Читаем без скачивания Души. Сказ 2 - Кристина Владимировна Тарасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Изменник! – подначиваю я и взглядом прижигаю иных присутствующих.
К таким можно только воззвать: вспомните, чьим молоком вскармливались при рождении.
– Где ваша вера? – спрашиваю я.
Гелиос пространно смотрит на меня; не говорит сам, слушает. Во взгляде его спокойствие и уважение к словам жены. Я выбрала правильно…
Щенок перебивает, что видел становление Богом безродной, а таков путь смешон и уродлив. То фальшь. Он больше не верит.
– Богов не существует.
Гелиос словно бы стекленеет, вновь выступает. Говорит о том, что дрогнувшая вера есть божественное вмешательство в сознание люда: проверка, крепка ли мысль, крепка ли суть. Крепок ли дух.
– Ты оступился, – назидательно бросает Гелиос. – То возможно. Каждый шагающий к высшей цели служению богов может оступиться. Перебори ужас в своей душе и внимай здравому смыслу, внимай истине, внимай истории. Служить богам – не твоя задача. Твоя задача – служить себе с верой в богов, ибо они праведны и обратят своё благо на каждого живущего как в черте Полиса, так и вне. Монастырские земли – не исключение.
На глазах юнца проступают слёзы. Гелиос продолжает:
– Ты мог обратиться к своему Хозяину – Хозяину Монастыря – ощутив дрогнувшую веру. Это грех, но грех искупаемый. Праведников не бывает, но ваша служба чиста. Я принимаю твою исповедь и прощаю ошибку. Твоя задача ныне – искупить её; направить на созидание, на подчинение, на молитвы.
После таких слов даже я – насыщенная атеизмом – вняла бы и послушалась. Мальчишка же – потерянно озираясь – роняет слёзы на пропитанную дорогой, потом и монастырским развратом майку.
– Богов не существует, – повторяет он.
Словно режет.
– Отчего ты так решил, несчастный? – спрашивает Гелиос.
– Бог избрал себе Бога, разве такое возможно? – говорит мальчишка и растерянно кивает в мою сторону. – Сотворил кумира и из кого? И Хозяин Монастыря…он не…
Замыкается, давится словами.
– Окончи мысль, – требует Гелиос.
Тогда юнец повествует о признании Яна, что всё происходящее в пантеоне – фикция; никакой он не потерявшийся в Полисе потомок великого рода, никакой он не бог. Их нет, не было и не будет. А те, что когда-то существовали, подохли вместе с былой цивилизацией или задолго до неё.
– Мне жаль, что ты всё это услышал, – только и отвечает Гелиос.
Словно бы понимает: для обращающегося к нам рухнул весь мир: все правды, все смыслы, все сюжеты. Юнец сплёвывает.
– Отдай её Хозяину, – вдруг кивает на меня, – и мы уйдём с миром. Это всё, что требуется.
– То просьба Отца? – уточняет Гелиос.
Намеренно называет его духовным саном.
– Не просьба. Указ.
– И ты послушаешься?
Мальчишка молчит.
– Ты послушаешься человека, который убил в тебе веру и направил против истинных богов?
– Это не так. Неправда. Я вам не верю.
– А иные?
Гелиос обхватывает взором находящихся близ. Те послушно молчат. И выступающий рвётся вновь:
– Послушница вернётся в Монастырь словом Хозяина, всего-то.
– Такой здесь нет. Свободны.
– Мы не можем вернуться без неё.
– «Без неё»? – переспрашивает Гелиос и, закипая, меняет тон беседы. –Исправься, несчастный, ибо ты избегаешь имени равной мне и неравной тебе. Пока ты не познал истинный гнев богов – разворачивай конвой и убирайся к лжецу, которому так верен и который использовал тебя во зло. Убирайтесь все вы. Дом Солнца отныне закрыт для вас.
– Хозяин сказал, денежный вопрос решится позже. Если то потребуется. Он вернёт внесённую Богом Солнца плату.
Гелиос нервно отдёргивает плечами, но на меня взгляда не переводит. Укрывает от говорящего и смотрящих спиной. Повторяет, чтобы те убирались. Щенок скулит:
– То воля Отца.
– А воля Бога тебя не страшит? – укалывает супруг. – Ты раболепствуешь перед натравившим тебя на истинного бога, ты преклоняешь колено перед своим духовным отцом, отрекаясь от веры. Ты в своём уме?
И мальчишка – с ещё большими слезами в глазах – отталкивает нехотя:
– Богов не существует. Сожгите дом Солнца, докажите это.
Иные рассыпаются по территории резиденции и предаются разбою.
– Ты не позволишь, – говорю я супружеской спине, но та безмолвствует.
Хочу выступить – оттеняет, утаивает, покрывает. Что угодно, но не позволяет словам рассыпаться по ещё дремлющему саду. Первое зарево – вспыхнувшая гостиная. Кулаком своим огонь выбивает стёкла – те рассыпаются по каменной плитке; пламя танцует меж гардинами и колоннами, загнивающая краска вычерчивает по стенам безобразные дуги.
– Мы не можем этого допустить, – в шёпоте призываю я и отдёргиваю мужа за руку. – Услышь меня.
– Что ты и что дом? – спрашивает Гелиос. – Думаешь, переживаю я за него хоть немного?
Понурив голову, упираюсь макушкой в его плечо.
Я выбрала правильно…
Мужчина признаётся:
– Здесь погиб весь клан Солнца, не желаю оставлять землям резиденции оставшихся представителей в лице нас двоих.
Половицы под пятами перебегающих хрустят, внутренняя отделка дома осыпается. Звон в ушах – от ужаса происходящего – и от битых окон – за спиной.
Мир молчит, огонь говорит: всё в округе затихло, и только пожирающее пламя клацает челюстью и загребающими лапами своими касается стен и перебегающих мимо людей. Один из конвоя цепляется за опавший парапет и вязнет в оранжево-красном танце. Танцует сам, танцует вместе с домом. Равнодушные лица смотрят на вопящего брата; не рвутся, не помогают; оседает и мешком падает опосля.
– На одного меньше? – с вызовом бросает Гелиос.
Щенок, наблюдая нелепую кончину подчинённого, вздыхает и полные слёз глаза роняет в землю. Зовёт погибшего глупцом и слышит от Гелиоса:
– Тебе знаком гнев Богов? Расплата бывает быстра.
Смерть упомянутого могла сыграть нам на руку.
– Ты же Бог Солнца, воистину, усмири всепоглощающую стихию, – восклицает щенок. – Останови пламя, пока по имени своему не сгорел сам.
– Боги тебя покарают, – спокойно улыбается Гелиос.
Спустя минуты прений нервы того – хлипкие, натянутые – дают вибрацию, и потому со следующей вибрацией тела из-под пояса молодого выглядывает оружие.
Он что-то кричит.
Узкий серебристый нос, начищенный до блеска и слепоты, упирается в грудь Бога Солнца. Я вспархиваю – время прятаться за спиной подошло к концу – и собой отталкиваю зияющее темнотой и неизвестностью пистолетное дуло. Гелиос не позволяет – за руки оттаскивает и утаивает обратно, но я рвусь – рвусь! – и с мольбами и слезами пытаюсь укрыть. Если человеку не хочется взять хотя бы толику страдания близкого ему, значит, этот человек вовсе не близок.
Щенок и