Читаем без скачивания НЕПУГАНОЕ ПОКОЛЕНИЕ - Александр Лапин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Да ну, глупости какие-то я думаю! Надо только приложить усилия, и все получится. Время есть. Желание не остыло. Но одно дело, если я, например, подам заявление в училище с должности строевой, как в сержантской школе, и другое – если со строительной».
Он с тоскою посмотрел на военных строителей, которые, нахохлившись, шли по улице военного городка в своих грязных, замызганных бушлатах, валенках с галошами, с ремнями на яйцах. Сморщенные, небритые, обмороженные лица, лопаты на плечах. Рядом со строем бредет старший сержант, погоняло: сапоги-гармошки, офицерская шапка на бровях, руки в карманах.
Дубравин аж весь ощетинился, увидев свое будущее. Вот так же и он будет брести с этой разгильдяйской толпой полусолдат-полурабочих, больше похожих не на воинов самого могущественного государства, а на каких-то то ли пленных немцев под Сталинградом, то ли партизан.
«В общем, куда ни кинь, всюду блин. Да и Галчонку что писать-то? Она все спрашивает: «Где ты будешь служить? Пришли фотографию». А что он пришлет? Что пришлет-то? Свой портрет в интерьере унитаза, который только что выставили его подчиненные? Да, «приятная» перспектива нарисовывается. Командовать шайкой разгильдяев и самому постепенно скатываться в этот ряд. Плохо!»
Он достал последнее письмо, пришедшее две недели тому назад:
«Здравствуй, с добрым днем.
Никак не могла собраться с мыслями. Извини за долгое молчание. Я ведь теперь живу в другом месте. Скоро снова сессия. Быстро летит время. Ужасно хочу тебя видеть.
Когда иду с тренировки поздно вечером, кругом столько влюбленных, просто на удивление. Никогда не видела так много. Читала недавно дневник. Все-таки ты гораздо лучше, чем ты себя делаешь. Ведь это правда. Я хочу тебе написать много хорошего-хорошего, чтобы ты шел по улице и всем улыбался. И сказать многое нужно, сколько накопилось за это время необычного. Я хочу, чтобы на твой день рождения шел дождь. И я пойду бродить по лужам и думать о тебе.
Как чудесно все кругом!
Почему-то не могу тебе писать большие письма. А у Валюшки прямо целые сочинения.
Слышишь, я желаю тебе счастья. Это не листья шелестят. Это я шепчу тебе: счастья.
Твоя Галка.
Когда я отправляла письмо, Людка вложила в него записку. Даже не знаю, что она там написала».
Записка лежала тут же. Но никакого сообщения она не содержала. В ней просто были чьи-то стихи:
Пролетают журавли в небе синеми кричат мне с высоты твое имя.Солнце ясное встает: твое имя.Ветер песенку поет: твое имя.
Хмурый дождь стучит в окно: твое имя.В моем сердце лишь одно: твое имя.Роза алая в цвету: твое имя.Будет грусть в глазах молчать: твое имя.
Ночь дрожит в кошмарном сне: твое имя.Лишь одна звезда во тьме: твое имя.Я обнять хочу любя твое имя,Как мне грустно без тебя…
В таких раздумьях прошли полчаса сидения. В штабе вдруг ни с того ни с сего началась бурная жизнь. Забряцал снимаемый с оружейной комнаты замок. Раздается зычный голос лейтенанта Перфильева:
– Караул, строиться!
На уставленную плакатами площадку один за другим выскакивают бойцы. Все отутюженные, отглаженные, с новыми подворотничками, с оружием в позиции на ремне. Он почувствовал даже некоторую зависть: «Все-таки хоть их и не любят, но они заняты службой. Наводят порядок. И у них самих какой-никакой порядок. А может, и мне пойти в комендантский взвод? А что? Это идея. И для училища хорошо. Узнаю эту сторону армейской службы». Он еще раз представил себя на месте бредущего рядом со строем полудохлых военных строителей сержанта и снова ужаснулся открывшейся перспективе. «Не, я пойду другим путем».
К штабу подкатил зеленый «козелок» командира. Рысью навстречу ему поскакал дежурный. Раздался его крик:
– Полк, сми-и-ирно!
«Точно, надо подать командиру рапорт с просьбой зачислить меня в комендантский взвод», – вставая по стойке смирно, окончательно решил Дубравин.
VI
Специальный пассажирский поезд Усть-Каменогорск – Москва, вяло постукивая колесами, медленно подвигается к столице. Одна за другой проплывают мимо окон остановки электричек, и вот наконец течет перрон Казанского вокзала.
