Читаем без скачивания Возвращение блудной мумии - Ирина Волкова

Группа одобрительно похлопала закончившей свою речь Кейси.

Шенон поплакался, что он посещал много литературных курсов и школ, но все, что он пишет, кажется ему полным дерьмом, поэтому он почти не творит, лишь небольшие зарисовки характеров.

Джейн утешила Шенона тем, что на самом деле все, что выходит из-под его пера, уникально, неповторимо и гениально, поскольку творчество — это дар божий, и на самом деле пишет не он, это бог творит через него.

— Разве можно называть дерьмом то, что создано богом? — риторически вопросила Уирри.

Согласившись, что это было бы кощунством, мы похлопали Шенону.

Сообщив о том, что у него была необычайно интересная и необыкновенная жизнь (с такого вступления обычно начинало большинство членов группы), непубликующийся испанский писатель Хорхе, впервые пришедший на занятия, поведал нам о себе. Как выяснилось, он настолько одержим мечтой стать великим писателем, что ежедневно проводит за компьютером по пять часов в день, оттачивая свое писательское мастерство до того, как оно станет совершенным.

Затем Хорхе прочитал свой рассказ под названием “Гриф”, написанный, естественно, по-испански.

Смысл этого гениального произведения сводился примерно к следующему.

Жила одна девушка, которая обожала мягкие игрушки, и с нею жил мужчина, который мягкие игрушки не любил.

Девушка, страдавшая от недостатка ласки, нуждалась в уютных теплых мягких игрушках и покупала все новых и новых плюшевых мишек, собачек, обезьян. А мужчина при виде их злобно скрежетал зубами.

Наконец девушка купила мехового грифа, и мужчина, как и следовало ожидать, с первого взгляда люто возненавидел сделанную из искусственного меха птичку.

Ему стало казаться, что гриф наблюдает за ним, хохоча и издеваясь над ним в душе. Взгляд мехового грифа полностью парализовывал волю мужчины и заставлял его дрожать.

Страсть девушки к мягким игрушкам и ужас мужчины перед грифом, на случай, если читатель вдруг чего-то недопонял, растянулись еще на несколько страниц. В конце концов мужчина познакомился на улице с другой девушкой, переспал с ней и влюбился в нее, потому что она была независимой, не нуждалась в ласке, и у нее дома не было ни одной мягкой игрушки.

Мужчина не мог уйти к своей новой возлюбленной, поскольку взгляд мехового грифа парализовал его волю и не позволял сказать первой девушке ужасную правду.

В конце концов он собрался с духом и, на манер испанского Раскольникова, спросил сам себя: “Тварь я дрожащая или право имею?” После чего он решительно подошел к грифу и оторвал ему голову.

В разорванной шее грифа он увидел… миниатюрный микрофон.

Я восторженно похлопала, выразив необходимое восхищение талантами автора, представляя тем временем, как, по идее, должен воспринимать этот рассказ более или менее нормальный читатель.

Девушка с бзиком. Мужчина с бзиком. Ни одного имени. Ни одного диалога. Да и кому и, главное, зачем потребовалось запихивать в мехового грифа микрофон? Чтобы выяснить, что девушка страдает от недостатка ласки, а мужчина не любит мягкие игрушки? Совершенно непонятно. Вероятно, в этом и должен был заключаться особый смысл.

Нет, все-таки я не творческая личность. Не понять мне высокой литературы, мучительных исканий и высоких душевных порывов. Если так и дальше пойдет, меня можно будет смело занести в категорию польской колбасы.

Тем временем кайф продолжался.

Висенте, другой не публикующийся испанский писатель, как выяснилось, мечтал написать книгу о том, как гиперсексуальность губит Европу.

Поэт-филиппинец прочитал стихи о дьяволе, живущем в лоне женщины и откусывающем ядовитыми зубами кусочки от духовной сущности мужчины.

Американец Шенон, румянясь от волнения, зачитал набросок характера, затратив три страницы на изложение того, как хищная сексуальная блондинка, закинув ногу на ногу, сидела на высокой табуретке и курила, изящно изогнув руку.

Художница, утверждавшая, что ее родители — это польская колбаса, развернув лист ватмана, продемонстрировала группе нарисованную цветными карандашами картину. Картина называлась “Страшный Суд колбасной фабрики” и, как объяснила Кейси, являлась глубоко символичной.

