Читаем без скачивания Русская трагедия. Дороги дальние, невозвратные - Нина Аленникова

Похоронили мы их по нашему православному обряду. Борис был уроженец Сибири. Его родители недавно туда перебрались, покинув Петроград. На девятый день мы отправились служить панихиду со священником на кладбище. К нам присоединилась мать одного из убитых мичманов. Молодая, еще очень красивая женщина, она прибыла из Петрограда, узнав о трагической смерти сына. Она шла в глубочайшем трауре, с отчаянной скорбью в глазах! По дороге мы встретили рабочего, он шел с женой и ребенком навстречу нам. Они все грызли семечки, отплевывая их в сторону. Увидев нас, рабочий обратился с дерзким заявлением к нашей спутнице: «Ну что, буржуйка, в черное нарядилась! Попа ведешь отпевать свое отродье!» Мы все замерли. Дама остановилась как вкопанная! Ее лицо приняло жуткое выражение. Можно было прочесть гнев, скорбь и отчаяние в ее глубоких, красивых глазах. «За что ты нас ненавидишь? Мой сын невинно погиб, я проклинаю тебя, пусть то же самое случится с твоим ребенком», – глухо прокричала она. И тут на наших глазах произошла сцена совершенно неожиданная. Рабочий упал на колени, простер руки к нашей спутнице и начал молить взывающим голосом: «Барыня, прости меня, голубушка, сдуру болтнул, сними проклятье с нашего дитяти, смилуйся, молю тебя!» Скажу откровенно, что мы все оторопели, совершенно не ожидая, что этот случай примет подобный оборот. Бедная наша спутница, пережив сильное нервное потрясение, вдруг разрыдалась и сквозь слезы сказала: «Да что мне с тобой делать, обидел ты меня жестоко! Но тому быть! Беру свое злое слово обратно! Да сохранит Господь твое дитя от подобного ужаса!» Дрожащими руками она перекрестила ребенка! Рабочий поклонился ей в ноги и сказал своей жене: «Ну что стоишь как истукан, кланяйся барыне и благодари! Дура!»

Потрясенные, взволнованные, но считая инцидент исчерпанным, мы двинулись на кладбище, где присутствовали при совершении панихиды над свежими могилами. О только что пережитом случае мы не заикнулись, как будто бы ничего не произошло…

Снова начались у нас самосуды, грубые зверства, издевательства и наравне с этим громкие крики: «Долой смертную казнь!» Какое благо, если страна может обойтись без смертной казни, и какое несчастье, когда люди отнимают жизнь друг у друга! Только потому, что они, преступники с кровавыми руками, пользуются полной свободой, чтобы заставить всю землю стонать!

Муж являлся от времени до времени домой, измученный, усталый. Глядя на него, становилось страшно, что этот добрый, честный человек может быть убит только за то, что он офицер, что его судьба такова. Вместе с этими переживаниями и опасениями мы все больше и больше ощущали недостаток провизии. Дороговизна росла, и средства иссякали. Пришлось продать старое пианино моей покойной матери, объездившее со мной немало мест. С его исчезновением как будто оборвался клочок прошлого, связь с Веселым Раздолом, где промчалось счастливое, беспечное детство.

Ходили слухи о настоящей гражданской войне. Темные массы, подстрекаемые агитаторами, все больше и больше ненавидели буржуазию и мечтали лишь о том, как бы перерезать всю интеллигенцию. Чувство долга куда-то испарилось. Как будто бы ни один солдат не знал его никогда. Как будто бы они под игом Романовых триста лет умирали за Родину только из страха ответственности. Было грустно и уныло смотреть на эту разруху, грустно и страшно за этих несчастных. Казалось, что они летят в какую-то пропасть, увлекая за собой все больше и больше бессознательных людей.

Мы же все больше и больше нуждались в самом необходимом; с горечью и страхом думали о том, что, верно, никогда не настанет тот счастливый момент, когда все это кончится, когда снова можно будет свободно дышать, любить без опасения, спать без кошмаров, словом, жить как прежде. Вова с каждым днем становился мрачнее. В нем чувствовалась моральная измученность. Еще недавно он был полон веры в будущее, надеялся, что испытания кончатся. Теперь же он осунулся и весь ушел в свои мрачные мысли. Смерть Бориса, затем трагическая гибель его большого друга Игоря Модзалевского, утонувшего при столкновении двух катеров, сильно повлияли на него. Я всячески старалась его успокоить. Но сама я тоже дрожала по ночам, видела кошмары, с трудом отгоняемые молитвой. Виделись мы все реже и реже. Военные корабли стояли в четырехчасовой готовности, так как по случаю появления немецкой бригады события начали разворачиваться.

Немцы взяли Эзель и прорвались в Рижский залив. Дни проходили в сильных боях и морских тревогах. Наш флот потерял линейный корабль «Слава» и миноносец «Гром». Было тоже немало и других повреждений. Наши тоже вышли в море. По ночам мне не спалось; напряженно думала: как-то они там в этом огромном водном пространстве! Заботы о девочке поглощали меня. Надежда светилась в душе, особенно когда я смотрела на безмятежно спящего ребенка, не знавшего наших тревог.

Хаос все больше разрастался, принимая часто стихийные размеры. После нескольких кровавых столкновений большевики взяли верх и держали страну в своих руках, за исключением юга, где распоряжался генерал Каледин с казаками. У нас наступило спокойствие<…>.

В Петрограде громили Зимний дворец, уничтожали юнкерские училища, вообще много молодежи смели с лица земли. Грабежи и убийства там усилились! Простой обыватель стонал от обиды и беззащитности. Главнокомандующим был назначен прапорщик Крыленко, а в Морском министерстве восседал матрос Дыбенко! Он распоряжался флотом. Разрабатывались проекты уравнения всех чинов, формы и жалованья.

Ходили слухи, что немцы соглашаются на перемирие, но якобы японцы хотят объявить войну! То есть при сложившихся обстоятельствах войти церемониальным маршем в Сибирь и овладеть ею. Шли поспешные выборы в Учредительное собрание, в которое никто не верил.

Таков был общий характер настроения в стране. Керенский сбежал неизвестно куда. Мы жили в каком-то чаду, в постоянной борьбе с дороговизной и голодом. Отказывали себе во всем, даже в самом необходимом. Надежды куда-либо выехать не было никакой. Да, пожалуй, у нас было спокойнее всего. В России было хуже… Я узнала, что отцу пришлось бежать из своего имения, в котором разгромили спиртной завод, при этом погибло два человека: напившись, они упали в цистерну21.

Но в Гельсингфорсе нам довелось увидеть и финскую революцию… Забастовка, резня. Особенной жестокостью отличались женщины. Хотя у финнов, даже в страшном бунте, царит какая-то своеобразная дисциплина. Самые большие столкновения были между шведской буржуазией и финской демократией. Люди напоминали осенние листья в бурю: оторвались от деревьев и носятся, подгоняемые ветром, беспомощные, умирающие.