Анатолий Казаков жадно вглядывается в панораму города. Не так давно он по заданию вылетел отсюда в Казахстан. А теперь возвращается обратно. Всего месяц. Но какой это был месяц! Он побывал в Алма-Ате. Повидал наконец своего друга Амантая. Встретился с Жемчужным. И теперь вместе с делегацией уважаемых молодых людей, среди которых почти все активисты-общественники, но есть даже несколько освобожденных комсомольских работников, едет в Москву посмотреть Олимпийские игры. Такое, возможно, выпадает ему первый и последний раз в жизни. И все это благодаря его друзьям из комитета.
Естественно, в этой поездке все как-то не совсем обычно. Необычно то, что их поезд проверяли на подъезде к Москве работники милиции и в штатском. Необычным был сегодня и перрон Казанского вокзала, к которому поезд подошел. Он почти пуст. Несколько носильщиков с бляхами да пара встречающих их девушек из «Спутника» в синей форме, а в руках – таблички с названиями областей.
Когда они дружной молодежной толпой вываливают на платформу со своими нехитрыми пожитками, садятся в новенький и по понятиям советского времени шикарный «Икарус», Анатолий вдруг понимает, что он попал в какой-то другой, неведомый ему город. Где толпы народа у метро? Где гигантские очереди «мешочников», ждущих открытия продовольственных магазинов? Куда подевались московские дети?
Он, конечно, знал, что Москва будет зачищена от диссидентов, проституток и бомжей. Но в реальности город просто опустел. Больше миллиона москвичей отправили в отпуска, на дачи. Всех детей (чтоб не клянчили жвачку, что ли?) сплавили в пионерские лагеря, а студентов – в строительные отряды.
«Все предусмотрено, – думает он, разглядывая одетых в белые форменные рубашечки культурных милиционеров, то и дело мелькающих на улицах. – Сто пятьдесят тысяч таких белорубашечников завезли со всей огромной страны в Москву на эти две недели. А сколько наших здесь? Никто и не сосчитает. Даже из областей вместе с делегациями едут такие, как я, секретные сотрудники спецслужб».
Автобус подкатывает к их студенческому общежитию.
«Вот так дела! Я буду проживать в своей же общаге, что ли?»
Но и студенческое общежитие, в которое он сейчас входит, абсолютно отличается от того, в котором он жил весь прошлый год. Куда-то делся с вахты вечный хромой сторож дядя Вася, готовый за бутылочку пропустить на ночевку в гости веселую компанию. Нема его, нетути. Растворился в воздухе олимпийского города. Сидит теперь на вахте подтянутый и немногословный молодой человек не поймешь откуда. И так вежливо, но настойчиво требует пропуска. И очень внимательно вглядывается в лица, то ли запоминая, то ли сравнивая с кем-то постояльцев.
Ба! Все отремонтировано. В коридорах новый линолеум, в туалетах не обшарпанные, без седушек ветераны, на выщербленные края которых, как петухи на насест, взбираются студенты, а белые фаянсовые лебеди. В комнатах чистые обои без винных следов и кровавых пятен от раздавленных клопов. И мебеля. Новые мебеля! Куда-то улетели койки с пружинными сетками, которые под грузом студенческого тела вытягиваются так, что хозяин едва не достает задницей до пола. Вместо них строгие, как солдаты, деревянные кровати с жесткими матрасами и шерстяными одеялами. Заправленные твердой рукой. Нету и застиранных, с прогрызенными в прачечной дырами наволочек и каменных подушек. Все белье цветастенькое и новенькое.
А когда их повели в бывшую студенческую столовую, где можно было пообедать на талон за тридцать пять копеек, получив по нему «суп кандей из ишачьих мудей» или «суп тритатуй – кому мясо, кому…», а в придачу гороховую «музыкальную» кашу, он остолбенел. Больше всего его потрясли не пластмассовые новенькие беленькие столы и стулья, не чистые до голубизны колпаки и передники поваров, а упакованное в тридцатиграммовую обертку сливочное масло. А также мармеладные кубики.
И всего много. Бери сколько хочешь. Бесплатно.
А называется «шведский стол».
Он расположился в большой комнате с двумя такими же туристами. И позвонил Маслову, чтобы доложить ему о прибытии и получить инструкции на дальнейшие действия. Маслов, видимо, был загружен по самое не могу. Быстро выслушав его рассказ, он ответил:
– Сейчас встретиться не получится! Поэтому ты обратись к дежурному по общежитию. Это наш человек. Установи с ним порядок контактов. Располагайся. Перезвони мне через… – он на мгновение замолчал, видимо заглядывая в ежедневник. – В восемнадцать ноль-ноль, – и положил трубку.
