подумал. Развел костер и варил многоножек в плоской глиняной посудине. И откуда он ее взял — ведь шел налегке?

Я подошел поближе. Четыре тоненьких прутика каким-то чудом поддерживали над костром глиняную чашу. Огонь жадно лизал прутики, но они стойко противостояли языкам пламени, словно были сделаны из металла. Я заглянул в чашу. Чистая прозрачная вода кипела ключом. А ее откуда взял Тхэн? Если бы он включал фильтрующий насос, я бы слышал. Да и никогда он не станет пользоваться насосом.

— Сейчас будет готово, сахим, — улыбнулся Тхэн и стал бросать в кипяток многоножек. Они мгновенно покраснели, совсем как раки. Все-таки много схожего у Пирены с Землей.

Я сел на землю и почувствовал, насколько устал. Гудели ноги, болели все мышцы, отвыкшие от физических нагрузок, саднило кожу на лице и открытых солнцу запястьях. Нет, кожа не обгорела — действительно, как меня и уверял консул, в спектре Гангута ультрафиолета почти нет, — а просто начала дубеть от жары и ветра.