На ватмане в багрово-красных тонах был изображен взрыв бомбы в колбасном цеху. Из разорванных и искореженных колбас, ветчин и сосисок в панике выскакивали мелкие, уродливые человечки, тут же проваливающиеся в пропасть ада, а на фоне этого кошмара ангелы с мускулами культуристов возносили ввысь прикрытую чем-то вроде белой кисеи девицу с пышной обнаженной грудью и обагренными кровью руками. В руках она держала динамитную шашку, спички и бикфордов шнур.

Короче говоря, смысл группы Творческой поддержки заключался в следующем: что бы ни говорил и ни демонстрировал любой ее член, остальные должны с энтузиазмом поддерживать его громкими овациями, утверждая, что его творчество поистине гениально и, продолжая и дальше в таком же духе, он неизменно добьется выдающихся успехов.

По мере того, как маразм крeпчал, а ладони начали болеть от одобрительных аплодисментов, я чувствовала, что тихо чумею. В голове назойливо крутилась непонятно откуда взявшаяся фраза:

"Хорошо быть линкором. Башню снесло, четыре осталось…”

Теперь блокированные члены группы рассуждали о том, как важно быть первыми и достичь в своем творчестве совершенства.

— Ирина, а что вы можете сказать по этому поводу? — неожиданно оторвал меня от мыслей о безбашенном линкоре голос Джейн.

Я с удивлением посмотрела на мадам Творческий Блок. Интересно, с чего вдруг ей понадобилось мое мнение?

— Что именно я должна сказать? — на всякий случай уточнила я.

— Вы можете что-нибудь сказать группе? Я вздохнула и немного подумала. Сказать-то я могу, только толку от этого все равно не будет.

— По-моему, вы слишком напрягаетесь, рассуждая о творчестве и совершенстве, — заметила я. — Творчество само по себе — довольно приятная штука, но только в том случае, если вы занимаетесь им для собственного удовольствия, не зацикливаясь на мысли, что окружающие должны быть без ума от ваших шедевров, и не смешивайте понятие творчества и получение от этого денег.

Если у человека нет таланта, он может избавляться от творческих блоков хоть до посинения — толку от этого не будет.

Талантливые люди страдают от творческих блоков в первую очередь из-за навязчивого стремления к признанию, первенству и совершенству — они тратят слишком много сил на борьбу с неуверенностью в себе и боязнью провала.

Относитесь к творчеству, как к обыкновенному хобби. Если ваши произведения понравятся и другим, если вы сможете зарабатывать на них деньги — это будет прекрасно, а если нет — не стоит особо расстраиваться — вы ведь работали для собственного удовольствия.

В писательском деле совершенство в принципе недостижимо. Совершенным может быть искусство стрелка, без промаха бьющего в цель. Оценка искусства писателя всегда исключительно субъективна. “Сто лет одиночества” Маркеса отвергли несколько издательств, а один из издателей даже сказал, что книга вообще никуда не годится. Все эти издатели были профессионалами в своем деле.

Нет совершенных книг. Есть хорошие книги, которые нравятся определенным группам людей. Просто старайтесь писать так хорошо, как можете, и получать от этого удовольствие. Если же для того, чтобы писать, вам приходится преодолевать себя, бороться с творческими блоками и испытывать всевозможные душевные терзания, стоит ли заниматься самоистязанием? Не лучше ли выбрать какой-либо другой род деятельности?..

Уирри бросила на меня мрачный взгляд. Поскольку я еще не успела прочитать нашу “Библию” под названием “Ты выдержишь столько удовольствия?”, то даже не догадывалась, что произнесенная мною речь была самой отвратительнейшей ересью, за которую меня следовало бы как минимум сжечь на костре.

Следующим, заключительным этапом стали торжественные обязательства членов группы.

Мадам Творческий Блок пообещала к следующей встрече написать и зачитать главу из свой автобиографии.

Шенон, после мучительных раздумий, сказал, что, пожалуй, завершит описание характера курящей сексуальной блондинки.

Негр Лиланд пообещал испечь торт, являющийся уникальным произведением искусства.

Другие художники и писатели тоже что-то пообещали.

— Ирина, а что вы пообещаете группе? — снова обратилась ко мне Джейн.

— Ничего, — сказала я. — Поскольку я писательством зарабатываю деньги, мне для того, чтобы писать, нет необходимости что-то кому-то обещать. В любом случае мне придется накатать пятьдесят страниц.

— Но вы нам ничего не прочитаете? — продолжала наседать на меня Уирри.

— Если хотите, могу прочитать какой-нибудь отрывок. У меня есть английские и испанские переводы.

— Я ничего от вас не хочу, — отчеканила Джейн. — Если у вас нет творческих блоков, то зачем вы вообще ходите в эту группу?