Читаем без скачивания Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII - Стефан Кларк

Некоторые официальные мероприятия, наверное, были утомительны для подростка, не отличавшегося усидчивостью и вниманием, – чего стоил только трехчасовой обзор экспозиции искусства в рамках Exposition[36], где было выставлено 5000 работ двух тысяч художников из 28 стран мира (хотя половина их них были, конечно, французскими). Выставка вдохновила эстетов вроде знаменитого поэта-наркомана Бодлера, который писал, что «работы английских художников… достойны долгого и упорного изучения». Судя по таким отзывам, тринадцатилетнего мальчика она могла довести до слез.

Один холст почти наверняка привлек внимание Берти – портрет «Императрица Евгения в окружении фрейлин» работы немецкого художника Франца Ксавера Винтерхальтера. В глазах современного зрителя бледные, томные женщины с осиными талиями, игривыми локонами, в непомерно пышных платьях выглядят декоративными живыми подушками, но для Берти (как и для всех остальных, кроме разве что самых упертых парижских революционеров) эти восемь женщин, позирующие на идиллической лесной поляне, были воплощением божественного очарования, притом что за безупречной бледностью их кожи и нарочитой изнеженностью скрывалась бесконечная уверенность в себе. И давайте не забывать о женских плечах – каждое платье, в том числе императрицы, – скроено так, что соблазнительно обнажены предплечья, а глубокие декольте буквально завораживают. Если бы кто-то из прелестниц сложил на груди руки, платье попросту свалилось бы.

Эротический подтекст картины служит своеобразной рекламой империализма.

Еще несколько десятков лет назад высокомерная заносчивость этих аристократок отправила бы их прямиком на гильотину, но теперь они бесстыдно демонстрировали свои роскошные наряды, намекая: «Держитесь Наполеона III – и тоже будете в шоколаде». В случае с Берти это пророчество сбылось уже через несколько лет.

За экскурсией по художественной выставке последовал обед, который, по-видимому, вызвал некоторое замешательство в Париже. Трапеза была обозначена в официальной программе государственного визита английским словом lunch (ланч), и мало кто из французов его когда-либо слышал. Один журналист сообщил, что подслушал разговор двух парижан, которые решили, что это, должно быть, опечатка и на самом деле имеется в вид у punch (пунш) – английские гости собирались дегустировать коктейли с ромом.

Берти наверняка получил гораздо большее удовольствие от посещения Palais de l'Industrie, поскольку здесь была развернута экспозиция, где было много шума, пара и возбуждения. Посетители «Экспо-1855» могли увидеть суперсовременные или недавние изобретения, такие как газонокосилка, стиральная машина (не то чтобы членам королевской семьи она была необходима для личного пользования), саксофон, шестизарядный револьвер «Кольт», телеграфный аппарат, электрические часы, кофеварка мощностью 2000 чашек в час, весельная лодка из железобетона, крупнейшее в мире зеркало (высотой 5,37 метра и шириной 3,36 метра) и все виды машин, которые резали, измельчали все подряд, собирали урожай, подогревали, охлаждали или транспортировали любые промышленные и сельскохозяйственные продукты. Одной из самых популярных достопримечательностей выставки был стенд, на котором раздавали бесплатные образцы табака свежей обжарки.

Такими же яркими событиями стали и некоторые официальные приемы. В четверг, 23 августа, члены британской королевской семьи были почетными гостями на балу, устроенном властями Парижа в Hôtel de Ville[37]. Среди приглашенных были и заезжие шейхи, один из которых поклонился Виктории и, прежде чем его успели остановить, приподнял подол платья королевы и поцеловал ее лодыжку, показав себя истинным знатоком английской истории, потому что тотчас провозгласил: «Honi soit qui mal y pense»[38]. За такую шутку он мог бы схлопотать от принца Альберта, если бы Виктория не отреагировала сдержанным смехом. Несмотря на свой чопорный нрав, королева, по-видимому, уже подпала под обаяние парижской жизни.

Следующий день после эпизода с поцелуем лодыжки, 24 августа, удостоился повышенного внимания со стороны биографов Берти[39]. Уже в сумерках, по окончании военного смотра с участием 45 000 солдат на Champ-de-Mars[40] (где впоследствии будет построена Эйфелева башня), Виктория настояла на том, чтобы отвести Берти в Дом инвалидов, к могиле Наполеона Бонапарта.

Это был спонтанный визит, поэтому, когда небольшая группа именитых гостей прибыла на место, где уже тогда был устроен музей в богадельне для увечных и состарившихся солдат, их встретил скромный, но почетный эскорт из группы вооруженных факелами ветеранов, в числе которых были и старожилы Дома инвалидов, сражавшиеся под командованием самого Бонапарта.

Была темная, ветреная ночь, и в зловещих отблесках факелов гости в сопровождении прихрамывающих ветеранов двинулись в часовню. Тело бывшего императора при полном параде покоилось в небольшой Chapelle de Saint Jérôme[41], пока для него строился огромный мавзолей[42]. Гроб был накрыт лиловой императорской мантией, расшитой золотыми пчелами (эмблемой Бонапарта). Когда Виктория вошла в полумрак холодной часовни вместе с Наполеоном III и старыми солдатами, ее переполнило чувство торжественности момента, о чем она позже написала в своем дневнике: «Я стояла рука об руку с Наполеоном III, его племянником, перед гробом заклятого врага Англии, – я, внучка короля, который ненавидел его больше всех на свете, решительнее всех выступал против него; и вот его родной племянник, который носит его имя, оказывается моим ближайшим и любимым союзником!.. Как это странно и замечательно в одно и то же время, и кажется, что, отдавая дань уважения покойному врагу, мы тем самым устраняем последние остатки вражды и соперничества, а новый союз между двумя великими и могущественными странами скреплен самими небесами!»

Виктория, должно быть, догадывалась, что такая декларация одобренной свыше дружбы между Англией и Францией не встретит понимания у британских политиков, несмотря на временный англо-французский союз в Крымской войне, но решила увековечить столь знаковый момент в истории. Повернувшись к Берти, наследнику своего трона и этой новой дружбы, она приказала ему преклонить колено перед Бонапартом. Юный принц, одетый в костюм шотландского горца, включая и спорран[43] (или «волосатый мешок», как назвал его Андре Кастело в своем отчете об этом визите), повиновался, и в этот миг небо расколола ослепительная молния, и от раскатов грома сотряслись стены часовни. Некоторые ветераны расценили это как знамение свыше и залились слезами.